В апреле 1923 года состоялся 12-й съезд РКП(б), который официально взял курс на «коренизацию». В УССР данная политика вылилась в дикую украинизацию, главным проводником которой стал яростный противник Донецкой республики Николай Скрыпник.
Украинизация русскоязычных регионов Донбасса, Слобожанщины, Новороссии была тотальной и проводилась самыми жесткими методами. Ее пик пришелся на 1923-1933 гг. Хотя, вопреки расхожему мнению ряда историков, со смертью Скрыпника, Хвылевого и иже с ними в 1933 г. она не прекратилась, а всего лишь была несколько смягчена. Я располагаю материалами донецких партийных собраний, отчитывающихся об украинизации еще в начале 1941 г. Так что можно смело утверждать, что период сталинской украинизации длился с 1923 по 1941 гг. и сразу же сменился украинизацией фашистской.
В течение последних нескольких лет на бедных украинцев обрушились тонны информации о том, сколькими законодательными актами якобы запрещался украинский язык. На государственных телеканалах даже делали постоянный цикл передач, рассказывающих украинцам, почему они не знают мовы.
А вот «История украинизации» почему-то умалчивается. Нет ни циклов передач по этому поводу, ни серьезных исследований. Хотя исторических документов выше крыши! И смею вас заверить: гораздо больше, чем десятки или сотни!.
Только за первое десятилетие сталинской украинизации, стартовавшей в 1923г. в советской Украине были изданы ТЫСЯЧИ постановлений, законодательных и подзаконных актов, требующих тотального внедрения мовы и запрета русского языка во всех публичных и непубличных сферах! Один-два валуевских указа – просто-таки маленькие промокашки на фоне томов постановлений 20-30-х годов прошлого века!
Только в городе Артемовске (бывший Бахмут) к середине 20-х годов было создано 54 комиссий по украинизации различного уровня! Это только в одном городе! Такие комиссии создавались по всему Донбассу, в каждом городе, в каждом поселке, в каждой деревне! Всюду создавались ведомственные комиссии по практическому внедрению мовы, именуемые «тройками по украинизации». Почему-то теперь модно вспоминать лишь тройки во время коллективизации!
В украинских архивах хранятся запыленные тома тысяч и тысяч протоколов данных комиссий, троек, ведомств. Они доселе ждут своих исследователей.
Одной из основных целей украинизации Донбасса, стартовавшей в 1923 г., был перевод печатных СМИ на мову.
По понятным причинам, в Донецком бассейне до 1917г. украинских газет не было. Попытки издавать украиноязычную прессу оканчивались полным провалом в связи с отсутствием спроса на такого рода печать. К 1923г. в Донбассе издавалось 7 журналов, из которых 5 – на русском языке, а 2 – на русском и украинском. Из 9 газет 8 издавалось по-русски, одна была двуязычной. В 1924г. в Старобельске начали издавать на украинском языке газету «Донецкий пахарь». А затем началось тотальное закрытие русскоязычной прессы, несмотря на сопротивление местных редакций и, самое главное, читателей!
К апрелю 1934г. в Донецкой области из 36 местных газет 23 были полностью украиноязычными, 8 были на 2/3 украиноязычными, 3 издавались на греко-эллинском языке. Русских газет осталось всего лишь две. «Тотальная русификация», говорите?
С 1933 г. началась борьба с «перегибами» в украинизации. При этом вплоть до 1941 г. партийные органы периодически отчитывались о состоянии украинизации прессы. К 1938 г. из 63 газет Сталинской области 28 (44,3%) выходили на мове, 17 (26,9%) были двуязычными.
Партийные органы постоянно жаловались на то, что жители Донбасса упорно не хотят покупать украиноязычную прессу, несмотря на насильственную подписку, на обязательные продажи этих газет через партячейки. Многие газеты, дабы выживать, вынуждены были маскироваться: они печатали заголовки на украинском языке, а содержание статей – по-русски. При этом отчитывались о том, что они, мол, частично украинизированы. Некоторые проверяющие закрывали на это глаза, а некоторые наказывали редакторов.
Жители Донбасса читать по-украински не желали – благо, была возможность подписываться на всесоюзную прессу. Отчеты проверяющих констатировали ситуацию в Сталинской области: «издающаяся на украинском языке газета «Коммунист» – орган ЦК КП(б)У распределяется по разверстке и ее не читают»…
Было велено украинизировать все делопроизводство. В 1928 г. в отчете об украинизации Луганского окружкома отмечалось, что все собрания повсеместно ведутся на русском языке, а протоколы вынуждены составлять на украинском.
Особенно серьезно взялись за аппарат советских органов. 1 августа 1923 г. было принято совместное постановление ВУЦИК и Совнаркома УССР «О мерах обеспечения равноправия языков и о содействию развития украинского языка». Данным документом вводился запрет принимать на службу лиц, не владеющих мовой. Собственно, с этого постановления началась практическая украинизация Украины и Донбасса, который к тому времени ну никак не мог выполнить это решение ввиду полного отсутствия украиноязычных кадров.
В декабре 1925 г. Центральная комиссия при ВУЦИК разработала инструкцию «О практических мероприятиях по украинизации Советского аппарата». Согласно этой инструкции, все служащие делились на три категории, которые должны были выявляться в результате поголовных аттестаций:
1-я категория – владеющие украинским языком.
2-я категория – нуждающиеся в усовершенствовании украинского языка.
3-я категория – не знающие украинского языка.
По ходу аттестаций, в связи с тем, что отнесенные к 3-й категории лица лишались права на госслужбу, в Донбассе «творчески развили» эту инструкцию и придумали еще один подвид чиновника: отнесенные ко 2-й категории условно! То есть как бы не знающие мовы, но обязующиеся дотянуться до 2-го уровня.
Результаты аттестации в ходе 1926 г. выявили следующую картину среди чиновников советских учреждений Сталинского округа:
1-я категория – 11,4%,
2-я категория – 44,7%,
3-я категория – 43,9%.
В Мариупольском округе картина выглядела еще более печально для украинизаторов:
1-я категория – 1,6%,
2-я категория – 18%,
2-я категория (условно) - 30,7%,
3-я категория – 49,7%.
Правда, проверяющие не раз признавали, что советские чиновники, которых вытянули-таки хотя бы на 2-ю категорию (и уж тем более на «условно вторую»), что позволяло им сохранять работу, уже через несколько месяцев чаще всего забывали зазубренные перед экзаменом правила мовы, не используемой в Донбассе. Выборочные проверки через несколько дней выявляли «рецидив украинской неграмотности».
Началась и усиленная борьба за украинизацию советского и партийного аппарата. Причем речь касалась не только языка, но и национальности. В период сталинской украинизации началась усиленная борьба за повышение процента этнических украинцев в рядах партии. Пресловутая «пятая графа» в этот период стала проблемой для чиновников, мечтающих сделать карьеру в УССР, если эти чиновники были русскими. Именно в этот период мы наблюдаем резкий скачок процента украинцев в КП(б)У. Если в 1922 г. в партийных организациях Донбасса было 69% русских и 16,6% украинцев, то уже к 1941 г. процент украинских коммунистов в Донбассе составлял 55,6%, а доля русских снизилась до 35,6%.
Опять-таки подчеркнем: аккурат посередине этого срока – мифический «геноцид украинского народа», якобы устроенный злокозненными коммунистами. Интересный «геноцид», сопровождавшийся насаждением мовы, массовым приемом в партию украинцев и создание условий для переписывания из карьерных побуждений русских в украинцев. Так, к примеру, украинцем стал Брежнев, вступивший в партию как раз в этот период – в 1931 г.
Правда, интересный способ «геноцида»? Уничтожать украинцев, при этом искусственно расширяя их численность!
Данная кампания, напомним, начавшись в 1923 г., длилась вплоть до 1941 г., сразу же сменившись фашистской украинизацией. При этом, как это всегда было в годы первых пятилеток, кампания часто превращалась в кампанейщину, то затихала, то ее очередной виток приводил к резкому усилению украинизации. По мере «обострения классовой борьбы» ужесточались и методы борьбы с «оппортунизмом» и сопротивлением украинизации в среде населения преимущественно русскоязычных регионов УССР.
После объявления старта украинизации в 1923 г. коммунисты Донбасса, конечно же, посчитали ее очередной кампанейщиной и, поддержав на митингах и собраниях, особенно не бросились выполнять намеченные задачи – тогда еще многим казалась дикой перспектива обязательного насаждения мовы в русскоязычных регионах.
Скептицизма добавляли нереальные сроки, постоянно выдвигавшиеся для внедрения тотальной украинизации. Они выдвигались и почти тут же… переносились. К примеру, в октябре 1924 г. сессия Сталинского (т.е. Донецкого) окружного Совета постановила уже к 1 января 1925 г. перевести все делопроизводство советских органов на мову! Это притом, что владеющих этой мовой в регионе практически не было. Через полгода, констатировав срыв данных планов, Совет перенес «дедлайн» на 1 ноября 1925 г. В сентябре 1925-го, поняв, что и к ноябрю не управляются, очередной крайний срок перенесли на 1 января 1926 г.
Где-то к 1926 г. кампания значительно усилилась и против «оппортунистов» начали применять дисциплинарные меры.
Главный проводник украинизации Н. Скрыпник, выступая 30 мая 1930 г. перед Сталинским культпросветактивом, констатировал наличие «определенного сопротивления» украинизации со стороны технической интеллигенции Донбасса и наличия «определенной инерции» со стороны рабочих.
Начиная с 1926 г. по начало 30-х годов было принято немало документов о наличии враждебного отношения к украинизации со стороны всевозможных затаившихся «врагов».
Поначалу к ним начали применять увольнения. 31 августа 1925 г. Сталинский окрисполком постановил увольнять без выходного пособия сотрудников госучреждений, «у которых замечено будет отрицательное отношение к украинизации, выражающееся в том, что за истекший период они не принимали никаких мер по изучению украинского языка».
Через год Луганский окружком КП(б)У, разбирая «провалы» украинизации указал, что причина этих провалов – в том, что «со стороны Окркомиссии по украинизации не были приняты репрессивные меры к лицам, которые отрицательно относятся к украинизации».
Соответственно, начались и репрессивные меры. Сначала это были массовые увольнения, затем все обострилось. В июле 1930 г. президиум окрисполкома принял решение «привлекать к уголовной ответственности руководителей организаций, формально относящихся к украинизации, не нашедших способов полностью украинизировать подчиненных, нарушающих действующее законодательство в деле украинизации». Прокуратуре было поручено проводить показательные суды над такими руководителями.
В июле 1928 г. некая учительница из Славянска Н. Тарасова написала письмо в редакцию одной из газет (понятно, письмо не было опубликовано и долго хранилось в спецархивах): «Госкурсы украинского языка для взрослых – их посещают усталые люди и только из-за страха».
А бояться было чего. Угрозами репрессий в отношении сопротивляющихся украинизации не ограничились. С начала 30-х годов было проведено несколько показательных процессов над противниками украинизации. Одним из самых громких стало дело против «вредителей» в Харьковском сельскохозяйственном институте (ХСХИ). Вот что вынужден был показать на допросе 20 февраля 1930 г. профессор этого института Константин Кононенко: «Мы не видели и не хотели видеть и считаться с тем здоровым национальным возрождением, которое охватило Украину после революции. Для нас это было не массовое движение к национальной культуре, а движение интеллигентских групп, в значительной мере шовинистических, которые под этим знаменем боролись за осуществление своих интересов. Мы не видели необходимости перехода к украинской культуре, когда есть всем понятная старая русская культура. Мы доказывали, что это приведет к культурном регрессу, что селу это не нужно, что оно с большей охотой берет русскую книгу, что украинизацию ему навязывают… Мы стремились объединяемую нами среду питать русской литературой, русофильскими настроениями».
Кононенко и его коллеги-»русофилы» получили различные тюремные сроки.
Такими методами внедрялась украинская мова в русскоязычных регионах Юго-Восточной Украины.
Настала пора рассказать о самой болезненной для Донбасса теме – украинизации местного образования.
Нам много и долго рассказывали о том, как «кляти бильшовыкы» чуть ли не силой закрывали украинские школы, запрещали мову в учебных заведениях, русифицировали все вузы и так далее. При этом не уточняли особо, а откуда же эти самые украиноязычные учебные заведения взялись. Первая украинская гимназия в Харькове появилась не при Петлюре или Скоропадском, а во времена той же Донецкой республики.
В итоге в 1921 году в Донецкой губернии насчитывалось аж 5 украинских школ (при 2250 русских). К началу 1923 г. их число возросло до семи. А вот с этого времени началась тотальная украинизация образования!
Наркомпрос УССР издал приказ с начала 1923-24 учебного года украинизировать в течение трех лет 680 школ в губернии! Уже к 1 апреля 1924 года при начальном плане 106 украинских школ таковых в Донбассе было открыто 156! Понятно, что большей частью – за счет закрытия русских школ.
К концу 1924-25 учебного года было украинизировано уже 648 школ губернии (при плане – 636).
Только за первый учебный год украинизации (1923-24 гг.) число учеников украинских школ в Донецкой губернии выросло на 866%, за 1945-25 г. – еще на 415%.
Такие резкие темпы украинизации образования, само собой, сопровождались серьезными проблемами. Главная из них – тот факт, что сами учителя Донбасса мовой не владели. Скорострельные курсы по украинизации, которые обязали пройти всех учителей, лишь в общих чертах давали представление о правилах мовы, которые практически еще и не были кодифицированы.
Упоминавшаяся ранее, учительница из Славянска Н. Тарасова в своем письме от 1928 г. так рисовала ситуацию в Донбассе: «В школах идет двойная трата времени в связи с украинизацией – учитель сначала проводит беседу с учениками по-украински, а потом по-русски, чтобы дети лучше поняли».
К пику украинизации ситуация в образовании Донбасса стала просто-таки катастрофической. На 1 декабря 1932 г. из 2239 школ Донбасса 1760 (78,6%) были украинскими, а еще 207 (9,3%) – украинско-русскими. Русскоязычное образование в крае было фактически разгромлено и запрещено.
Ситуация дошла до того, что, скажем, в русскоязычной Макеевке в 1932-33 учебном году в начальных школах не осталось ни одного русского класса. К 1933 г. в Донбассе были закрыты все русские педагогические техникумы – русскоязычных учителей негде было готовить. Не более 26% этнически русских учеников края могли учиться в русских школах.
В январе 1934 г. на 2-й Донецкой областной партконференции председатель облпрофсовета Масленко (видимо, тот который Павел Федорович) заявил, что в области «не менее 40 тысяч детей были принудительно украинизированы».
Украинизация при этом происходила не на литературной украинской мове, а на том галицизированном суржике, который изобретался Николаем Скрыпником и его коллегами, засевшими в Харькове (т.н. «харьковский правопыс»). В своем эпохальном фильме «Симфония Донбасса» Дзига Вертов запечатлел как раз факт замены вывески «Клуб» на «Клюб».
Нет ничего удивительного, что насаждаемая в русскоязычном Донбассе мова не прижилась. Как только начинались некоторые послабления в многочисленных кампаниях по украинизации, русский язык моментально возвращался в систему образования края. Причем без всяких решений сверху, даже порой без изменения планов по украинизации школ (подчеркнем, саму украинизацию формально никто не отменял).
С послаблением, наступившим в 1934 г., доля русских школ в Донбассе начала потихоньку расти. Однако когда вам в очередной раз начнут говорить о том, как эти самые «кляти бильшовыкы» русифицировали край, закрыв украинские школы и клЯсы, задайтесь сами вопросом: а кто же открывал эти самые школы в русскоязычном регионе? И вспомните цифры, приведенные тут…
http://vk.com/wall-47458276_82...
Оценили 5 человек
5 кармы