Новая стратегия США в отношении России и Китая. Часть II

 Часть первая

Часть II

Одной из главных задач внешней политики США (начиная, по-видимому, с войны с Великобританией 1812–1814 гг.) остается решение «проблемы главного конкурента» (Британия Георга III, императорская Япония, Третий Рейх, СССР или современный Китай). Проблема эта, в свою очередь, состоит из двух основных частей: определение «главного конкурента» и выбор стратегии по отношению к нему. При том, что сверхзадача всегда неизменна: обеспечить военное и геополитическое преимущество США и не допустить подчиненного положения страны по отношению к кому бы то ни было, способы достижения этой цели допускают выбор между открытым конфликтом и мирным сосуществованием, предполагающим заключение соглашения с главным конкурентом о разделе сфер влияния. Возможен и гибридный вариант: военное столкновение с последующим разделом сфер влияния – именно он был выбран для завершения американо-британского конфликта в 1812–1814 гг., когда США вырвали у своей бывшей метрополии – Британской империи —  право на свободу действий на территории от Мексики до Канады в обмен на отказ от посягательств на владения англичан на континенте. Но в тот период  США находились в роли претендента на мировую гегемонию, а сам титул мирового гегемона прочно удерживала Великобритания. Важно также отметить, что Великобритания, согласившись на раздел сфер влияния и продекларировав наступление «эпохи добрых чувств» по отношению к своей бывшей колонии, выиграла необходимое время для завершения индустриальной революции и продлила свою гегемонию еще на одно столетие.

Проект G-2: неудача Обамы

После того, как сами Соединенные Штаты в результате 1-й мировой войны заняли лидирующие позиции в мире, модель «война с конкурентом с последующим разделом сфер влияния» потеряла свою актуальность. Все потенциальные конкуренты, с которыми США вели войны (Германия, Япония) после победы низводились до положения зависимых союзников, и ни о каком разделе сфер влияния с ними речи уже быть не могло. После распада СССР и перехода к «однополярному миру» в моду вошла концепция «конца истории», предполагавшая, что никаких новых могучих соперников у США, как лидера либеральной западной демократии, уже не будет в принципе: Россия, потеряв свое влияние и большую часть экономического и военного потенциала, обречена на медленное умирание (не случайно заставка известного документального фильма BBC о нашей стране изображала истекающего кровью белого медведя), КНР, как полагали тогда в американских think-tanks, медленно, но верно движется по направлению к демократической модели общества. Именно поэтому курс, разработанный в начале 1970-х Киссинджером и Никсоном, был продолжен и в годы президентства Рейгана, и при Клинтоне, и при обоих Бушах. Как откровенно выразился один из наиболее ярких политических мыслителей США, бывший советник Рейгана Эдвард Люттвак, «Соединенные Штаты очень сильно помогли Китаю. Они дали ему возможность вступить в ВТО, облегчили для Пекина практически все, в том числе инвестиционный режим как для вложения в Китай, так и для китайских инвестиций в зарубежные страны. А сделали они это, руководствуясь теорией о том, что Китай станет богатым, а затем демократическим. Что ж, он действительно стал богатым, но вот с демократией как-то не срослось, скорее даже наоборот, наметилось движение в противоположном направлении. А раз он пошел в другом направлении, то Америка прекратила обеспечивать поддержку возвышения Китая и начала ставить этому преграды».

Следует заметить, однако, что Китай «пошел в другом направлении» далеко не вчера, а вот кризис Чимерики и отказ Вашингтона от обеспечения «возвышения КНР» случились относительно недавно. Еще в 2005 г. известный американский экономист Фред Бергстен (работавший на различных постах в американском правительстве) выдвинул в своей книге  «The United States and the World Economy» концепцию «Большой двойки», или «Группы 2» (G-2). В основе этой концепции лежали следующие тезисы:

Китай и США – две крупнейших экономики мира, два крупнейших торговых державы, занимающие, однако, позиции на противоположных краях мировой финансовой системы: США являются страной с самым большим государственным долгом и дефицитом бюджета, а Китай – крупнейшей державой-кредитором, обладающей избытком долларовых резервов. Кроме того, они являются лидерами двух групп государств – промышленно развитых стран с высоким уровнем доходов (США) и развивающихся стран, на долю которых приходится около половины мирового производства (Китай). Было бы логично, считал Бергстен, если эти две сверхдержавы образуют неформальный союз для совместного решения общемировых проблем и предотвращения новой холодной войны – не соперничая друг с другом за статус единственной сверхдержавы XXI в., а создав своего рода дуумвират.

Стоит отметить, что сам Бергстен был  в 1969–1971 гг. (т.е. до никсоновского «нового курса» в отношениях с Китаем) помощником по международным экономическим вопросам советника по национальной безопасности Генри Киссинджера. А его идею «Большой двойки» активно поддержали такие тяжеловесы, как Збигнев Бжезинский, Ниал Фергюссон (автор термина «Чимерика»), а также бывший заместитель госсекретаря США (и экс-президент Всемирного банка)  Роберт Зеллик. С китайской стороны концепцию G-2 пропагандировал Джастин Ифу Линь – один из наиболее авторитетных экономистов КНР, работавший в 2008–2012 г. главным экономистом Всемирного банка.

Во время предвыборной кампании Обамы в 2007 г. на основе этой концепции был разработан «План Обамы и Байденапо активному привлечению Китая для решения совместных проблем». При всем том, что речь шла не о полноценном документе, определяющем политику администрации, а лишь о «заявлении о намерениях», план, безусловно, представлял собой наиболее смелую – во всяком случае, со времен Никсона – попытку части американского истеблишмента сблизиться с Поднебесной. Уже в преамбуле плана Обама и Байден выражали понимание того факта, что рост Китая может стать одним из наиболее значительных внешнеполитических вызовов для США в ближайшие годы. Они, однако, не обвиняли в этом Китай, а подчеркивали, что, осознавая размеры этих вызовов и важность установления конструктивных отношений с Пекином, призывали встроить КНР в международную систему и налаживать сотрудничество для решения проблем в экономике, политике, безопасности и охране окружающей среды. При всем том, Обама и Байден настаивали на том, что перед лицом модернизации китайской армии и флота США должны иметь в АТР никем не превзойденные вооруженные силы – то есть сохранять военную гегемонию. Однако на фоне ястребиного клекота «вармонгеров» из окружения Буша-младшего, призывавших к активному сдерживанию Китая, курс, намеченный Обамой и Байденом, выглядел настоящим «приглашением к танцу».

Тем удивительнее, что приглашение это было в итоге отвергнуто.

Выиграв выборы, Обама и его команда попыталась реализовать концепцию G-2. Далеко не случайно в одной из своих первых речей первый чернокожий президент США заявил: «Отношения между Соединенными Штатами и Китаем являются важнейшими двусторонними отношениями XXI века».

В феврале 2009 г., буквально через пару недель после инаугурации Обамы, в Пекин с официальным визитом прибыла госсекретарь США Хиллари Клинтон. Официально она предложила китайским партнерам расширить сотрудничество в новых областях: в области защиты окружающей среды, изменения климата, безопасности, расширить взаимодействие в борьбе с финансовым кризисом, проводить регулярные встречи на высшем и других уровнях и так далее – то есть, по сути, повторила все пункты, содержавшиеся в предвыборном плане Обамы-Байдена — однако можно предположить, что это была лишь вершина айсберга. 12 марта Обама принял в Вашингтоне министра иностранных дел КНР Яна Цзечи. А 23 марта уже в Москве заместитель НГШ НОАК, директор Китайского института международных стратегических исследований генерал Сюн Гуанкай в своей лекции, прочитанной в Высшей Школе Экономики, прямо указал на то, что администрация Обамы предлагает Пекину «взять на себя больше ответственности» за международные дела. Учитывая тот факт, что до этого момента обсуждение перспектив создании G-2 проходило в полузакрытом формате, сообщение генерала Гуанкая, сделанное в открытой аудитории –  явно в расчете на то, что информация о нем попадет в СМИ – сложно расценивать иначе, как недвусмысленный месседж американской стороне о нежелании Китая вести секретные переговоры. Тогда же генерал Гуанкай заверил российскую аудиторию в том, что Китай не собирается принимать заманчивое предложение США, поскольку «у Китая есть свои национальные интересы».[1]

Иными словами, зимой-весной 2009 г. США активно соблазняли Китай перспективами создания механизма двойного управления мировыми процессами, в котором Пекину отводилась бы роль формально равноправного, а на деле, конечно же, младшего партнера («сохранение военной гегемонии США в АТР»). Несмотря на то, что Китай сразу же дал понять, что не готов к такому союзу, администрация Обамы не теряла надежды на реализацию концепции G-2. 24 сентября 2009 г. заместитель госсекретаря США Х. Клинтон  Джеймс Стайнберг[2] выступая в Центре за новую американскую безопасность заявил о необходимости политики «стратегического успокоения» (strategical reassurance) Китая. «В основе “стратегического успокоения” лежит ключевая, хотя и не выраженная вербально, сделка. Мы и наши союзники намерены дать понять, что готовы позитивно отнестись к становлению Китая, как процветающей и успешной страны. Китай же должен убедить мировое сообщество, что его развитие и укрепление роли в мире не будет негативно сказываться на безопасности и благополучии остальных».

Любопытно, что в то же время в недрах вашингтонской администрации возникла идея «перезагрузки» отношений с Россией (в марте 2009 г. Хиллари Клинтон подарила Сергею Лаврову знаменитую кнопку с надписью на двух языках Reset/Перегрузка, а в июле 2009 г. Обама посетил Москву, где во время пресс-конференции с Дмитрием Медведевым заявил: «Мы решили перезагрузить американо-российские отношения, чтобы получить шанс с большей эффективностью сотрудничать в областях, которые интересны обеим странам»). Однако была и существенная разница: Россию США считали «клонящейся к упадку страной», а вице-президент Джо Байден открыто отводил ей не больше 15 лет до окончательного коллапса, а Китай, напротив – восходящей сверхдержавой, которая в самом скором времени сможет бросить вызов Америке

А в ноябре 2009 г. Обама прибыл в Пекин (в Китае к этому моменту уже семь лет проживал его сводный брат Марк Окот Обама Ндесандьо). В качестве жеста доброй воли, Обама перед поездкой отказался от встречи с Далай-ламой XIV, на которой настаивали влиятельные конгрессмены и правозащитники и не стал налаживать контакты с китайскими оппозиционерами, чем немало их разочаровал. Все говорило о том, что вашингтонская администрация делает на этот визит серьезную ставку.

Однако миссия Обамы закончилась ничем. Пекин не согласился на роль младшего партнера в Большой Двойке – причем, судя по всему, в довольно категоричной форме.

Любопытно, как оценивали этот «афронт» и его причины сами китайцы. В большой статье директора Центра по изучению Китая им. Джона Л. Торнтона (Институт Брукингса) Чена Ли, отражающей позицию работающих в США китайских экспертов, говорится буквально следующее: «Когда Обама стал президентом, многие СМИ призывали Китай и США сформировать G-2 (Группу Два). Эта идея была выработана не в администрации Обамы, а, скорее, исходила от бывшего советника по национальной безопасности США Збигнева Бжезинского. Китай c трепетом (with trepidation) воспринял эту концепцию: в глазах многих китайцев в это время Китай и США не были ровней по силе и, тем более, не могли играть сравнимые роли в глобальном лидерстве. Я также считал – и продолжаю считать – такую формулировку проблематичной. Какую роль играли бы в рамках G-2 Россия, Япония, Индия, ЕС и другие страны? Эта концепция необоснованно исключительна для мира, в котором постоянно растет взаимосвязанность».

И очень скоро произошел резкий разворот в отношении Вашингтона к Китаю. Как писал Аарон Фридберг, «к чести администрации (Обамы. — К.Б.), в 2010 г. она изменила вектор китайской политики. Реагируя на ряд инцидентов в течение того года, которые привели к обострению отношений между Китаем и Японией, Филиппинами, Южной Кореей и Вьетнамом, а также рядом других стран, американские официальные лица начали подчеркивать приверженность идее уравновешивания Китая. Администрация Обамы пошла еще дальше и изобрела лозунг, описывающий ее планы: сворачивая операции в Афганистане и Ираке, сделать Восточную Азию стержнем американской внешней политики».

«После того как был похоронен проект “Большой Двойки”, – заявила в 2010 г. Хиллари Клинтон, – в американо-китайских отношениях вновь начался период противостояния». США перешли к доктрине «тихоокеанского сдерживания» Китая. Было объявлено о намерении приступить к реализации сделки на продажу Тайваню оружия стоимостью в $6,4 млрд. В Австралии был размещен небольшой контингент военнослужащих США, активизировались усилия по вовлечению в антикитайский союз Вьетнама, а президент Обама наконец принял в Белом доме Далай-ламу XIV, продемонстрировав Пекину, что США готовы и дальше разыгрывать карту тибетского и уйгурского сепаратизма.

По сути дела, в течение последующего года администрация Обамы перешла от попыток сделать Китай младшим союзником в тандеме двух мировых гегемонов к политике стратегического сдерживания Китая, на котором настаивали еще стратеги из окружения Буша-младшего. Меры, принятые Вашингтоном, были столь радикальны, что привели к фактическому разрушению системы Чимерики, о которой, по мнению «любимого политолога Обамы» Фарида Закарии, зависело будущее глобализации.

Последующие события, разворачивавшиеся на другом конце Евразии (присоединение Россией Крыма, дипломатическая «изоляция» России и экономические санкции, введенные США и их союзниками против Москвы), обусловили сближение двух евразийских гигантов – России и Китая – до той степени, которая еще десять лет назад казалась совершенно невероятной. В апреле 2018 г. новый министр обороны КНР Вэй Фэнхэ, совершивший свой первый зарубежный визит в Москву, заявил с необычной для китайского чиновника прямотой: цель его визита в том, чтобы «продемонстрировать американцам тесные связи между Вооруженными силами России и Китая, особенно в сложившейся сейчас ситуации». «Мы прибыли поддержать вас», — добавил Вэй Фэнхэ.

Не претендуя на детальный анализ этого беспрецедентного сближения Москвы и Пекина, скажем только, что оно стало возможным не только – и даже не столько – благодаря действиям России в Крыму и на Украине, сколько благодаря неудачной попытке создания «Большой Двойки» в 2009 г. администрацией Б. Обамы.

 Мир Большого Ноля

Несмотря на то, что в политическом плане концепция Большой Двойки так и не была реализована – и более того, попытка ее реализации привела администрацию Б. Обамы к обидному поражению – проблема выстраивания отношений с Китаем продолжала оставаться едва ли не самой актуальной для американской внешней политики и после 2010 г. Это было связано в первую очередь с тем, что вплоть до победы на выборах 2016 г. Дональда Трампа и провозглашения лозунга Make America Great Again внешнеполитический курс США выстраивался исходя из достаточно прагматичной посылки: эпоха глобального лидерства Америки подходит к концу, следует максимально распределять ответственность за поддержание порядка на планете между региональными игроками. На этом настаивали наиболее серьезные представители американского экспертного сообщества, такие, как упоминавшийся выше Фарид Закария. Главной причиной необходимости такого распределения была драматическая конечность ресурсов, усугублявшаяся усилением роли США как финансового центра глобализации в ущерб индустриальному развитию страны.

Двумя основными концепциями, предлагавшими выход из создавшегося кризиса и, разрабатывавшимися между 2010 и 2012 гг. были концепции Яна Бреммера и Эдварда Люттвака. И Бреммер, и Люттвак исходили из того, что Америке жизненно необходима ре-индустриализация, создание новых производств и новых рабочих мест, интенсификация научно-технического прогресса и переход домохозяйств от жизни в долг (что являлось прямым следствием бурного развития непроизводящего, финансово-спекулятивного сектора экономики) к накоплениям – и, конечно, решение самой болезненной проблемы страны, проблемы дефицита бюджета и гигантского внешнего долга. Для этого США требовалась передышка, тайм-аут, в течение которого они смогли бы сосредоточиться на решении внутренних проблем за счет передачи части внешних задач новому союзнику. В этом были согласны оба политических мыслителя. Однако в том, что касалось стратегии обеспечения благоприятной международной обстановки на период планируемых изменений — их позиции расходились принципиально.

Ян Бреммер в статье «Мир Большого Ноля», написанной в соавторстве с Нуриэлем Рубини, заявлял, что мир 2011 г. – это больше не мир Большой Восьмерки, и не мир Большой Двадцатки, и даже не однополярный мир глобального лидерства Америки. «Сегодня у Соединенных Штатов не хватает ресурсов для продолжения в качестве основного поставщика глобальных общественных благ», — писали Бреммер и Рубини. Прочие страны заняты решением своих локальных проблем, в результате чего «сейчас мы живем в мире G-Zero, в котором ни одна страна или блок стран не имеет политических и экономических рычагов — или воли — для того, чтобы по-настоящему заниматься международной повесткой».

В книге «Every Nation for Itself: Winners and Losers in a G—Zero World» (2012) Бреммер предлагал США должны будут сбросить с себя внешние обязательства и часть внутренних. Этот отказ от обременения, добровольно взятого на себя Америкой после Второй мировой войны должен быть использован для подготовки к новому экономическому прорыву (который обеспечит Вашингтону следующий период мировой гегемонии). США в таком случае формально переходят к неоизоляционизму на период накопления сил – но в реальности их интересы на глобальной арене будет обеспечены за счет альянса с «поднимающимся» Китаем. Однако этот альянс отличался – и очень существенно – от находившейся в глубоком кризисе Чимерики Никсона-Киссинджера. Реиндустриализация США, о необходимости которой писал Бреммер, должна была очень болезненно сказаться на развитии Китая. Если в рамках Чимерики Китай был не только крупнейшим кредитором США, но и их производственной площадкой, вынесенной за пределы Америки, то реиндустриализация ставила на этой модели отношений крест. Соответственно, Китаю требовалась щедрая компенсация, – и Бреммер предлагал (в завуалированном, разумеется, варианте) предоставить эту компенсацию Пекину за счет России.

Как и после войны 1812–1814 гг., компенсация, выплачиваемая мировым гегемоном союзнику-конкуренту, ложится бременем на плечи третьей страны. В XIX в. такой третьей страной была Мексика (война Техаса за независимость 1835 г. и американо-мексиканская война 1846 г. закончились аннексией значительной части мексиканской территории, что стало возможно только при попустительстве тогдашнего мирового гегемона – Великобритании). В XXI в. согласие Китая на Большой Ноль – по мысли Бреммера – могла обеспечить доброжелательно-нейтральная позиция США по отношению к экспансии Китая в северном направлении (Бреммер исходил не столько из того, что Китай вынашивает агрессивные планы в отношении российского Дальнего Востока, сколько из того, что Россия – это клонящееся к упадку государство, теряющее контроль над своими окраинами).

В программной статье коллектива авторов легендарного портала Terra America подход Бреммера к отношениям в треугольнике США–Китай–Россия был описан так:

«По сути, в сценарии Бреммера России отводится та же роль, которую по отношению к США играла после нулевой войны Мексика. Мировой лидер купит у наиболее сильного конкурента согласие на период реорганизации и внешней турбулентности, расплатившись землей и ресурсами третьей, более слабой стороны.

Если Британия расплатилась за эпоху «хрустального дворца» не принадлежавшими ей Техасом и Калифорнией, то США, в этой концепции, хотели бы расплатиться за прорыв в “новый блестящий мир” не им принадлежащей Сибирью».

Вторая стратегия, разработанная в тот же период (2010–2012 гг.) и которая должна была обеспечить Соединенным Штатам необходимую для сохранения мировой гегемонии передышку, принадлежит уже не раз упоминавшемуся в этой статье политическому мыслителю, эксперту в области национальной безопасности, Эдварду Люттваку. Именно она, как представляется, наиболее близка к тому «новому курсу Киссинджера», который патриарх американской политики пытался «продать» Дональду Трампу в начале его президентского срока.

(Окончание следует).

[1] Эти данные приводятся в весьма любопытном докладе В.П. Федотова «О формуле G2 в отношениях США и Китая: мифы и реальности» (РИСИ, 28.04.2010)

 [2] Джеймс Стайнберг – один из авторов «арабской весны», «гуманитарный интервенционалист», сторонник концепции ограниченного суверенитета (в зависимости от того, какую политику проводит страна внутри своих границ). На нем во многом лежит ответственность за вовлечение США в операцию против Ливии, которой поначалу пытался избежать Обама. По мнению Стайнберга, проблемы современного мира неразрешимы в системе международных отношений, сложившихся после 1945 года и создания ООН, для которой приоритетом является суверенитет государства.

Кирилл Бенедиктов