Два украинца, русский и татарин.

… Зиганшин крепился, держался,

Бодрился, сам бледный, как тень,

И то, что сказать собирался,

Сказал лишь на следующий день:

«Друзья!» Через час: «Дорогие!»

«Ребята! — Ещё через час,

— Ведь нас не сломила стихия,

Так сломит ли голод нас?

Забудем про пищу, чего там,

А вспомним про наших солдат…»

«Узнать бы, — стал бредить Федотов,

— А что у нас в части едят»…

         Этим строкам — 55 лет. Молодой Владимир Высоцкий написал их в 1960-ом году, написал о своих ровесниках, чьи имена гремели тогда по всей стране, да и по всему миру. Стихотворение Высоцкого, откуда взяты эти строки, называется — «Сорок девять дней».    

        Начались же те знаменитые «49 дней» 17 января 1960-го года. На острове Итуруп — одном из четырёх и поныне «спорных» островов Курильской гряды — проходили солдатскую службу четверо пареньков: татарин Асхат Зиганшин, русский Иван Федотов и двое украинцев: Анатолий Крючковский да Филипп Поплавский. Четверо солдат, четверо друзей встретили утро 17 января на борту самоходной баржи Т-36. Каменистое мелководье не позволяло доставлять грузы непосредственно на берег, и Т-з6 выполняла для грузовых судов функции своеобразного плавучего причала. Баржа водоизмещением сто тонн имела по ватерлинии длину 17 метров, её ширина составляла всего лишь три с половиной метра, а осадка — чуть более одного метра. Имея такие габариты плюс максимальную скорость в 9 узлов, Т-36 могла себе позволить удаляться от берега самое большее на 200-300 метров. Как она выглядела, эта самая баржа Т-36, можно себе представить по фотографии её точной модели. 

    Они не были пограничниками, эти ребята. Не были они и военными моряками. Они вообще не были моряками — служили в стройбате и занимались погрузочно-разгрузочными работами: принимали грузы на баржу и перевозили их на берег. Или наоборот. Как раз 17 января должно было подойти очередное грузовое судно, и вся четверка во главе с младшим сержантом Зиганшиным отправилась на баржу — прямо из бани. Успели даже получить на берегу денежное довольствие, но вот получить продуктовый паёк они уже не успели.

Рядовой Филипп Поплавский,Рядовой Анатолий Крючковский (верхний ряд справа) Мл. сержант Асхат Зиганшин, Рядовой Иван Федотов (нижний ряд справа)

    К ночи заштормило. Вообще-то, для открытого всем ветрам залива штормовая погода не была чем-то непривычным, но тот шторм выдался особенно сильным. Как вспоминал потом, через много лет, Анатолий Фёдорович Крючковский, «в считанные секунды поднялись огромные волны, нашу баржу оторвало от швартовочной мачты и давай швырять её по заливу, как щепку». Испугавшись, что баржу бросит на камни, они запустили оба дизеля Т-36 и попытались противостоять шквалистому ветру и многометровым волнам. Боролись, пока не закончилось горючее. Их не разбило о камни, хотя пробоину баржа все-таки получила. Но их не разбило, нет. Их просто вынесло в океан…

    Разумеется, их искали, не могли не искать. Когда позволили метеоусловия. Но вот едва ли те поиски отличались особенной настойчивостью: мало кто сомневался в том, что судёнышко типа Т-36 выдержать океанский шторм было не в состоянии. К тому же, во время того шторма выбросило за борт большой ларь с углём, и найденные потом на берегу его обломки вроде бы соответствовали версии о гибели баржи Т-36 вместе с людьми.

… Обо всех деталях случившегося, что, почему и как, нам сейчас судить уже трудно. Во всяком случае, факт остаётся фактом: январский шторм, бушевавший несколько дней подряд, погнал баржу в необъятные просторы Тихого океана — баржу совершенно не океанского класса, неуправляемую и уже не самоходную, изрядно потрёпанную, лишённую радиосвязи, обесточенную, с наскоро заделанной пробоиной в днище. Позже выяснится, что судёнышко с четырьмя людьми на борту было подхвачено мощным океанским течением, которому японские рыбаки дали название «течение смерти». С каждым часом, с каждой минутой баржу Т-36 всё дальше и дальше относило от родных берегов. И ещё одна роковая случайность, о которой четвёрка узнала почти сразу же, из найденной в рубке газеты «Красная Звезда»: в заметке сообщалось о том, что как раз в этой части океана состоятся учебные ракетные пуски, в связи с чем весь район был объявлен небезопасным для мореплавания. Это означало, что уж в ближайшее-то время у них не было даже призрачных шансов встретить какое-либо судно…

    Океанское течение несло баржу Т-36 в сторону Гавайских островов. В принципе, надеяться на спасение вполне бы можно было — при условии, что не случится нового шторма и баржа не затонет. И ещё при условии, что у них имеется достаточный запас продуктов и пресной воды — запас на несколько недель или даже месяцев.

… На всех четверых у них было: буханка хлеба, две банки тушёнки, банка жира и немного крупы, тоже в баночках. Отыскалось ещё и ведра два картошки, но она во время шторма рассыпалась по машинному отделению и пропиталась мазутом. Тогда же опрокинуло и бачок с питьевой водой, а к пресной воде для охлаждения двигателей примешалась вода солёная. Да! вот ещё что: было несколько пачек «Беломора». Не поесть, так хотя бы покурить…

    Они и курили. Папиросы у них закончились первыми. Очень быстро закончились тушёнка и свиной жир. Попробовали было сварить картошку, но не смогли заставить себя её съесть. Из-за того самого мазута.

   Ещё через несколько дней та пропитанная мазутом картошка стала казаться им деликатесом… Оставшиеся продукты и воду решили строжайше экономить. Командиру своему, Асхату Зиганшину, ребята доверили самое-самое главное: готовить еду и распределять порции. Расчёт был — продержаться до конца объявленных ракетных пусков. Вначале на каждого в день приходилось по две ложки крупы и по две картофелины. Потом — по картофелине на четверых. Один раз в день. Потом — через день…

   Пили ту самую воду из системы охлаждения. Вначале они её пили трижды в день, каждому по три глотка. Потом эта норма сократилась вдвое. Потом закончилась и эта вода, и они стали собирать воду дождевую. Каждому доставалось её по глотку раз в двое суток…

   Последняя картофелина была съедена на другой день после праздника 23 февраля. Прошёл уже месяц их одиночества в океане. Баржу за это время унесло от их берега на сотни миль… И никаких продуктов у них больше не оставалось.

… Голод мучил всё время. Из-за холода крыс на барже не было. Если б были, мы бы их съели. Летали альбатросы, но мы не могли их поймать. Пытались делать рыболовные снасти, рыбу ловить, но и это нам не удалось — выйдешь на борт, волной тебе как даст, и ты быстро бежишь обратно… Я как-то лежал, сил уже почти не осталось, теребил ремень. И вдруг вспомнил, как в школе учительница рассказывала про матросов, севших на мель и страдавших от голода. Они сдирали кожу с мачт, варили и ели. Ремень-то у меня был кожаный. Мы его порезали мелко, как лапшу, и добавляли в суп вместо мяса. Потом от рации ремешок срезали. Потом думали, что у нас ещё есть кожаного. И, кроме сапог, ни до чего больше не додумались…

 - Почти полвека спустя  вспоминал Асхат Зиганшин.

   Бывалые люди рассказывают, что в том положении, в котором оказалась эта четвёрка, люди нередко сходят с ума и перестают быть людьми: впадают в панику, выбрасываются за борт, убивают из-за глотка воды, убивают, чтобы поесть. Эти же ребята держались из последних сил, поддерживая друг друга и себя надеждой на спасение. Беспросветный голод и жажду труднее всех переносил Иван Федотов. Иногда его охватывал безумный страх, и под подушкой у него, на всякий случай, лежал топор. В такие минуты на помощь приходили другие: подбадривали, вселяли надежду, пусть даже и у самих её оставалось уже немного…

«А какая на вкус кожа сапог?» — спросили Анатолия Крючковского через полвека.

… Очень горькая, с неприятным запахом. Да разве тогда до вкуса было? Хотелось только одного: обмануть желудок. Но просто кожу не съешь — слишком жёсткая. Поэтому мы отрезали по маленькому кусочку и поджигали. Когда кирза сгорала, она превращалась в нечто похожее на древесный уголь и становилась мягкой. Этот «деликатес» мы намазывали солидолом, чтобы легче было глотать. Несколько таких «бутербродов» и составляли наш суточный рацион…

Удивительно, но не то чтобы драк между ними не было — никто из них ни разу даже голоса на другого не повысил. Наверное, каким-то непостижимым инстинктом они чувствовали, что любой конфликт в их положении — это верная смерть. А они жили, жили надеждой. И работали, сколько им позволяли силы: стоя по пояс в холодной воде, мисками вычерпывали постоянно поступавшую в трюм воду.

… В последние дни начались галлюцинации. Слышалось, будто где-то рядом кузница, разговаривают люди, гудят машины. А когда поднимаешься на палубу, видишь — вокруг пустота, сплошная вода, вот тут-то становилось по-настоящему страшно. Мы договорились: если кто-то из нас почувствует, что не сможет дальше жить, то просто попрощаемся и всё. Оставшийся последним напишет наши имена. Как раз в тот день мимо нас проходил корабль. Мы стали подавать ему сигналы, но из-за большого расстояния нас не заметили. Это было 2 марта. Еще одно судно мы увидали 6 марта. Но оно тоже прошло мимо…

 - Анатолий Федорович Крючковский.

Спасение пришло 7 марта, ближе к вечеру, когда жить им оставалось уже совсем немного: срок их жизни отмеряли тогда всего лишь три спички, да полчайника пресной воды, да последний несъеденный сапог. Они были обнаружены самолётами американского авианосца «Kearsarge» примерно в тысяче миль северо-западнее острова Мидуэй. Таким образом, их полузатопленная, с пробитым днищем баржа смогла преодолеть в Тихом океане полпути до Гавайских островов и прошла свыше тысячи морских миль — и это тоже похоже на чудо…

Спасение пришло к ним буквально с неба, в образе двух вертолётов. Американцы сбросили на палубу верёвки и… и наступила пауза. Асхат Зиганшин:

… Они кричат, а мы ждём, когда кто-нибудь из них на палубу спустится, и мы свои условия поставим: «Дайте нам продуктов, топлива, и мы сами до дому доберёмся». Одни вертолёты повисели, топливо кончилось — улетели. Прилетели другие. Смотрим — на горизонте огромный корабль появился, авианосец. Когда и у этих вертолётов топливо кончилось, они исчезли вместе с кораблём. И вот тут нам по-настоящему страшно стало. Так что, когда через пару часов корабль к нам вплотную подошёл, мы уже дуру не гнали. Я первый залез…

    Первоначальный приступ невиданной гордости объяснялся очень просто: в тот момент ребят заботила уже не столько их собственная судьба (ясно же было, что они спасены), сколько судьба вверенного им социалистического имущества, то есть баржи Т-36. Зиганшин и поднялся-то первым именно для того, чтобы объяснить этим непонятливым американцам: нужен какой-нибудь подъёмник, чтобы вместе с ними забрать на авианосец и их баржу. Как это ни странно, но подъёмников для поднятия барж на авианосце почему-то не оказалось, и пришлось Зиганшину удовлетвориться обещанием американцев, что многострадальную баржу заберёт другое судно.

На палубе американского авианосца

    Советских солдат встретили на американском авианосце с исключительной заботой. Буквально вся команда, от капитана и до самого последнего матроса, ухаживала за ними, как за детьми, и старалась сделать для них всё возможное. Потеряв в весе «от 35 до 40 фунтов», ребята всё ещё могли, хотя и с большим трудом, стоять на ногах и даже самостоятельно передвигаться. Их сразу же переодели, покормили и отнесли в душ. Там Зиганшин попытался было побриться, но потерял сознание. Очнулся он уже в лазарете, где увидел рядом своих товарищей, мирно спавших на соседних кроватях…

   Авианосец же тем временем взял курс на Сан-Франциско. Через три дня, когда наши парни отоспались и немного пришли в себя, на корабль прибыл специально вызванный с Гавайских островов переводчик. И первым же вопросом, который ему задал Асхат Зиганшин, был вопрос: «Что с нашей баржей?». Американцы охотно подтвердили своё прежнее обещание позаботиться о ней. (Разумеется, они заботились лишь о том, чтобы Зиганшин не волновался. Баржа давно была уничтожена, поскольку, с точки зрения американцев, она не представляла собой никакой ценности, а оставлять её на плаву и без присмотра было просто небезопасно).

Побриться самостоятельно у Зиганшина не хватило сил

   После долгих недель одиночества, безысходности, отчаянного голода и жажды наступили для четырёх наших неизбалованных жизнью пареньков поистине счастливые дни. Они были под постоянным наблюдением врача, кормили их чуть ли не с ложечки и по специальной диете. Каждое утро их навещал сам командир авианосца, справлялся о здоровье. Зиганшин как-то спросил у него, почему авианосец не подошёл к барже сразу же, как только их обнаружили. «А мы вас боялись» — отшутился адмирал. Американцы, предупредительные и улыбчивые, сделали всё возможное, чтобы им на корабле не было скучно. Ребята не оставались в долгу и показывали американцам уникальный фокус: это когда троё обхватывают себя одним солдатским ремнём.

   Здесь мне придётся сделать небольшое отступление, чтобы напомнить читателям, что всё это происходилов 1960 году, в последний год президентства Дуайта Эйзенхауэра, в самый разгар «холодной войны». И пока баржа Т-36 совершала своё беспримерное океанское плавание, её загадочное исчезновение отнюдь не было у нас излюбленной журналистской темой. Ничего не зная о судьбе экипажа судна, компетентные органы тщательно проверяли версию о возможном дезертирстве четырёх военнослужащих. Их родственникам сообщили о том, что ребята пропали без вести, а места их возможного появления были взяты под наблюдение. Не исключалась также и версия о побеге всей четвёрки на Запад. И это только на первый взгляд странным выглядит ответ Асхата Зиганшина на вопрос о том, какой же момент во всей этой их эпопее был лично для него самым страшным:

… Это были даже не 49 дней на барже. Настоящий страх пришёл после того, как нас спасли. Сначала я отходил дня три. Потом сел и задумался. Я же русский солдат. Чью помощь мы приняли? Из Москвы за нами тоже поэтому долго не ехали. Не могли решить, как с нами правильнее поступить. Очень тяжело было. Я чуть даже в петлю не полез…

Вот так. Кошмарные полсотни дней в океане, страшнее которых и придумать-то трудно, — а «настоящий страх» пришёл к ним в тепле и уюте американского авианосца. Такое было время.

О счастливом спасении всей четвёрки госдепартамент США известил советское посольство в Вашингтоне уже через несколько часов после того, как ребята оказались на борту авианосца «Kearsarge». И всю ту неделю, пока авианосец шёл к Сан-Франциско, в Москве колебались: кто они — предатели или герои? Всю ту неделю советская пресса молчала, а корреспондент «Правды» Борис Стрельников, связавшийся с ними по телефону на третий день их идиллии на авианосце, настоятельно посоветовал ребятам держать «язык за зубами». Они и держали, как могли…

К моменту прибытия авианосца в Сан-Франциско, взвесив все «за» и «против», в Москве, наконец, определились: герои они! И статья «Сильнее смерти», появившаяся в «Известиях» 16 марта 1960 года, дала старт грандиозной пропагандистской кампании в советских средствах массовой информации. Разумеется, американская пресса стартовала ещё раньше. Отважной четвёрке была теперь уготована поистине мировая слава.

… Мы гордимся и восхищаемся вашим славным подвигом, который представляет собой яркое проявление мужества и силы духа советских людей в борьбе с силами стихии. Ваш героизм, стойкость и выносливость служат примером безупречного выполнения воинского долга…

… Желаю вам, дорогие соотечественники, доброго здоровья и скорейшего возвращения на Родину

— такие слова читаем мы в телеграмме Хрущёва, датированной также 16 марта.

   Итак, Родина готовилась встретить своих героев. А пока — пока их восторженно встречала Америка. На всякий случай — под бдительной опекой представителей советского посольства. В Сан-Франциско ребятам вручили «золотой ключ» от города. Их приодели на западный манер, и они, худенькие ещё, в узких модных брюках, в начищенных до блеска модных ботинках, стали выглядеть настоящими денди.

Кстати говоря, чуть позже, в апогее их славы, на эти самые узкие брюки и модные ботинки странным образом откликнулся советский андеграунд, так называемые «стиляги». Некоторое время у нас в стране были чрезвычайно популярны не то частушки, не то куплеты, в бесчисленных вариациях исполнявшиеся (вполголоса, конечно) на мотив знаменитого «Rock Around the Clock», своеобразной визитной карточки рок-н-ролла.

Понятное дело, что никаких записей не сохранилось, поэтому попробуйте сами напеть несколько таких куплетов, не обращая внимания на текст «Rock Around the Clock», звучащий в оригинальном исполнении:

Как на Тихом океане

Тонет баржа с чуваками.

Чуваки не унывают,

Рок на палубе кидают.

Зиганшин-рок, Зиганшин-буги,

Зиганшин — парень из Калуги,

Зиганшин-буги, Зиганшин-рок,

Зиганшин слопал свой сапог.

Поплавский-рок, Поплавский-буги,

Поплавский съел письмо подруги,

Пока Поплавский зубы скалил,

Зиганшин съел его сандали.

Дни плывут, плывут недели,

Судно носит по волнам,

Сапоги уж в супе съели

И с гармошкой пополам.

Зиганшин-буги, Крючковский-рок,

Поплавский съел второй сапог.

Пока Зиганшин рок кидал,

Гармонь Федотов доедал.

Три недели пролетели,

Абсолютно всё поели.

Как добрались до гармошки,

От нее остались крошки.

Вот к ним мистер подплывает,

Чуваков на борт сажает.

Катер едет на восток —

Посмотреть на русский рок.

Москва, Калуга, Лос-Анжелос

Объединились в один колхоз.

Зиганшин-буги, Зиганшин-рок,

Зиганшин скушал второй сапог.

Вот так, в этой самой песне, в этой самой истории, столкнулись два мира. В Америке наши пареньки впервые увидели телевизор…

Потом был Нью-Йорк, трансатлантический переход на лайнере «Куин Мери», Париж, самолёт в Москву, торжественная встреча во аэропорту: цветы, генералы, толпы людей, транспаранты и плакаты.

Их невероятное, их почти кругосветное путешествие закончилось.

Другой мир остался в прошлом. Родина встречает своих героев

Путешествие закончилось, но пропагандистская кампания ещё только начиналась. Имена Зиганшина, Поплавского, Крючковского и Федотова были на слуху у каждого. Их портреты знали все. Их ждали бесчисленные приёмы, встречи, митинги, интервью.

Ежедневно они получали буквально мешки писем. Открывались музеи и выставки. На родине Зиганшина его именем назвали улицу. О них говорила вся страна. Вся страна гордилась своей «четвёркой отважных». Их слава не померкла даже через год, когда страна узнала имя Юрия Гагарина. Одним из первых газеты опубликовали тогда поздравление, которое было подписано Зиганшиным, Поплавским и Крючковским — курсантами мореходного училища под Ленинградом:

… Удалось же нам, простым советским парням, устоять в 49-дневном дрейфе в бушующей стремнине Тихого океана. Именно поэтому и наш первый посланец в космос летчик Юрий Алексеевич Гагарин преодолел все трудности первого в мире полета в космос…

Именно поэтому… А вот подписи Федотова там не было. Иван Федотов, и это чувствовалось даже тогда, держался словно бы несколько в стороне, отказался поступать вместе с остальными в мореходку, потом уехал на свой Дальний Восток и до самой своей смерти в 2000 году жил тихо и незаметно. Почему? Кто знает…

Впрочем, тихо и незаметно ведь прожили последующие десятилетия и остальные. Никаких особых благ и званий никто из них не получил. Пропагандистская кампания постепенно сошла на нет. Страна получала и теряла всё новых и новых своих героев. И всё-таки: ради интереса я спросил у нескольких немолодых уже людей, помнят ли они сейчас, полвека спустя, этих ребят, некогда ставших для всего мира примером мужества? Помнят. Даже фамилии их помнят…

Анатолий Крючковский, 21 год. Филипп Поплавский, 20 лет. Иван Федотов, 20 лет. Асхат Зиганшин, 21 год. Двое украинцев, русский и татарин.

«А мне иногда кажется, что и не было ничего. Никаких последствий я не ощущаю. Ни со здоровьем, ни по материальной части — никаких. И слава Богу…»

- Асхат Зиганшин

Источник: http://www.vilavi.ru/sud/25100...