Посетил театр на днях...

Вы вот ругаете всяких Богомоловых, а напрасно. Это вы хороших спектаклей не видели. Настоящие театры начинаются с запаха валидола у вешалки. А заканчиваются родами в партере на поклонах.

Прихожу тут на премьеру. Приезжая труппа дает психологический триллер с элементами детектива. Так написано. Я сначала не хотел идти. Психологического триллера с элементами детектива не существует. Потому что детектив или есть, или его нет. Любовь с элементами секса есть. И чем дольше любовь, тем меньше элементов. А вот детектив должен начаться и полноценно закончиться независимо ни от чего.

Сел, осмотрелся. Справа - старуха, слева - женщина в колготках. Не знает, куда деть сумочку. На коленки поставить – боится колготки порвать, мне отдать стесняется.

Только свет погас, все затихли. Выходит рассказчик. Сказал, что детектив. Для тех, кто читать не умеет. Что премьера. Для тех, кто тупой бесповоротно. Что коллектив театра счастлив видеть такую шикарную публику. И вот здесь я почти ушел, но заиграла музыка. Увертюра к «Кошмару на улице Вязов», кажется.

С чмоканьем холодильника распахивается дверь, через которую впускали зрителей. Все поворачиваются. По залу волной прокатывается хруст шейных позвонков. Я думал, санэпидстанция. Судя по рюмкам, из которых пил коньяк в буфете. Ничего похожего. Через весь зал проходит и взбирается на сцену мужчина в белой рубашке. Зал замирает. Первая в спектакле фраза много значит:
- Зря вы здесь собрались, - сообщает мужчина и, как бы объясняя, - за мной следят!

На сцену выбегает девушка, вставленная в комбинезон. Комбинезон больше девушки на двенадцать размеров. Поспевает не за каждой репликой.
- Кто следит? – спрашивает девушка, раскидывая руки. – Почему?

Режиссер умеет эпатировать зал. Не дожидаясь ответа, девушка с трудом убегает. Комбинезон, шурша брезентом, старается бежать в ногу.

Появляется ещё одно лицо. Архитектуру замысла режиссера я уже понял – все будут выходить по очереди и демонстрировать разные виды психических расстройств по степени опасности для окружающих от меньшего к большему. В руке оно держит пистолет. Описывать лицо бессмысленно. Просто выйдите на улицу - там все такие...
-  Я  пришел,  -  сообщает  человек  для  тех,  кто  не  заметил  его появления. - Всё кончено!

Слава тебе, Господи, подумал я.

Но тут звучит выстрел. Если бы этот выстрел прозвучал не за кулисами, а из пистолета, артиста унесло бы отдачей в район Саратова.

Из уха старухи вылетает слуховой аппарат. Женщина в колготках орёт в разных регистрах, кто-то в партере даёт ответную очередь, люстра стряхивает в партер несколько арабесок. Точно так случилась Октябрьская революция. Пьяный матрос нечаянно упал на лафет главного орудия «Авроры», после чего на берегу все побежали куда глаза глядят. Так были взяты вокзалы, почтамты, банки, и все, о чем так долго говорили большевики, совершилось. Здесь никто никуда убежать не мог, поскольку по разным причинам прилип к креслам.

В восьмом ряду начинает плакать девочка, что активирует маму на вызов администратора немедленно.
Рядом с лицом материализуется худрук. Он чистит мизинцем ухо и спрашивает, в чем дело. Зал молчанием предлагает маме выступить от имени всех. Пропитанная доверием, мама говорит:
- Вы  еб*нутые? Здесь же дети!

Худрук объясняет: детей нужно водить в ТЮЗ на муху-цокотуху. А здесь не ТЮЗ и, тем более, никакая не цокотуха. Сюда приходит публика, изголодавшаяся по Чехову.
После последнего слова половина зала решает, наконец, почитать Чехова, кто бы он ни был. А вторая начинает морщить лоб и вспоминать, из какого вишневого сада и по какому дому с мезонином у Чехова палили из «Большой Берты».

Кто-то в зале приказывает гастролирующим комедиантам убираться. На лице режиссера читается: «Хорошо, тогда мы придем к вам завтра». Администратор объявляет: все недовольные могут получить деньги в кассе. Но есть проблема. Тогда они не узнают, чем закончилась пьеса. А пьеса волшебная. Главный герой может это подтвердить. Присыпанный известкой зал поворачивает головы к убийце.

У убийцы очевидные признаки контузии. Администратор пытается разжать его дрожащую руку, сжимающую пистолет. На помощь администратору приходит режиссер и начинает аплодировать в зал. Словом, творческий коллектив делает все возможное, чтобы мама оказалась недалека от истины.

- Сынок, что там играют? – спрашивает меня старуха.
- Чехова, - говорю, - говорят.
- Дальше всё будет нормально! - сообщает зрителям администратор и после этих слов я уже не мог не встать.

Уйти можно было только через женщину в колготках или через глухую старуху. Я выбрал первое, конечно. Только вот не надо там придумывать, что попало. Просто перешагивать на премьере спектакля через бабку, продувающую свой аппарат от пыли, прежде чем вставить в ухо, для меня еще хуже, чем увидеть на детском утреннике деда, вставляющего в себя челюсть.

После небольшой паузы спектакль трогается с места. Актёры включаются в игру. На сцене появляется карлик с ёлкой на плече. Не обращая внимания на присутствующих, он пересекает сцену с востока на запад и скрывается за кулисами. Думаю, это на завтра. В двенадцать утра у них «Новогодние приключения Маши и Вити», кажется.

У меня сдают нервы. Нельзя так с драматургами. Выхожу из зала и иду в буфет. Допиваю из бутылки и сквозь стену слышу на сцене мужской бас: «О, мой коварный супруг, я знаю, у тебя были причины ненавидеть Полину Андреевну!».

Всё-таки, чеховская «Чайка». Наверное...

(с)  Вячеслав Денисов