Автор: Андрей Рудалёв
В постсоветской России бытовала магистральная идеологема, что только в приложении к Европе Россия чего-то стоит, что все лучшее в ней происходило, когда она сближалась с «цивилизованным миром». Если же пыталась жить своим умом, то погружалась в непролазные потемки, которые вели ее к потрясениям.
Подобная оптика была выстроена в силу установки на европеизацию, на принудительную попытку сделать Россию иной, чем она есть на самом деле, лишить национальной идентичности, превратить в расчищенный плацдарм, который можно окультуривать. Таким был главный идейный вектор реформ 1990-х.
Об утопичности подобных воззрений аргументированно писал еще в 1920 году отечественный философ Николай Трубецкой в работе «Европа и человечество», где отмечал, что «полное приобщение целого народа к культуре, созданной другим народом, – дело невозможное».
Трубецкой отмечал, что «одним из самых тяжелых последствий европеизации является уничтожение национального единства, расчленение национального тела». Атомизация общества, увеличение поколенческой дистанции с утратой преемственности: «в народе, заимствовавшем чужую культуру, каждое поколение живет своей особой культурой, и различие между «отцами и детьми» здесь будет всегда сильнее, чем у народа с однородной национальной культурой». Процесс такого расслоения приводит к тому, что разные «классы являются не частями одного национального целого, а обособленными культурными единицами, как бы отдельными народами со своими культурами и традициями, со своими привычками, понятиями и языками». Возникает и противостояние двух культур: отечественной и заимствованной. Первая мыслится отсталой, вторая – прогрессивной и предпочтительной.
По мнению Трубецкого, подобное расчленение нации «препятствует сотрудничеству всех частей народа в культурной работе». В целом создаются условия, которые «неизбежно ослабляют европеизированный народ и ставят его в крайне невыгодное положение, по сравнению с природными романогерманцами».
В культурном отношении европеизированный народ «оказывается малопродуктивным: он творит мало и медленно, с большим трудом». Поэтому он и воспринимается с европейской точки зрения в качестве отсталого. Что и произошло в постсоветской России, впавшей через эпигонство и подражательство в культурный застой.
«Сравнивая самого себя с природными романогерманцами, европеизированный народ приходит к сознанию их превосходства над собою, и это сознание вместе с постоянным сетованием о своей косности и отсталости постепенно приводит к тому, что народ перестает уважать самого себя», – писал Трубецкой столетие назад. Это касалось и своей истории, которая начинала восприниматься злом из-за несоответствия европейской, которая и стала главной мерой по шкале «прогресс – реакция».
Философ отмечал, что «постепенно народ приучается презирать все свое, самобытное, национальное», а «патриотизм и национальная гордость в таком народе – удел лишь отдельных единиц». Между тем патриотизм – важное цивилизационное преимущество, основа иммунной системы общества. «Отсутствие веры в себя, конечно, опять-таки является большим минусом в борьбе за существование», – утверждал мыслитель, добавляя, что «нации мало-патриотические, с неразвитым чувством национальной гордости, всегда пасуют перед народами, обладающими сильным патриотизмом или национальным самомнением».
Все дело в сформированной оптике презрительного отношения ко всему своему и восприятия за идеал евростандартов. Мириться с подобным положением дел нельзя, потому как оно крайне губительно для страны, которая под воздействием европеизации становится жертвой. Она лишается экономической и политической независимости, подвергается жесткой эксплуатации, а затем и попросту превращается в «этнографический материал». Эти тезисы подтверждает нынешнее положение Украины, для которой Майдан стал манифестацией полной и окончательной европеизации с зачисткой под корень всего прежнего.
Попытки европеизированного народа уподобиться Европе, догнать ее, приводят к развитию прыжками, которые нарушают весь ход исторического развития. Надрыв, а за ним идет впадение в ступор.
Практически об этом же рассуждал Юрий Лотман в статье «Механизм Смуты», написанной сразу после распада СССР. Он отмечал, что «история строится как цепь взрывов». Говорил о непримиримых противоречиях, на которых была построена отечественная государственность, начиная с XVIII века. Впрочем, ученый приходил к иным выводам, нежели Трубецкой. Совершенно в духе времени, когда все свое было дискредитировано. По его мнению, катастрофичность, то самое развитие взрывами, является типологической особенностью отечественной культуры. Преодолеть это возможно якобы только через абсолютный западоориентированный вектор. Он писал: «сейчас вопрос о переходе к общеевропейской <…> структуре приобрел гамлетовский характер – быть или не быть». Через пару лет схожее заявит Егор Гайдар.
Но то, что для европейца хорошо, для русского – смерть. Не только для русского, для любого человека другой цивилизации. Россия, по слову Пушкина, «требует другой формулы»; в России, по определению Чаадаева, «другое начало цивилизации».
На примере Пушкина и Чаадаева видно, что принципиальная инаковость вовсе не ведет к обособлению и отгораживанию. Открытость и распахнутость с пониманием своей уникальности – важнейшая особенность отечественной культуры, ставшая ее цивилизационным отличием.
Сейчас это особенно очевидно, ведь та же СВО стала проявлением и отстаиванием «другого начала» – своего. Развернувшийся современный отечественный эпос это нам вновь доказывает. Сейчас мы вспоминаем, кто мы такие.
Оценили 8 человек
14 кармы