Воевать и погибать за идеалы могут и другие – но ярко, «на виду», «на память всем». К единовременному напряжению всех сил, геройскому порыву – способны многие. А вот подчинить свое «я», личные цели и таланты – общему делу, стоять до конца на том месте, что тебе укажут, и стоять незаметно, не выделяясь – на это способны немногие. Выполнять свой долг на своем маленьком, неброском месте; терпеть повседневно, понимая, что никто никогда и не узнает об этом – поразительное преимущество Русских.
Православный русский перед лицом господствующего зла
Ответить на вопрос, почему глобальное «сообщество тени» всей совокупностью своих сил и возможностей бьет прежде всего по России, не составляет большого труда. Бьют всегда по главному (здесь и далее выделения авторские, – примеч. ред.). А вот ответить на вопрос, почему именно Россия является этим самым главным, т. е. почему именно она стоит на пути к тотальной гомодиктатуре нового педомира и представляет основную угрозу параллельной террористической цивилизации, – значит понять, что же есть такого особенного в Русском коде, чего нет в ментальных кодах других народов.
Только уяснив особенности Русского цивилизационного кода, можно понять, почему именно России предстоит организовать и возглавить борьбу за сохранение самой матрицы традиционного существования; борьбу нормы против патологии; борьбу Закона (в онтологическом смысле, т. е. того Богом данного устройства, которым человек существует) против Беззакония, проявляющегося в извращениях всех видов; борьбу цивилизации против всемирного хаоса (управляемого хаоса!); борьбу человечества против «сообщества тени»; жизни – против смерти.
Так в чем же особенности Русского цивилизационного кода? Писали об этих особенностях много; дело осталось за тем, чтобы соединить все написанное определенным образом, т. е. сложить пазл и увидеть целостную картину. Итак, систематизируем.
Таковых основополагающих особенностей – три.
Первая указана еще Достоевским в его знаменитой речи о Пушкине. Результатом чего, кстати, и был совершенно потрясающий эффект от этой речи, что называется – «зацепило». Эта особенность – способность к всемирному братству.
Стать настоящим Русским, стать вполне Русским, утверждает Достоевский, и значит стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите. Служить другим, как не служим себе. И народность поэзии Пушкина состоит именно в способности перевоплощения своего духа в дух чужих народов, перевоплощения совершенного: «Ибо что такое сила духа Русской народности, как не стремление ее в конечных целях своих ко всемирности и всечеловечности? Став вполне народным поэтом, Пушкин тотчас же, как только прикоснулся к силе народной, так уже и предчувствует великое грядущее назначение этой силы. Тут он указчик. Тут он пророк».
Т. е. Русскость проявляется в жертвенности, в отдаче. Русскость проявляется, когда ею жертвуют для сохранения других (понятно, что не из страха быть Русскими и не из заискивания) – малых и слабых (именно поэтому только в одной России сохранились все малюсенькие этносы со своими языками, наречиями и культурами, тогда как в других государствах, среди других народов, таковые малые этносы всегда подлежали полной ассимиляции. – Примеч. И.Ф.). Именно к этому Русские самые даровитые, утверждает Достоевский: «О, народы Европы и не знают, как они нам дороги! И впоследствии, я верю в это, мы, т. е., конечно, не мы, а будущие грядущие Русские люди поймут уже все до единого, что стать настоящим Русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей Русской душе, всечеловечной и воссоединяющей, вместить в нее с братскою любовию всех наших братьев, а в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону!»
Нет больше той любви, чем способность отдать душу свою за ближнего (см.: Ин. 15, 13). Русскость сохраняется и утверждается именно в этой отдаче, а в сохранении – гибнет! Такого нет больше ни у кого. Это чудо сродни чуду христианских мучеников, которые получили весь мир – отдавая себя, победили – жертвуя собой. Так же и Русские свою громадную Империю создали – жертвуя и примиряя.
Почему это так важно именно в нашем деле, деле борьбы с Големом (Голем – персонаж еврейской мифологии, человек из неживой материи (глины), оживленный каббалистами с помощью тайных знаний. – Примеч. ред.) параллельной террористической цивилизации? Да потому, что главное преимущество этого мертвого истукана – в его всемирном характере! Правда, всемирность эта – от пустоты, безсодержательности – отрицательная, сетевая. Всемирность на отрицании сопричастности любому содержанию – национальному, культурному, религиозному. Но тем не менее.
Ведь культурообразующий принцип существует на ценностном типе восприятия и мышления и тем самым неизбежно оказывается разделенным различием культурного и религиозного содержания, выраженного в различии культурноисторических типов, цивилизаций.
Культуроразрушающий же, маргинальный способ существования, напротив, – монолитен. Ведь к ценностному восприятию он не способен, а значит, содержание, ценности для него вообще значения не имеют и разделить его не могут! Потому он и является сетевым, что никакие содержательные границы – политические, религиозные, ментальные – для него не существуют.
Данные границы, являясь для культурообразующего типа разделяющими вертикалями, культуроразрушающий тип вообще не затрагивают. Он существует сетью. Поэтому все движения, основанные на данном маргинальном типе мышления (от политических до сексуальных), всегда едины и не могут быть разделены по какомулибо содержательному принципу – национальному, политическому, религиозному и проч. Они всегда выступают общим фронтом – «один за всех и все за одного». И в этом их главная сила!
Таким образом, если цивилизационный принцип вертикален и, следовательно, дискретен, то маргинальный (антицивилизационный) – горизонтальноперманентен, а значит, проницает любые границы первого. И видимое содержательное разделение первого принципа (при общности ценностного способа существования), второй, безценностный, и использует в борьбе против него, стравливая культуры и цивилизации. Поэтому различные культуры чаще всего видят врагов друг в друге и не видят своего настоящего общего врага.
Получается, что именно смыслы и ценности становятся причиной нашего разделения. Ведь мы именно содержание воспринимаем как главное. Враг же наш – един, ибо органически не способен придавать значение смысловому, ценностному содержанию той или иной традиции. Он – неразличающий дегенерат, и плевать ему на любые ценности. Всемирность и всеобщность его (т. е. главная его сила) строится именно на этом неразличении.
А значит, и противостоять этой минусцивилизации можно только на всемирном же уровне. Всемирности во зле, во лжи необходимо противопоставить всемирность же, но – в Истине. Необходимо объединение всех человеческих сил, объединение через культурноисторические, национальные, политические границы. Но при этом объединение не толерантное – на неразличении, безразличии, безсодержательности – как у них; а напротив – объединение качественное, духовное – на любви и жертвенности. На жизни через любовь и победе через жертву.
А вот к этомуто как раз Русские – самые даровитые. Русскость вообще заключается в способности отдавать себя. Стать настоящим Русским, стать вполне Русским, утверждает Достоевский, и значит только стать братом всех людей.
Вторая особенность: именно у русских труднее всего обольстить и пленить совесть. А значит, труднее всего и манипулировать ими. Вон как быстро пленили совесть западного человека. И какими бы внешними свободами он себя не тешил (кстати, сейчас и их уже лишают: все, детка, праздник окончен!), внутри – жижа, рабство, скотство безсовестное и безсловесное. Внешнее вырождение – это уже результат этой внутренней слякоти, внутреннего распада. Ибо внутренний стержень держится только на совести.
С Россией же борются до сих пор – большевизм, либерализм, оккультизм, бешеная пропаганда разврата, растления, армии сектантов, экстрасенсов, ведьмаков, – а результата пока мало, совершенно недостаточно для глобалов. Здесь их главный фронт, и трудно здесь им, бедненьким. Ведь Русский, в отличие от европейца, никогда не успокоится на материальном комфорте, на чувственных удовольствиях – его постоянно гложет некий червячок.
И червячок этот сверлит, что счастье – не только в наслаждениях чувственных и телесных, но и в гармонии духа. А чем успокоить дух, если позади стоит нечестный, безжалостный, безчеловечный или развратный поступок? Какое может быть счастье, если оно основано на чужом несчастье? Или какая польза человеку, если он весь мир приобретет, а душе своей повредит (см.: Мф. 16, 26)?
В принципе, это обычные духовные законы, давно народом замеченные, типа – «на чужом несчастии своего счастья не построишь», или евангельское – «какая польза человеку, если он весь мир приобретет, а душе своей повредит, ибо какой человек может дать выкуп за свою душу?» И действуют эти законы (замечают их действие или нет – другой вопрос) везде, но в России они – бьют наотмашь. Везде действуют, по Русским же просто бьют!
Почему так? Да потому, что создавался Русский ментальный код, в отличие от других, не на морали, красоте или верности старине, т. е. вещах имманентных, уже вторичных, а на самом первичном – на святости. Это было заложено еще в специфику Русской истории, ибо только нравственное религиозное возрождение сделало возможным в России возрождение государственное и национальное (см.: Ключевский В. О. Значение преподобного Сергия для Русского народа и государства. Исторические портреты. М., 1990. С. 63–76); что и создало особое понимание этого и государственного, и национального – понимание не в прагматическом, посюстороннем его значении, а в мистическом, духовно-нравственном. Поэтому в России любая сила (политическая, экономическая и проч.) прочна, только если держится на силе нравственной. Это правило – не архивное или теоретическое, а органическое, вложенное преподобным Сергием в саму живую душу народа.
Поэтому-то Русская национальная идея не трансцендентальна (объединение на пространстве – общность территории, и времени – общность династии) как западные, а – трансцендентна.
Отсюда – в России в принципе не может быть национализма (в обычном его понимании), ибо нация тут понимается не абсолютно, а сопряженно, как имеющая смысл не в самой себе, а в высшем источнике, в воле Божией. Вся национальная история России – это стремление исполнить в мире волю Божию, а не свою национальную. Обычный же национализм появляется, когда нация, не имея смысла выше себя, понимается как абсолютная по своей природе.
Поэтому Русские фашисты (абсурдное, кстати, словосочетание) – просто глупые (не умные, которые специально глупят, а именно глупцы, которые пытаются умничать). Их эгоистическое утверждение Русских как только Русских фиксирует конечность и относительность в национальной идее, обрубает ее связь с ноуменальным (от греч. noumenon – объект мысли, разума; «ноумен» – понятие философии, обозначающее некую сущность явления, которая не является очевидной и постигается при изучении и глубинном исследовании. – Примеч. ред.) источником и этим уничтожает Русскую национальную идею в принципе. Русские получаются такими же литовцами или немцами. Ибо получить Русскость не формальную, а реальную, не техническую, а метафизическую – можно только на онтологическом уровне, куда восходят самоотвержением, а не самоутверждением. На этом онтологическом уровне национализм становится мессианством, а значит, выражается в самоотречении, а не самоутверждении.
И, наконец, третья особенность. Это уже особенность силовая, дающая Русским силу, какой нет у других. И дело тут не в армии, не в ресурсах и территории, которые сами по себе, без народа, способного их защищать и творчески воспроизводить (а не просто черпать, использовать), – безполезны, даже вредны, ибо развращают, – а дело тут в особенности духа. Эта особенность – смирение, способность умирать и побеждать в строю, на своем месте, не выделяться и не желать этого выделения. Способность к терпению и смирению.
Воевать и погибать за идеалы могут и другие – но ярко, «на виду», «на память всем». К единовременному напряжению всех сил, геройскому порыву – способны многие. А вот подчинить свое «я», личные цели и таланты – общему делу, стоять до конца на том месте, что тебе укажут, и стоять незаметно, не выделяясь – на это способны немногие. Выполнять свой долг на своем маленьком, неброском месте; терпеть повседневно, понимая, что никто никогда и не узнает об этом – поразительное преимущество Русских.
В истории выживают те этносы, пишет Л. Н. Гумилев, которые могут самоорганизоваться, т. е. поставить некий далекий идеал выше ближайших, непосредственных, индивидуальных интересов. Там, где до такого «идеала» («далекого прогноза») не дорастают, самоорганизация этноса как слаженной дееспособной структуры, где у каждого свое место, не складывается. И в борьбе за «теплые места» организация разваливается, народ превращается в этнографический материал.
Жить честно на любом месте, а не только на виду; делать добро, не добиваясь признания, даже избегая такового; испытывать неприязнь к любой броскости, позерству – вот что значит жить и умирать в строю. И понимание этого качества Дмитрием Донским как главной силы своего войска – ведь он сделал упор именно на этом – и принесло Русским победу на поле Куликовом.
Святой благоверный князь Дмитрий Донской, пишет Ф. Нестеров, делает все, чтобы вынудить татар ударить по неподвижному народному ополчению, составляющему вместе с усиливающими его феодальными дружинами и «двором» самого Великого Князя Большой полк. Он ночью переводит Русскую рать через Непрядву, ставит ее в открытое поле, не возводя при этом никаких оборонительных сооружений. Тем самым он предлагает Мамаю битву на наивыгоднейших условиях для татар, имевших огромный перевес в коннице. Свои княжеские дружины Дмитрий отводит в засаду (при прямом столкновении она неизбежно была бы раздавлена превосходящей массой татар), действиями своего авангарда (сравнительно небольших конных сторожевых полков) завлекает противника к Большому полку и вынуждает Мамая бросить против него все резервы.
Ведь функции сплоченной массы пеших воинов как в стрелковом и смешанном бою, так и в пассивной обороне ограничиваются рамками вспомогательного рода войск. Большому полку же на Куликовом поле с самого начала отводилась главная роль. На Западе пешая рать неоднократно бросалась врассыпную, едва завидев скачущих всадников, и давала себя перерезать, «подобно безсмысленному скоту».
Устав Ордена тамплиеров, известный своей строгостью, прямо признает, что пешим кнехтам (от нем. knecht – наемный пехотинец незнатного происхождения в ряде стран средневековой Европы. – Примеч. ред.) не по силам противостоять конному противнику, и не возбраняет им спасаться в таком случае бегством. Статуты Тевтонского ордена вообще исключают пеших против конницы. Но Дмитрий против превосходящей силы Мамая в конном войске поставил на вот это потрясающее Русское качество – терпение и умение побеждать и умирать в строю:
«…Уже земля стонала от топота десятков тысяч татарских лошадей. Небосклон наполовину закрылся плотной завесой пыли – казалось, сама смерть распростерла свои черные крылья, охватывая ими Большой полк. Но не к ней, не к плотной массе приближающейся конницы были прикованы взоры всех. Глаза Русских ратников следили за двумя хорошо знакомыми фигурами всадников, выехавшими перед полком. Великий Князь Дмитрий Иванович спешился, положил на землю щит, отстегнул меч, сбросил плащ, снял позолоченный шлем и прочие доспехи. Его спутник – это был соратник Князя с юных лет боярин Михаил Андреевич Бренок – облачился в великокняжескую одежду, взял оружие князя и встал на его место под знамя Москвы. Князь же, надев доспехи простого воина и пересев на другого коня, въехал в пеший строй, и войско сразу же потеряло его из виду.
До каждого сердца дошел смысл увиденного. Дмитрий не скрывался в Зеленую дубраву вместе с Засадным полком, не возглавил свою конную дружину, не окружил себя стальным кольцом старых „верных приятелей“, искусных в боевом деле бояр, но пожелал в этот торжественный и, быть может, последний час стоять плечом к плечу со своими черными людьми, потому что от них, смердов, сермяжных мужиков, зависела судьба Руси.
Так пусть вся дружина ляжет костьми, пусть исчезнет в круговороте схватки человек в знакомых всем великокняжеских доспехах, пусть великокняжеское знамя, осеняющее их сейчас своим траурным полотнищем, склонится до земли и пропитается их кровью – это еще не поражение. Нельзя признать себя побежденными, пока где-то рядом в общей свалке, неотличимый от других, бьется их Князь. Он навсегда останется с ними, живой или мертвый…
От удара конной массы в человеческую стену многие в рядах сразу были раздавлены, многие в тесноте задохнулись, но стена, подавшись немного назад, все же выстояла. Не произошло того, в чем был уверен Мамай, чего боялся Дмитрий: никто не побежал, никто не бросил оружия. Татары могли бы, не идя врукопашную, издали стрелами засыпать беззащитную Русскую рать, но хан хотел быстрой победы и предпочел прямой удар. За его высокомерие ордынцы платили теперь большой кровью, вырубая ряд за рядом упорно сопротивляющихся Русских и сами теряя множество убитыми. Так продолжалось более трех часов»
(Нестеров Ф. Ф. Связь времен. М., 1987. С. 37–38). Результат – всем известен.
Инна Викторовна ФЕДЯЙ,
доктор философских наук
Оценили 7 человек
9 кармы