Патриотизм и война

Народы воюют за то, чтобы те империалисты, которые их грабят сейчас, могли грабить не только их, но и другие народы. Не говоря о том, что война является лучшим средством усиления грабежа своего собственного народа.....

Сначала этот материал назывался «Национализм и война», но ввиду того, что в современном так называемом цивилизованном мире не так уж много можно найти стран, где слово национализм не имело бы резко негативного оттенка и не вызывало бы ассоциаций с крайне правыми политическими силами неонацистского характера, название пришлось откорректировать, иначе кто-то бы мог подумать, что автор будет обвинять националистов определенных наций в разжигании войны, и тогда название совсем не отражало бы того, что будет написано в тексте.

Понятно, что и патриотизм не пользуется особым уважением в развитых капиталистических странах, особенно среди людей образованных, но однозначно негативной нагрузки слово «патриотизм» не несет. Это видно уже из того, что обычно патриотов наций-конкурентов называют националистами, а националистов своей нации - патриотами.

Все это, конечно, детали, и на самом деле за любым патриотизмом скрывается национализм, так же, как в любом национализме «просвечивает» нацизм. Это ясно уже хотя бы по тому невероятному, на первый взгляд, парадоксу, что националисты любых наций, среди которых и те, представителей которых немецкие нацисты планировали уничтожить или превратить в рабов, оказываются сторонниками Гитлера и в свое время воевали на стороне нацистской Германии против своих народов. Притом, для усиления этого парадокса, стоит отметить, что, скажем, военные формирования российских коллаборационистов были значительно более многочисленные, чем, например, формирования их украинских «заклятых братьев», не говоря уже о прибалтийских или кавказских помощниках фюрера.

Уже даже из этого противоречия видно, что ни патриотизм, ни национализм, ни даже нацизм, не являются и не могут быть причинами современных войн. Мало того, очевидно, что они не в состоянии даже служить более ли менее адекватным идеологическим отражением причин современных войн и того, между кем и кем эти войны ведутся. В результате, практически стало правилом, что патриоты и националисты в современных войнах вполне искренне помогают порабощать и уничтожать свои нации, будучи полностью уверенными, что только так и должны действовать настоящие патриоты.

Иными словами, причины современных войн лежат вовсе не в плоскости патриотизма.Причины современных войн, как и причины войн предыдущих эпох, лежат в плоскости экономики, а не идеологии. А поскольку экономика уже давно переросла рамки отдельных наций, то и понять причины современных войн можно только тогда, когда мы перестанем пытаться разглядеть их сквозь призму патриотизма.

Подчеркнем, главным условием понимания причин современных войн является отказ от точки зрения патриотизма в теории. Современные войны носят глобальный характер, даже если ведутся исключительно на территории одной страны или даже ее части. Они могут начинаться как локальные, но они не могут продолжаться сколько-нибудь долго, если не приобретут глобальный характер, то есть, если в них не будут заинтересованы "глобальные игроки". Отсюда вытекает вывод о том, что любая локальная война в этих условиях имеет все шансы превратиться в полномасштабную мировую, что она тяготеет к такому преобразованию. Но сейчас речь не об этом, а о патриотизме.

Так вот, если мы хотим понять что-то в современных войнах, мы должны отказаться от точки зрения патриотизма. Но обычно силы, которые разжигают войну, совсем не заинтересованы в том, чтобы кто-то понял ее истинные причины, поскольку те, кому положено в этой войне воевать, могут признать эти причины недостаточно убедительными, чтобы убивать других людей, и главное - быть убитыми самим . То же самое касается и всех, кто потеряет в этой войне своих близких, дом или хотя бы имущество. Для достижения этой цели - не дать понять истинные причины войны - патриотизм как раз очень подходит. Это проверенное средство для того, чтобы у людей в голове спуталось все, и они перестали обращать внимание даже на очевидные несоответствия между идеологией и реальностью, когда, например, австриец с еврейскими корнями становится символом расовой чистоты немецкой нации, или когда символами русской нации уже со средины восемнадцатого столетия становятся гольштейн-готторпские князья, которые по ироническому замечанию князя Долгорукова, относящемуся к Александру ІІ, «исполняли в России должность Романовых».

Чувство берет верх над разумом, способностью к суждению, которую Кант связывал с умением применять общее правило к конкретному случаю, полностью атрофируется. Даже такой культурный и рассудительный народ, как земляки Канта, превратился в озверевшую толпу, как только его сознание было поражено патриотизмом. Тот же Кант говорил, что глупость, которую он определял как неспособность применить общее правило к конкретному случаю, является болезнью неизлечимой. И это оказалось правдой относительно немецкого патриотизма времен гитлеризма. Только полный разгром Германии, сопровождавшийся огромными человеческими потерями и полным разрушением экономики, позволили немцам увидеть, что их представления о немецкой исключительности были ошибочными.

Согласитесь, что такого рода цена лечения от патриотизма очень высока, и оно паллиативно, ведь подобный "курс лечения" немецкая нация уже получала в результате первой мировой войны, что ей не очень помогло. Собственно, как и Франции или Великобритании, которые хоть и победили в той войне, но цену за победу заплатили тоже немалую. Поэтому возникает вопрос о том, нет ли других средств от этого рода глупости?

Поскольку патриотизм мы определили как бездумное чувство (чувство, которое парализует не только разум, но и рассудок, потому что патриот, как правило, ненавидит в чужой нации именно то, что он очень любит в своей, чем как раз и демонстрирует отсутствие способности суждения даже на уровне умения поставить себя на место другого), то было бы разумно поискать выход за рамки бездумной чувственности. Над ответом именно на такой вопрос работал А.С. Канарский. В качестве первичной "клеточки" науки эстетики и, соответственно, в качестве отправной точки осознанной чувственности он предложил рассматривать категорию «безразличия». На первый взгляд, категория "безразличия" если и может служить начальной категорией эстетики, то разве что благодаря своей полной эстетической и умственной "нанагруженности", "незаангажированности". На самом деле все ровно наоборот. Если мы будем рассматривать реального человека, а не абстракцию человека, то "безразличие" является вовсе не "нулевой точкой», не «точкой отсчета» развития чувственности, а результатом определенного этапа ее развития - точкой перехода от чувственности в чистом виде, почти животной, так как она является результатом приспособления индивида к внешней среде (и тот факт, что эта среда является не естественной, а социальной, нисколько не опровергает того, что приспособление к среде является способом существования животного, а не человека), к собственно человеческой - то есть к тому уровню развития чувственности, когда "чувства становятся теоретиками". Это точно так же, как «бытие» в «Науке логики» Гегеля не полагается им в качестве начала философии, а само является результатом большой работы ума, суть которой состоит в последовательном абстрагировании от тех определений предметов, которые даются человеку в форме представления.

Так вот, безразличие к тому, к чему большинство общества крайне небезразлично, и небезразличие к тому, к чему большинство обычно безразлично, всегда были признаком людей не просто неординарных, но и таких, которые намного опередили свое время.

Ведь настоящее безразличие - это безразличие, которое преодолело неразумное, навязанное обстоятельствами или специально раздутое средствами массовой информации небезразличие, а не то, которое к нему просто еще не дошло. Только такое безразличие, преодолевшее неразумное, нерефлексованное небезразличие, способно освободить путь для разума и для разумных чувств. Это безразличие к тому, что "бросается в глаза", и умение сосредоточиться на том, что спрятано за видимостью. Особенно важно такое умение, когда что-то не просто "бросается в глаза", а когда кто-то специально делает так, чтобы "бросалось в глаза" совсем не то, что является в этом деле главным. Так, в случае с нашей темой "бросаются в глаза" с одной стороны патриотизм, а с другой - пацифизм и космополитизм. На самом деле ни одна из этих противоположностей не дает решения проблемы войны.

Суть современных войн заключается в том, что они являются войнами империалистическими, или, если сказать проще, грабительскими. Речь здесь не о том, что их ведут империалисты, или что целью войны является грабеж. На самом деле все гораздо хуже. Целью этих войн является не грабеж, а завоевание преимущественного права грабить те или иные нации, и ведут их не империалисты, а народы. То есть народы воюют за то, чтобы те империалисты, которые их грабят сейчас, могли грабить не только их, но и другие народы. Не говоря о том, что война является лучшим средством усиления грабежа своего собственного народа - ведь за войну платят трудящиеся классы, а капиталисты на ней только наживаются.

Поэтому для начала очень важно выработать у народов полное безразличие к тому, какие именно империалисты их грабят - свои или чужие (как правило, за "своими" всегда стоят также и чужие - например, многие американские компании сотрудничали с нацистской Германией во время Второй мировой войны), и умение сосредотачиваться на вопросе о природе самого этого грабежа. Только после этого может возникнуть вопрос об искоренении всяких войн. А до этого любой пацифизм и космополитизм всегда будут работать просто в пользу одного из грабителей, так же как и патриотизм.

И наоборот, как только вопрос о природе современной войны предстанет во всей своей политэкономической чистоте, то даже патриотизм начнет превращаться в свою настоящую противоположность. 

В таких условиях настоящим патриотом окажется только тот, кто будет бороться против тех, кто использовал лозунг патриотизма для разжигания грабительских войн.

Василий Пихорович