Родовые черты российской государственности, которые она сохраняет доныне, оформились, как мне теперь представляется, примерно в то же самое время, когда российские правители стали подражать Римской империи Востока и претендовать на преемственность с нею. Говоря о Римской империи Востока, я имею в виду государство, наследовавшее античному Риму и погибшее в 1453 году под натиском османских турок. В нашей историографии его принято называть Византией. Хотя название это искусственное, оно сгодится для обозначения тех родовых черт, о которых я повёл речь.
Первая из них — образ царя. Как его ни назови — царём, императором, генеральным секретарём, президентом — сама история велит ему обладать широкими полномочиями и вершить судьбы страны, иной раз переступая через закон, если он становится помехой. Почему образ? Потому, что царя в значительной степени делает его окружение. Классическими признаками русского царя обладали Иван IV Рюрикович и Пётр I Романов, Иосиф Сталин и Борис Ельцин. Несмотря на то, что результаты их деяний были различны.
Другая такая черта, соседствующая с первой — наличие некой страты, ставящей себя над страной, над государством, над законом. Ярче всего это проявилось в учинённой Иваном IV опричнине, которая всего-то просуществовала без году два десятка лет до его смерти, но оставила неизгладимый след в российском обществе.
Партия большевиков с её карательными органами, придя ко власти на сломе прежнего общественного уклада, целых семьдесят лет играла роль такой своеобразной опричнины, будучи выше советских органов власти и при всяком удобном случае игнорируя советские законы. Недаром Сталин так высоко оценивал историческую фигуру Ивана Грозного и высказывался — а следом за ним и «придворные» советские историки — о позитивной роли опричнины в установлении централизованной российской государственности.
Третья черта, которая делает возможным сохранение двух предыдущих — менталитет, коим современный российский обыватель не слишком отличается от посадских и крестьян времён Ивана Грозного. Будучи по натуре рабом, он склонен подворовывать у хозяев при всяком удобном случае, а перелезши из лаптей в сапоги и сам ставши хозяином, раскрывается в низкопошибности и мстительности по отношению к некогда равным себе. Раболепие перед начальством и самым высоким начальником — начальником всех начальников (см. образ царя) — заложено в него культурой и, быть может, даже генетически.
Вот эти родовые черты в совокупности я называю византийщиной. От своей страны я себя не отделяю, а потому чувствую, что и сам им не чужд. В них, как мне кажется, залог нашей политической стабильности.
Что можем мы предложить миру, кроме освящённой веками византийщины? Язык наполовину полон европейскими словами, культура подражает европейской, в то время как образ жизни остаётся азиатским. Обширные земли используем без особого проку: берём то, что даровано природой, и пускаем на ветер. Присоединили Крым, теперь Аляску хочется. На что тебе Аляска, обыватель? Чтобы привычно напакостить в хозяйских владениях, осквернив девственно чистые снега и льды банками из-под «Колы» да окурками «Мальборо», как на озере Байкал? Пусть византийщина остаётся продуктом для нашего внутреннего потребления.
Оценили 2 человека
19 кармы