Коррупция при позднем сталинизме

Среди части россиян до сих пор бытует легенда о «порядке при Сталине». Однако архивные документы показывают, что созданная при нём управленческая Система была с верху до низу поражена, как сказали бы в то время, «перерожденчеством», коррупцией, кумовством и неэффективностью.

Анализ ленинградских архивов послевоенного периода показывает, что наиболее массовой формой коррупции в 1945-1953 годы являлось так называемое «самоснабжение», то есть получение дополнительных льгот и привилегий, не положенных данному представителю «номенклатуры» по статусу. На большинстве предприятий и учреждений это превратилось в повседневное явление. Объективная проверка любого учреждения выявляла массовые факты злоупотреблений со стороны представителей его руководства.

Вот что, например, показали результаты ревизий предприятий по торфодобыче Ленинградской области в 1946 году.

В условиях, когда работники предприятий страдали от отсутствия нормальных социально-бытовых условий, низкой зарплаты и плохой еды, их директора в полной мере использовали возможности своего служебного положения. Так, на торфопредприятии, расположенном в Шувалово, в течение января-июня 1946 года на банкеты, угощения проверяющих, самоснабжение было разбазарено 778,5 кг хлеба, 336,2 кг крупы, 55,9 кг сахара, 29,4 кг мяса, которые были списаны, как выделенные на дополнительное питание рабочим.

На эти же цели было израсходовано 135 л водки, предназначенной для поддержки грузчиков торфа во время сильных морозов (100 г. на человека в сутки). Директор торфопредприятия Махов и главный инженер Аганин выкупили из подсобного хозяйства две коровы по цене в 10 раз ниже балансовой. По таким же ценам коровы были проданы председателю обкома союза торфяников, начальнику транспортного отдела треста «Торфснаб» и т.д. В качестве главного экономиста на предприятии Махов оформил свою жену, которая жила в Ленинграде. Она не приезжала даже за зарплатой (деньги и карточки ей перевозили в Ленинград). Трёх человек, оформленных как рабочие на предприятии, Махов использовал в качестве домашней прислуги.

На Ириниевском районном торфопредприятии в феврале 1946 года из подсобного хозяйства было выделено 120 кг мяса для раздачи рабочим. Практически всё оно было распределено среди руководителей предприятия. В мае дополнительно поступило 504 кг мяса. Из него на улучшение питания рабочих было использовано 29,1 кг. Руководящим работникам было выдано 139 кг, а куда ушло остальное мясо, ревизоры установить так и не смогли.

Из полученных предприятием в январе-мае из подсобного хозяйства 4 тыс. л молока рабочие получили 1700 л, а остальное разошлось в узком кругу лиц из руководящего состава (директор подсобного хозяйства предприятия Буженко получил 263 л молока, директор предприятия Митрофанов (имеющий свою корову) — 161 л, бухгалтер Шарымов 115 л, заведующий продбазой — 107 л, начальник милиции — 66 л и т. д).

Именно в форме «самоснабжения» происходил и процесс по формулировкам тех лет «сращивания партийных и хозяйственных кадров», под которым руководство страны понимало ситуацию, когда региональная партийно-советская номенклатура действует не в интересах государства (а на практике — интересах центра, Кремля), а в интересах местных хозяйственников. Это явление с точки зрения Политбюро создавало угрозу действующей системе власти и вызывало серьезную тревогу И.Сталина и его окружения. Действительно, партийные и советские чиновники, особенно районного уровня, охотно шли на контакт с представителями хозяйственных органов, получая от них бесплатно или за символическую цену продукты и дефицитные товары, стройматериалы, транспорт и рабочую силу.

Например, в Новоладожском районе Ленинградской области секретарь райкома Бойцов, председатель райисполкома Михайлов, работники районного земельного отдела (заведующий, старший агроном, старший землемер, ветврач, зоотехник) бесплатно приобрели в колхозах коров. Когда данным фактом заинтересовалась прокуратура, они задним числом оформили покупку коров по заниженным ценам на основании фиктивных протоколов решений общих собраний колхозников.

Из выделенных в 1947 году в Оредежский район для распределения в колхозы 85 свиней ни одна туда так и не попала. Всех свиней «разобрали» районные чиновники. Примеру своих подчинённых следовали и сотрудники обкома, горкома, гор- и облисполкомов, руководители муниципальных учреждений. Так, инструктор Ленинградского горкома ВКП(б) Ведёркин в 1944 году получил новую квартиру, сфабриковав липовую справку о том, что его прежняя квартира разрушена. В результате он обладал двумя квартирами (по 2 и 4 комнаты каждая). Семье же, которой ранее принадлежала полученная Ведеркиным квартира (вдове фронтовика, её больной матери и ребёнку), была предоставлена по возвращении из эвакуации замена — комната в коммуналке (бывшая кухня).

Заведующая городским отделом социального обеспечения Е.Никитина в 1942-1948 годах систематически санкционировала использование тканей, предназначенных на одежду для инвалидов, для пошива костюмов и брюк сотрудникам отдела (только за 1947 год на пошив костюмов работникам отдела соцобеспечения ушло 69 м шерстяной ткани, 22 м сукна, 70 м бостона, 3 м габардина, 18 м кашемира и т.д.).

Из денег, предназначенных на оказание материальной помощи инвалидам войны, выплачивались пособия работникам отдела и подведомственных учреждений. За 1947 год сумма таких пособий составила 5,3 тыс. руб. Кроме того, путёвки, предназначенные инвалидам войны, также распределялись среди сотрудников отдела (в 1947-м — 10 путевок на 10,5 тыс. руб.). За подобные «достижения» в 1948 году Никитина была «наказана» переводом с понижением на должность заместителя заведующего ломбардом. Однако и здесь она была уличена в крупномасштабных хищениях и злоупотреблениях.

Атмосфера повсеместных злоупотреблений и мелких поборов создавала ситуацию, когда начался процесс, как писала в то время специалист по экономическим уголовным делам, адвокат Э. Эвельсон, сращивания мелкого кустарно-фабричного производства с интересами государственных и плановых организаций. Результатом стало принципиально новое явление — превращение многих предприятий торговли, снабжения и производства товаров широкого потребления в теневые коррупционные системы, которые, формально оставаясь государственными и общественными учреждениями, фактически служили удовлетворению частных интересов их руководителей и сотрудников.

По тем же самым принципам в середине 40-х — начале 50-х функционировало большинство торгов и объединений артелей производственной, потребительской кооперации и кооперации инвалидов районного уровня. Так, в ленинградском тресте столовых в 1945-1946 годах процветала пирамида повсеместных поборов, на вершине которой стоял директор треста Леговой. Во всех столовых, ларьках, чайных треста господствовала практика обвеса и обсчёта потребителей. Только в феврале 1946 года в тресте было расхищено продуктов на 18 тыс. руб., в июне — на 50 тыс.

Леговой напрямую покровительствовал проворовавшимся подчинённым. Директора столовых, уличённые торговой инспекцией в злоупотреблениях и снятые по её указанию с работы, тут же получали новые должности. Работники, выступившие против хищений, изгонялись из треста, а прикрытие от излишней активности правоохранительных органов Леговому обеспечивало покровительство друзей из райкома партии.

Точно такая же ситуация сложилась и в районах области. Например, в ходе расследования пожара в здании Сосновского райпотребсоюза в 1949 году органы милиции установили, что имел место поджог с целью уничтожения бухгалтерских документов, сокрытия информации о хищениях. По далеко не полным подсчетам ОБХСС, в райпотребсоюзе было расхищено свыше 300 тыс. руб. И это далеко не точные цифры, так как из бухгалтерии пропали практически все документы о товарно-денежных операциях по магазинам и буфетам за декабрь 1946 — январь 1947 года.

С работы «выдавливались» не только рядовые работники, но и руководящие, в том числе и представители партийных органов – те, кто критиковали руководство хза их махинации. Так, по сведениям обкома партии, более трёх месяцев не могла приступить к своим обязанностям избранная по рекомендации Парголовского райкома ВКП(б) секретарь партийной организации районной утильартели. Председатель артели Павлов, не желая пускать в свою вотчину чужака, при полной поддержке областного Утильсоюза просто не допускал её к работе. Секретарь парторганизации другой артели «Фанердревтруд», слишком активно выступавшая против злоупотреблений её руководителей, не без их помощи была забаллотирована на выборах. Секретарь парторганизации Парголовской артели «Кожгалантерейщик» был уволен по сокращению штатов, так как «стал слишком много знать».

С другой стороны, на работу в артели и магазины, в том числе и на руководящие должности, охотно назначались лица с богатым криминальным прошлым. По сведениям органов милиции, в начале 1950-х судимость имели 69 заведующих ленинградскими магазинами и их заместителей (в основном за хищения).

Граждане, направлявшие жалобы в горком, обком партии, другие властные органы должны были быть готовы к самым разным неприятностям. Вот две судьбы подобных жалобщиков-идеалистов. В мае 1947 года работница совхоза «Пискаревка» Е.Федорова направила в комиссию госконтроля заявление о злоупотреблениях администрации совхоза. Она обвинила директора совхоза А.Команова, главного агронома и других ответственных работников совхоза в содержании в колхозном коровнике личного скота, использовании материалов для ремонта совхозных помещений для строительства своих домов, хищении кормов, молока, утаивании и присвоении части урожая, незаконном получении продовольственных карточек и т. д. Заявление было передано для проверки в прокуратуру, которая подтвердила правильность обвинений и вернула документы в госконтроль для проведения комплексной ревизии хозяйства. Однако, вместо этого, материалы стали ходить из одного контролирующего учреждения в другое, пока не оказались в архиве. Ни один из руководителей совхоза наказан не был.

Единственной пострадавшей в этой ситуации стала сама Федорова. Директор совхоза с помощью друзей из райисполкома выселил её из комнаты (решение народного суда о незаконности подобных действий было просто проигнорировано). Жалобщицу вызвали в райотдел МВД и предупредили, что если она будет продолжать клеветать на честных коммунистов, её арестуют за антисоветскую агитацию.

Своего рода рекордсменом по числу неприятностей за принципиальность стал управляющий одним из домохозяйств Смольнинского района Ленинграда М.Маков. В 1947-м он написал заявление о фактах спекуляции жильём, которой занимались руководители районного жилищного управления. Результатом стало его увольнение. Маков не успокоился и продолжал свои попытки добиться правды. В ответ на его жалобы против Макова в 1948-1952 годы с помощью районного прокурора, покровительствовавшего жуликам, 32 раза возбуждали уголовные дела (все закрыты как сфальсифицированные), пытались объявить сумасшедшим. Начальник Ленжилуправления Ломов отказался восстановить Макова на работе.

Любому расследованию деятельности хозяйственных руководителей, начиная с должностей председателя колхоза или артели, заведующего магазином или директора предприятия, приходилось преодолевать мощное противодействие со стороны партийно-государственного аппарата. Этому способствовал и особый порядок привлечения к ответственности представителей номенклатуры. Согласно ему, вопрос о привлечении к уголовной ответственности руководящих работников, входящих в номенклатурные списки, требовал санкции партийного комитета, одобрившего его назначение, либо вышестоящего партийного органа, руководителей соответствующего Министерства и ведомства. Попытки правоохранительных органов обойти этот порядок немедленно пресекались.

Когда в марте 1947 года ОБХСС Управления Ленинградской городской милиции по делу о хищениях в Отделе рабочего снабжения завода №283 Министерства авиапромышленности арестовал без согласия Министерства, партийной организации и руководства Управления милиции заместителя директора завода по снабжению члена ВКП(б) Е.Скорохода, начальник ОБХСС Григорьев, давший такое указание, получил выговор.

В марте 1948 года правоохранительные органы Тихвинского района установили, что председатель колхоза «Липкая горка» Долгоник присвоил 1,5 тыс. руб. казённых денег. Однако райком отказался дать санкцию на привлечение его к уголовной ответственности и, сняв Долгоника с должности председателя, перевел его на работу в Леспромхоз. В 1950 году прокуратура Рощинского района уличила председателя колхоза Евстихеева (полковник в отставке, депутат облсовета) в том, что он купил себе дачу — дом по цене сруба, разбазарил колхозное имущество, продал 6 колхозных домов посторонним лицам и т.д. Прокурор района Харитонов передал материалы для рассмотрения вопроса о привлечении Евстихеева к судебной ответственности на рассмотрение бюро райкома ВКП(б). Однако представитель обкома и секретарь райкома Богданов выступили в защиту Евстихеева. В результате представление прокурора о привлечении Евстихеева к суду было отклонено. Председатель колхоза отделался выговором без занесения в личное дело.

Такая позиция местных партийных руководителей объяснялась различными мотивами. В ряде случаев это была, по-видимому, попытка защитить ценного работника, вынужденного в «интересах дела» нарушать некоторые правила. Однако гораздо чаше мотивация партийных чиновников имела личные причины — нежелание потерять «нужного» человека, решающего их проблемы, а то и самим оказаться в поле внимания карательных органов.

Получить представление об этих мотивах может дать история, произошедшая весной 1945 года в Киришском районе Ленинградской области. Здесь районный прокурор Иванищев провёл проверку распределения американской гуманитарной помощи, предназначенной для раздачи наиболее нуждающимся работникам районного леспромхоза. Как показали её результаты, директор, парторг, другие служащие управленческого аппарата, а также председатель райисполкома, взяли себе 102 продуктовых набора. Прокурор сообщил результаты расследования в райком, который постановил виновных к ответственности не привлекать, а ограничиться выговором по партийной линии и возвращением подарков.

В ходе дела выяснилось, что часть подарков вообще не дошла до леспромхоза, а была присвоена заместителем начальника отдела гособеспечения райисполкома Логиновым, ведавшим их распределением. Однако райком и здесь ограничился выговором. Когда же прокурор во второй раз уличил Логинова в хищении подарков, секретарь райкома категорически запретил прокурору Иванищеву заниматься этим делом.

Принципиальный прокурор обратился в областную прокуратуру, которая через обком ВКП(б) добилась привлечения Логинова к уголовной ответственности. Однако его партийные покровители остались безнаказанными, а прокурор Иванищев вскоре по инициативе райкома был уволен.

Сотрудники милиции и прокуратуры, вступившие в конфликт с высокопоставленными коррупционерами, должны были быть готовы к перспективе не только лишиться должности, но и самим попасть под суд. Так, прокурор Оятского района области Верёвкин, возбудивший уголовное дело о злоупотреблениях заведующего торговым отделом райисполкома Малышева, был обвинен секретарём райкома ВКП(б) в изнасиловании в своем служебном кабинете свидетельницы по уголовному делу.

Проверка, проведённая областной прокуратурой и райотделом НКГБ, показала, что все эти обвинения были сфальсифицированы с участием некоторых районных руководителей (включая председателя райисполкома). Малышев в итоге предстал перед судом по обвинению в злоупотреблении служебным положением и был осужден на два года лишения свободы условно, другие махинаторы остались безнаказанными. Верёвкин же получил выговор за неумение наладить контакт с районным руководством.

Если в отношении местных хозяйственных руководителей, несмотря на противодействие, прокуратуре и милиции всё-таки иногда удавалось возбуждать уголовные дела по обвинению в должностных преступлениях и довести их до обвинительного приговора суда, то в отношении высокопоставленных хозяйственных работников городского и областного уровня и партийно-советских работников это было невозможно. Полученные на них компрометирующие материалы надлежало передавать в контролирующие партийные органы, которые принимали решение о наказании провинившихся.

В ряде случаев (как в деле Легового и Мовсесянц) уличённые в коррупции исключались из партии и снимались с работы. Но гораздо чаше взыскания ограничивались либо переводом на другую работу, либо выговором.

Так, в 1951 году была снята с должности помощник заместителя председателя горисполкома Бердникова, причастная к незаконной передаче колхозам Новгородской области нескольких грузовых автомашин, которые оказались в руках нелегальных дельцов. Председатель райисполкома Житнев, в 1948 году уличенный сотрудниками ОБХСС в крупных злоупотреблениях, был освобожден от занимаемой должности и направлен на учёбу в областную партийную школу. Секретарь Павловского райисполкома Семёнов и заведующий районным дорожным отделом Лебедев, использовавшие для постройки своих домов лес, предназначенный для строительства деревянного моста, отделались воспитательной беседой на заседании облисполкома.

Советские и партийные чиновники могли попасть под суд по коррупционным обвинениям только в случаях, когда они становились жертвой очередной политической кампании. В данном случае это было знаменитое «ленинградское дело» 1949-50 годов.

Так, решением только одного из бюро горкома ВКП(б) в августе 1949 года «за злоупотребление служебным положением» были сняты с работы и исключены из партии 15 руководящих работников Ленгорисполкома. По обвинению в разбазаривании государственных средств и самоснабжении были осуждены практически все секретари райкомов и председатели райиспокомов Ленинграда. Многие рядовые работники правоохранительной системы Ленинграда восприняли развертывающиеся события как кампанию по очищению партийно-государственного и хозяйственного аппарата от коррумпированных кадров. В снабжении, сращивании с хозяйственными органами, должностных преступлениях обвинялись как действительно коррумпированные чиновники, так и лица, не причастные к злоупотреблениям – все скопом.

Борьба с этими явлениями скорее декларировалась, чем велась на самом деле, а антикоррупционные кампании, провозглашенные властью, несли политический подтекст. Ярким примером такого подхода является не только «ленинградское дело», но и ряд других дел регионального уровня на рубеже 40-50-х («менгрельское», «московское» и др.). Их возникновение стало следствием политики Сталина, направленной на ослабление региональных номенклатурных групп и разрушение их «неофициальных» (в том числе и коррупционных) связей.

Сталин, безусловно, понимал, что усиление региональной номенклатуры может привести к ослаблению власти центра и усилению коррупции. Однако попытка исправить эти негативные факторы превратилась, в соответствии с внутренней логикой сталинского режима, в массовые политические репрессии и шумные кампании, которые не затрагивали основу номенклатурной коррупции — систему власти и распределения благ в советском обществе.

https://masterok.livejournal.c...