«Закончится СВО – не значит, что закончатся военные, которые получили психическое расстройство»

Интервью военного психиатра о душевных болезнях, психотравмах и ПТСР на линии фронта

«В первые годы Великой Отечественной войны психогенные потери случались, и их было очень много. Они могли достигать 30 процентов безвозвратных потерь», — рассказывает военный психиатр с позывным «Зима». Сегодня он возглавляет психиатрическое отделение военного госпиталя в зоне СВО, где лечит солдат, получивших психотравму на линии боевого соприкосновения. Военкор «БИЗНЕС Online» Станислав Шемелов посетил расположение госпиталя, где пообщался с ведущим психиатром о последствиях душевных травм, полученных бойцами в окопах. Какие расстройства могут возникнуть в бою, что из себя будет представлять «украинский синдром» ПТСР, а главное — как все это лечить? Ответы на эти вопросы — в нашем материале.

«Ни один по-настоящему больной человек никогда не признает, что он болеет»

— Расскажите о себе, откуда вы, как вы попали на СВО?

— Я из Ростова-на-Дону, коренной ростовчанин. Попал на СВО по приказу, я военный врач с 13-летним стажем. Был сначала на донецком направлении, до этого в 2022 году я служил в Луганске, оказывал консультативную помощь. А еще до этого на моем жизненном пути была сирийская кампания. Теперь я здесь.

— С какими диагнозами к вам поступают бойцы?

— Дело в том, что на фронте очень большие психоэмоциональные нагрузки. На этом фоне обостряется то, что у них имело место раньше, возникают новые состояния. Неврозов очень много, есть психопатические расстройства с галлюцинозом.

— Как проявляются такие синдромы? Что происходит с человеком?

— Галлюциноз относится к обману восприятия, когда окружающая действительность искажается. Это могут быть голоса в голове, видения какие-то. Боец начинает трактовать свое мышление, которое повреждено, иначе. Появляются такие идеи, что ему в голову путем какого-то ретранслятора вкладывают идеи, мысли, заставляют совершать какие-то поступки.

— Но таких ретрансляторов не существует.

— Конечно! Это интерпретация того, что чувствует человек и как меняется восприятие окружающей действительности.

— Не у всех же психиатрические отклонения проявляются заранее. Перед отправкой на фронт можно выявить какие-либо предпосылки? Или любого человека может накрыть невроз?

— Невроз — это состояние, которое вызвано преодолением порога возможностей. У любого здорового человека может появиться невроз на фоне каких-либо жизненных переживаний, которые превышают его возможности. Обычно это состояние обратимо, поддается коррекции, но склонно к тому, что может возобновляться при попадании в ту ситуацию, которая привела к этому заболеванию.

— Как это лечится?

— Комбинированный путь лечения. В первую очередь это лекарственные средства: транквилизаторы, антидепрессанты. Во вторую — психотерапия, то есть разговор, выяснение каких-то моментов, разбор того, что с человеком происходит, чтобы ему самому было понятно, какие-то словесные интервенции, которые могут изменить его восприятие окружающей действительности.

— Бойцы сами признают, что у них психические расстройства?

— Вот это самый интересный момент в психиатрии. Ни один по-настоящему больной человек никогда не признает, что он болеет. Для него то, что с ним происходит, — это абсолютная реальность, и больным он себя не считает. Что касается расстройств невротического спектра, то люди, в принципе, могут осознать, что это болезнь, но они обычно изначально начинают списывать на последствия травм, попадания под эффект взрывной волны. Они ищут патологию со стороны своего тела, наивно предполагая, что она есть. В итоге выясняется, что это не так.

Например, случаи конверсионных расстройств. Это расстройства невротического спектра, связанные с выпадением функции того или иного органа. Например, человек внезапно ослеп или у человека внезапно не работает нога. При полном обследовании выясняется, что это психогения. Человек не осознает, что это в принципе возможно. Он ходит к неврологам, физически обследуется. Со временем становится ясно, что никакие нервные пути у него не пострадали, нервная система нормальная. Лечение с применением психотропных препаратов проблему быстро решает. Но все невротические расстройства имеют склонность появляться в будущем при соответствующей ситуации.

Фронт – лечение – фронт – рецидив

— То есть человек отправился на фронт, у него там что-то произошло, он попадает к вам, лечится, опять едет на фронт, где снова «ловит» психотравму, и опять едет к вам. Это же может продолжаться бесконечно.

— Да, не буду кривить душой, такое может проходить бесконечно. Если произошел срыв, то при попадании в ту психотравмирующую ситуацию, которая привела к этому срыву, рецидивы заболевания возможны. У этого человека будет предрасположенность к такому патологическому реагированию.

— Домой же при этом его не отправишь?

— Кого-то лечим и возвращаем в строй, кого-то при неэффективности лечения в течение длительного времени представляем на комиссию для определения категории годности к воинской службе. И те и другие варианты существуют. Но в целом больший процент людей возвращается в строй.

— А есть такие пациенты, которые пытаются уклониться от службы, ссылаясь на некое психическое заболевание?

— Безусловно, существуют люди, у которых ожидания не сошлись с реальностью. Для этих людей является весьма заманчивым тот вариант, при котором можно симулировать то или иное заболевание с целью избежать тягот военной службы.

— Как вы выявляете, что человек симулирует?

— Для этого необходим клинический опыт, обладать определенными знаниями. Безусловно, нужно наблюдать за пациентом. Не всегда то, что на первый взгляд может показаться каким-то откровенным обманом, им является.

— У человека случилось расстройство на фронте. Он приехал к вам, вылечился, уехал обратно. Как ему избежать рецидива?

— Для этого в первую очередь назначается поддерживающая терапия на определенный срок. Человек даже вне нахождения в стационаре может продолжать свое лечение путем приема тех или иных медикаментов амбулаторно. Во вторых, эпизодические осмотры. Этот же человек на первых порах не реже раза в месяц показывается психиатру в поликлинике. Еще момент, который должен был бы хорошо работать, но, к сожалению, не всегда работает так, как нужно, — это работа пациента с психологами.

— Но на фронте же нет психологов?

— В том-то и дело. Поэтому если уж подходить к этой проблеме комплексно, то здесь должны работать на всех этапах. Всегда должны писаться рекомендации, как правильно в дальнейшей деятельности использовать этого человека.

— Бывали такие пациенты, командирам которых вы рекомендовали не выдавать больше оружие никогда?

— Конечно. Это один из тех моментов, который обязательно прописывается. Довольно большой удельный вес военнослужащих с психическими расстройствами. Они продолжают военную службу, но в рекомендациях пишется о том, что данному военнослужащему рекомендована служба в тыловых частях и частях медицинского обеспечения. Без оружия.

«Симптомы могут проявляться и через годы»

— Есть бойцы, которые уже комиссовались или списались по тем или иным причинам. Они вернулись домой и поняли, что ничего не могут делать, после чего идут обратно на СВО. Это какое-то отклонение?

— Здесь может быть два разных варианта. Если такое обусловлено только желанием вернуться помочь своим друзьям, то это нормально.

— А если у него в голове сидит мысль, что он ничего не может делать, ничего не умеет, а может только воевать?

— Это один из симптомов посттравматического стрессового расстройства. Сам по себе этот изолированный симптом расстройством как таковым не является, там очень много других клинических критериев. Но, по крайней мере, это позволяет определенным образом насторожиться в отношении возможности дальнейшего развития отдаленных последствий психотравмы.

В ряде случаев симптомы посттравматического стрессового расстройства могут проявляться и через годы. Это всегда срочные реакции. Самые ранние — три-четыре месяца после получения психотравмы. Обычно есть у этих пациентов какая-то очень выраженная акцентированность на одном психотравмирующем событии, которое было связанно с риском для жизни и здоровья, где они, как считают, чудом выжили. Возврат к этим переживаниям возможен как в виде ночных кошмаров, так и ярких красочных переживаний в дневное время при каком-то стимуле.

Например, увидел человека в военной форме, и резко состояние ухудшилось, хотя до этого два месяца было все хорошо. Если брать удельный вес данных расстройств, то это явление очень распространено. Но, так как у нас идет активная фаза СВО, пока люди находятся в режиме боевого стресса часто и помногу, эти расстройства редко развиваются. Через какое-то время, в условиях мирного времени, при отсутствии социальной поддержки этих людей, при отсутствии со стороны общества хорошего отношения к ним, возможности трудоустройства и так далее, возникают склонности к девиантному поведению, злоупотреблению алкоголем, наркомании, каким-то противоправным действиям, так как сдерживающие факторы не работают и человек уже прошел через такой ад, что в принципе ему терять, как он считает, нечего.

При этом данным людям очень сложно адаптироваться к условиям мирной жизни. Они всегда считают себя обделенными, потому что окружающие их понять не могут. Потому эти люди зачастую стремятся обратно, участвовать в каких-либо боевых действиях, потому что им кажется, что там они что-то могут, чего-то стоят, а в мирной жизни — нет.

Если взять историю, то мы знаем афганский синдром, вьетнамский синдром, в условиях Первой мировой войны это называлось траншейной болезнью. Это все одно и то же. Если взять американскую историю наблюдений данного расстройства, их вьетнамский опыт, то случилось следующее: за несколько десятков лет после вьетнамской кампании от последствий ПТСР закончили жизнь суицидом, передозировкой наркотиков и так далее в 2 раза больше бывших военнослужащих, чем погибло от оружия. Это большая проблема, и она, так или иначе, коснется нас со временем.

— Как этого избежать?

— В первую очередь это должна быть работа, которая ведется в условиях психиатрических стационаров при проявлении первых признаков невротических расстройств. Психиатрическая медицинская помощь должна оказываться на месте безотлагательно. Чем быстрее и качественнее будет оказана помощь человеку, тем меньше риск того, что у человека разовьются отдаленные последствия.

Наверное, было бы гораздо лучше, если бы эта психопрофилактика могла проводиться на линии боевого соприкосновения, на первом этапе медицинской эвакуации. Но для этого нет сил и средств. Надо понимать, что врачи-психиатры, психотерапевты и психологи — штучный товар. Их просто не готовят массово. Работа ведется, но с учетом тех массовых действий, которые сейчас происходят, и той бесконечной боли, с которой люди сталкиваются 24/7, последствия будут. Степень их выраженности спрогнозировать сложно.

«Они были в аду. Их никто не способен понять»

— Какой все же прогноз можно дать? Много ли будет ПТСР? Чего вообще ожидать?

— Из 100 процентов переживших выраженную острую реакцию на стрессовые события, переживших катастрофу психологического уровня порядка 20–30 процентов заболеют. Из этих 20–30 процентов какой-то процент заболеет необратимо. Плюс есть еще момент, который, безусловно, появится и приведет к тому, что возникнет больший процент ПТСР. Вспомните опыт Афгана. Пили? Пили.

— Афганцами, к сожалению, вообще никто не занимался. И есть ощущение, что после Великой Отечественной войны не было слышно о ярко выраженных ПТСР.

— А потому что бо́льшая часть психических расстройств в годы Великой Отечественной войны была в первые годы. Когда не имелось понимания, что на каких-то направлениях побеждаем. Не было полной поддержки общества и понимания того, что происходит. В первые годы Великой Отечественной войны психогенные потери случались, и их было очень много. Они могли достигать 30 процентов безвозвратных потерь.

— А сейчас, в разгар СВО?

— Процент меньше, но потребность в психиатрической помощи очень высокая. Тут надо понимать, что она будет и в будущем. Закончится СВО — не значит, что закончатся военнослужащие, которые тем или иным путем получили психическое расстройство.

— Как признать, что у тебя ПТСР? Сами люди никуда не идут, их приводят силой. Может ли человек признать, что у него проблема?

— Я уже говорил, что люди не склонны признавать ввиду определенной социальной стигматизации, что у них есть проблемы. «Ну как это? У меня же права отберут, оружие. Скажут, что я дурак, и буду с желтым билетом ходить». Это стереотипы, вечно циркулирующие в обществе. Хотя тут психиатрия не только про «отобрать права». Людям зачастую сложно признать, что у них есть психические и психологические проблемы. Но люди все же обращаются за помощью и рады, что ее получают.

— Когда люди обвиняют других в своих проблемах — это их защитная реакция?

— Они были в аду, бо́льшая их масса. Их никто не способен понять. Им нужно признание их заслуг и понимание со стороны общества. Они этого жаждут. В большинстве своем они говорят, что последние силы отдали на передовой. Они пережили личную трагедию. Конечно, они хотят какого-то одобрения своих действий. Обоснования для самих себя — зачем они это сделали, зачем они засунули себя в этот ад добровольно? Когда первый наплыв иллюзий на фоне реальных событий спадает, то человек начинает думать немного по-другому. Он переосмысливает свою жизнь, начинает понимать, для чего ему это нужно.

Источник