"ПРОШУ ПАРДОНУ!"

В старой панельной пятиэтажке, в одном подъезде, но на разных этажах жили-были три подруги: школьный психолог Зоя, детсадовская повариха Глафира и заводская кладовщица Марфа. Хроническое отсутствие законных мужей и тревожный «осенний» возраст женщинам скрашивала продолжительная и верная дружба. Дружба эта родилась ещё в детстве, укрепилась в молодости и закалилась десятилетиями разных житейских испытаний. Казалось бы, никто и ничто не в силах было пошатнуть эту крепкую дружбу, но вот однажды...

Всё началось с того, что Глафира, никому ничего не сказав, завела себе нового кавалера. И не очередного завалящего пьянчужку на два-три месяца, как это не раз бывало прежде, а настоящего полковника! Увидев сладкую парочку в гипермаркете, Марфа сразу же побежала к Зойке поделиться сногсшибательной новостью.

— Нет, ты прикинь: ещё и месяца не прошло, как она своего прежнего хахаля за порог выставила, так уже новенького нашла! Да какого! Натурального полковника! — с нервной дрожью в голосе говорила Марфа.

— Ну, так уж и полковника! — спокойно отвечала Зойка. — Он что, в военной форме был?

— Не-е, но морда у него кирпичом и осанка такая, будто палку проглотил. Смотрит на всех как петух на куриц — высоко задрав подбородок. Сразу видно — большой начальник!

— Ну а внешне он как?

— О-о! Не мужчина, а сказочный принц! Лицом очень даже приятный. Высокий, широкоплечий, без пуза. Жгучий брюнет... Чисто выбрит... Причёска как у военных, коротко стриженная, аккуратная. Глаза... не помню какого цвета. А вот усы — просто загляденье!

— И что там за усы такие?

— Как тебе объяснить... Понимаешь, кончики усов у него вверх закручены! Я только в кино таких мужчин видела.

— Картина понятна: типичный гусар. А по-нашему — сердцеед-проходимец! — резюмировала Зойка.

— Вот и я думаю: проходимец! Ох, боюсь, и наплачется с ним Глашка! — вздохнула Марфа, покачав головой. — Кстати, они вот-вот из магазина должны возвращаться. Пошли к окну, посмотришь на этого красавца.

Спрятавшись за гардину, подруги напряжённо шарили глазами по всему периметру двора, выискивая фигуру Глафиры. И та вскоре появилась. Кокетливо — оттопырив мизинчик — держась за руку своего нового кавалера, Глашка победоносно шествовала по двору, время от времени поворачивая голову к спутнику и широко ему улыбаясь. И чем ближе парочка подходила к подъезду, тем шире становилась улыбка Глафиры.

Зойка с Марфой сразу же раскусили финт подруги: эта наглая улыбочка предназначалась вовсе не кавалеру, а им, одиноким подружкам, которые непременно должны были позавидовать её женскому счастью. А о том, что Зойка с Марфой действительно завидовали Глашке, наглядно свидетельствовали их расплющенные носы, прижатые к оконному стеклу...

* * *

Когда счастливая парочка скрылась в подъезде, Марфа воскликнула:

— Ну надо же! Глашка гусара подцепила! Обалдеть!

Зойка, прикусив губу, о чём-то задумалась. Затем решительно заявила:

— Марфа, Глашку надо спасать! Я, конечно, не ясновидящая, но могу тебе сказать наверняка, что будет дальше: этот альфонс поматросит её и бросит, но перед этим обдерёт её как козёл липку!

— Ясен пень, обдерёт! — согласилась Марфа. — Но как спасать-то? Не милицию же вызывать?

— А знаешь что... — сказала Зойка и прищурилась, разглядывая подругу. — Твоё красное вечернее платье ещё живо? Ну то, в котором ты на встречу одноклассников ходила и от которого все были в шоке?

— Ну... — кивнула Марфа.

— Так вот, ты прямо сейчас скачешь галопом домой, быстренько превращаешь свой затрапезный вид в экспортный, прыгаешь в своё волшебное красное платье и несёшься к Глашке в гости! С тортиком и шампанским — я тебе их дам. И там уже на месте всё разведаешь: что за гусь, откуда и зачем. Запомни: твоя главная задача — переключить внимание кавалера с Глашки на себя...

— Соблазнить, что ли? — буркнула Марфа и неожиданно засмеялась писклявым голоском: — Хи-хи-хи!

— Не соблазнить, дурёха, а заинтересовать! Твоё дело — чтобы он про Глашку забыл, а тобой заинтересовался! Вскружить ему голову надо, понимаешь? А когда поймёшь, что рыбка уже на крючке, попросишь его домой тебя проводить, скажешь, мол, голова сильно кружится... Вот тогда ты его ко мне и приведёшь!

— А к тебе-то его зачем вести?

— А затем, подруженька, что только я, профессиональный психолог, пусть и детский, смогу этого афериста на чистую воду вывести! Поняла?

— Поняла... Только Глашка меня на порог даже не пустит! У них же там сейчас праздничный обед, а после — шуры-муры и всё такое...

— Вот когда шуры-муры у них начнутся, тогда она точно тебя не пустит, а пока они на кухне ещё как минимум часик проворкуют... Так что ты должна успеть. Смотри, когда Глашка тебе дверь откроет, ты её приглашения не дожидайся: морду клином — и при как танк сразу на кухню! Для отвлечения внимания сунь ей в руки торт или шампанское и скажи, что, мол, именины у тебя сегодня — День святой Марфы. И ты, мол, хочешь это дело вместе с лучшей подругой отметить. Типа не знаешь, что у неё гость... А с тортом и шампанским они тебя точно не вытурят.

— Погоди, а почему я одна должна идти? Пошли вместе!

— Нет, двое — это уже слишком. И подозрительно очень.

— Да?.. Ну ладно... А что говорить-то этому кавалеру?

— Ты вообще поменьше там рот открывай, а больше слушай. Мужики любят молчаливых женщин. Особенно когда те слушают их открыв рот и энергично выражают своё одобрение.

— Это ещё как?

— А так! Он, например, скажет что-нибудь необычное или остроумное, а ты ему в ответ вместо своего обычного «Хи-хи-хи!» или «Обалдеть!» культурно так произносишь: «По-тря-са-ю-ще!» И ничего больше, заметь! Он опять что-нибудь скажет, а ты в ответ: «Вос-хи-ти-тель-но!» И всё — мышка в твоих коготках!

— Обалдеть!

— А то! Психология парнокопытных — мой конёк!

— Психология кого?

— Ну, козлов всяких. Бабников там разных, альфонсов, пьянтосов... Да, кстати, не вздумай там напиваться! А то начнёшь всякую белибердень нести! Слышишь меня? Один бокальчик шампанского — и хватит! Иначе всё дело завалишь! И это... если вдруг чего напортачишь там, так сразу же пардону проси!

— Чего просить? — услышав незнакомое слово, сморщила личико Марфа.

— Пардону. То есть прощения. Так во Франции говорят. И у нас так некоторые культурные люди выражаются...

— Ладно, культурная людя, не учи учёного, на костре копчёного! Разберусь как-нибудь. Неси давай тортишку с шампанским...

* * *

Зойка беспокоилась: часы уже показывали почти десять вечера, а Марфы всё не было. Наконец раздался звонок в дверь.

На пороге стояла Глафира. С размазанной по щекам помадой и потёкшей тушью под глазами.

— О! — удивилась пришедшая. — А что это ты на ночь глядя при таком параде? Может, ждёшь кого, а я не вовремя?

— Да кого я могу ждать, — ответила, засмущавшись, Зойка. — Просто решила молодость вспомнить... Платья свои девичьи перемерить... А ты что так поздно?

— Пошли на кухню, расскажу кое-что...

Зойка с тревогой смотрела на подругу. Глафира села на стул и, шумно вздохнув, начала свой рассказ:

— Ты, наверное, не в курсе... Я тут неделю назад с одним интересным человеком познакомилась. Василь Василичем зовут. Пятьдесят лет. Вдовец. Бездетный. Не курит. Что важно, непьющий. И к тому же красив как бог. Пару лет назад по приглашению нашей консерватории приехал сюда из самой Москвы. Преподаёт хоровое искусство, руководит большим народным хором и раз в год выезжает с ним на гастроли в Европу и Америку. Снимает однокомнатную квартиру где-то неподалёку от консерватории, хотя не беден — собирается в следующем году купить себе домик за городом. Говорит, что уже присмотрел один трёхэтажный коттеджик... В общем, подарок, а не мужчина... Сходили мы с ним пару раз в кафе. А сегодня я решила пригласить его к себе домой на чашку чая... И только мы зашли в квартиру, я ещё даже чай не успела заварить, как слышу: в дверь кто-то ломится! Открываю, а там — Марфа с тортом и бутылкой шампанского стоит. И сразу — шусь в квартиру, как та свинья в калитку, и на кухню почапала! Даже «здрасте» не сказала. Вот, говорит, пришла свой день рождения с лучшей подругой отметить. А я ей: «Какой день рождения? Ты же в январе родилась!» А она мне: «Я — в январе, а святая Марфа — сегодня!» А Василь Василич засмеялся и говорит ей: «Это называется не день рождения, а именины!» И приглашает её за наш стол. Представляешь?

— Нда-а, — протянула Зойка, — неприятная история...

— Погоди, это только начало. Ты бы видела, в чём она ко мне заявилась! В своём скандальном красном платье, которое она в Турции купила. Ну том, с аховым декольте до самого пупка, а снизу — с длиннющим разрезом по самое не балуй. А накрасилась — как тот индеец, который на тропу войны вышел... И надушилась так, что без противогаза рядом сидеть невозможно.

Сидит и глаз с Василь Василича не сводит. И всё вопросиками его разными забрасывает: кто он, что он, где он... А тот, простак, всё ей прямо и выкладывает. А она слушает его, как идиотка, открыв рот, и вдруг как ляпнет: «У-ша-та-тель-но!» Василич аж поперхнулся. Откашлялся и опять ей про себя рассказывает. А она слушает-слушает, а потом снова: «За-ко-ле-ба-ю-ще!» Вот интересно, где она этих дурацких словечек набралась? Она ж ничего, кроме телепрограммы, не читает! А Василич, вижу, не знает, как эту дуру унять, прямо растерялся весь и умолк.

— Ну а ты что?

— А что я? Говорю Василичу: а давайте выпьем? Ну, Марфа этому делу всегда рада. Выпили раз, выпили два — в общем, опустошили мы её бутылку за каких-нибудь десять минут. Ну, думаю, поскольку пить больше нечего, сейчас эта дура уберётся. Но тут, как назло, Василич из своего дипломата новую бутылку шампанского достаёт. Которую ему коллеги из Франции подарили. Марфа вдруг как подскочит из-за стола как сумасшедшая, как заверещит: «О-о-о! Настоящая Франция! Настоящий шампу-у-усик! Боже-е-ественный напиток! Как же я его обажа-а-аю!» А Василич, откупоривая бутылку, простодушно ей так отвечает: «А для меня, признаюсь, божественный напиток — обычное пиво. Но, конечно, не каждый день...» Тут эта дура кривит морду и заявляет: «Пиво? Не-е... От пива я пукаю, как лошадь».

— Ты что?! Так и сказала? — схватившись рукой за подбородок, ужаснулась Зойка.

— Представь себе!

— Какая феерическая дура!

— А ты не знала, что она всегда такая, когда выпьет? Ей же пару капель валерьянки опасно давать! Ну а если она пару бокалов шампанского в себя вольёт, тогда всё — здравствуй, цирк!

* * *

— И что дальше было?

— Ну, Василич после её слов так хохотал, что даже бутылку из рук чуть не выронил. А отсмеявшись, сказал: «Клянусь богом, это неподражаемо! Браво!» А эта бесстыдница спокойно ему так отвечает: «Прошу пардону!» — и подставляет свой бокал. Выпила, почмокала губами, зажмурив глаза, а потом вдруг наклоняется ко мне и шепчет на ухо — да так громко, что Василич всё слышит:

— Глашка! Хоть ты мне и подруга, но я тебе правду скажу: не твоим, детка, носом клевать такое просо! Пойми: не твоего полёта птица, Гла-ша!

У меня от таких слов аж в глазах потемнело. Хотела я ей врезать по наглой морде, но Василич вовремя меня остановил. Показал жестами, что, мол, не надо скандала, он и так видит, что за фрукт эта Марфа.

А эта пьяная кобыла всё никак не уймётся. Обвела осоловелыми глазками все закуски на столе, повернулась к Василичу и радостно ему так сообщает:

— Гуляй, Вася, жуй опилки! Я — директор лесопилки!

И как откинется назад, как заржёт дурным смехом! И со стула — брык на пол! Только копыта в красных туфлях из-под стола торчат.

Подняли мы её с Василичем кое-как, усадили на стул. Ну, думаем, хоть теперь успокоится. А она нам спокойно так: «Прошу пардону!». И — хвать бутылку с шампанским! И, как заправский алкаш из горла́, — бульк! бульк! бульк! — за пару секунд всю её опустошила.

Выпила, икнула, повернулась к Василичу. Ну, думаю, сейчас опять какую-нибудь гадость скажет. А она сердито так тыкает его пальцем в бок и говорит:

— Вы музыкант или официант? Девушка танцевать желает! У Глашки, я знаю, гитара есть. Сыграйте нам та-ра-ра-рай-ра!

А Василич ей серьёзно так отвечает:

— А вы какую музыку предпочитаете?

— Такую, от которой моей голове хочется петь, а ногам — скакать!

Чувствую, гроза приближается. Василич, стараясь перевести разговор на другую тему, спрашивает её:

— Скажите, а музыку каких композиторов вы больше всего любите?

Смотрю — у Марфы от мозгового перенапряжения даже пот на лбу выступил. Она ж, ты знаешь, ничего, кроме шансона, не слушает! Думала-думала — наконец надумала:

— Мои любимые композиторы — это... Штожтакович и... этот... на Че... Чехов... Чацкий... О, вспомнила! Чайницкий!

Вижу, смотрит мой Василич на эту дуру почти влюблёнными глазами и с улыбкой говорит ей:

— Должно быть, сударыня, вы имели в виду Петра Ильича Чайковского?

А та в ответ:

— Прошу пардону! Его, касатика! Это у меня после шампусика заплетык языкается!

И смеётся сама себе, как полоумная. И тут вдруг как стукнет кулаком по столу, как закричит:

— Глашка, ты чего зря сидишь, клювом щёлкаешь? Неси сюда свою балалайку! Маэстро нам сейчас тили-тили трали-вали изобразит!

Для меня это было уже слишком. Схватила я её за плечи и как начала трясти! И всё, что о ней думаю, прямо при Василь Василиче ей в лицо и высказала. А эта пьянь глядит на меня как баран на новые ворота и только наклеенными ресницами хлопает.

Тут Василь Василич мне и говорит, поднимаясь из-за стола:

— Знаете, Глафира Петровна, вы — замечательная женщина, у вас чудесная подруга и душевная компания. Но мне, к сожалению, пора.

И уходит! Представляешь? Ни «я вам позвоню», ни «до завтра»! Получается, что эта пьянь своим безобразным поведением лишила меня перспективного мужа! Разбила вдребезги мою надежду на счастливую семейную жизнь! И вот я трясу её, кричу ей всё это прямо в лицо, а она сидит, закрыв глаза, и даже бровью не поведёт. Лицо бледное такое, осунувшееся... И вдруг замечаю, что у неё голова, как у японского болванчика, в разные стороны качаться начала. И губы шевелятся, а слов не разобрать. Я поднесла ухо к её губам — и слышу: «Ай-яй!.. Ай-яй!.. Ай-яй!..» Ну всё, думаю, допилась Марфуша до белочки! Не успела я до телефона добежать, чтобы скорую вызвать, а она вдруг ка-ак заорёт на всю кухню:

— Ай-яй, в глазах туман, кружи-ится голова-а! Едва стою я на ногах, но я ведь не пьяна-а!..

Вот тут моё терпение и лопнуло. Оттаскала я эту дуру за волосы от всей души — так, что после в каждом кулаке по полжмени её волос осталось. И выгнала пинками под зад из квартиры. И ещё недоеденным тортом в плечи ей запустила...

— Ну, с тортом ты это зря...

— А ничего! Мне для хорошей подруги ничего не жалко! — сказала Глафира и... захныкала.

— Ну, что такое, Глаш? Ты чего это, а? Да не переживай ты, найдём мы тебе ещё мужа! Или этого вернём, если хочешь...

— Кто-о вернёт? Ты, что ли? Ы-ы-ы...

— Да хоть бы и я. Ты знаешь, где он живёт?

— Нет! Но у меня есть номер его мобильного...

— Тогда запиши мне его. Я потом сама ему позвоню и всё улажу, вот увидишь. Я же психолог!

* * *

Через неделю после этого происшествия в квартиру Глафиры кто-то позвонил. Затем ещё раз. Глафира, мывшая посуду, услышала звонок только на третий раз.

На пороге стояла Марфа. С тортом в одной руке и почтовым конвертом в другой. Глафира сразу же закричала на подругу:

— У тебя, девонька, совсем совести нет? Или, может, тебе одного урока было недостаточно?

— Глаш, ты погоди шуметь, а? Я, конечно, сильно виновата перед тобой, с одной стороны... А с другой — не виновата! Ты не кричи, а сначала выслушай меня. Так вот, у меня есть для тебя... для нас с тобой две важные новости. Одна из них плохая... Хотя это только на первый взгляд. А другая — просто отличная.

— Ладно, говори! — ответила Глафира, вытирая руки о фартук. — Только сначала плохую новость.

— Вот! — сказала Марфа и протянула Глафире конверт. — Читай! Это письмо и тебе адресовано.

Глафира открыла конверт и прочла:

«Дорогие, милые мои подружки Марфуша и Глаша!

Я искренне сожалею, что всё случилось так, как случилось. Что я, как получается, предала и вас, своих верных подруг, и нашу дружбу. Но сердцу, как говорится, не прикажешь. Особенно женскому. Я влюбилась в Василия Васильевича с первого же взгляда. И он в меня — тоже. И сегодня мы с ним уезжаем в тридцатидневное свадебное путешествие: нас ждёт увлекательное кругосветное плавание на роскошном океаническом лайнере.

Его консерватория за прошлые гастроли по Европе должна ему огромную сумму, но выплата возможна только через два месяца. А поскольку Василь Васильевич этого не знал и купил нам билеты заранее (и их нельзя теперь обменять), то я сняла почти все свои деньги со счёта в банке, чтобы у нас были средства на разные большие и малые расходы. Василий Васильевич хоть и высочайший профессионал своего дела, но в бытовых делах совсем как ребёнок. Вот я и взяла над ним шефство, чему он, должна признаться, очень рад.

Когда мы с Васечкой вернёмся домой, я надеюсь, что к этому времени ваша неприязнь ко мне поостынет и мы снова будем добрыми и верными подругами! Жить мы намерены в Васечкином коттедже, а квартиру свою я буду сдавать, ведь дополнительный доход никогда не помешает.

Нежно обнимаю вас, мои дорогие, и, как говорят во Франции, прошу пардону!

Ваша счастливая подруга

Зоя».

— Ну, что скажешь? — спросила Марфа.

— А что говорить-то? — развела руками Глафира. — Тут локти себе кусать надо. И Зойке завидовать.

— Не торопись завидовать, подруженька! Я навела справки про этого козла — спасибо племянничку, помог родной тёте! Он у меня в одной серьёзной конторе работает. Оказывается, этот Васечка никакой не руководитель хора Василий Васильевич Соколовский, как он нам рассказывал, а Борис Борисович Шмурдяковский — известный шулер и аферист по кличке Шмурдик. Он же Лев Львович Комаровский, он же Цезарь Цезаревич Орловский и так далее. Между прочим, трижды судимый!

— Вот тебе и маэстро! Вот тебе и трали-вали! — воскликнула Глафира и закачала головой.

— Не то слово! Что этот гад делает? Втирается в доверие к одиноким женщинам, притворяясь то дипломатом, то капитаном дальнего плавания, то известным дирижёром, а после под каким-нибудь благовидным предлогом выманивает у них деньги. А потом вдруг — хопа! — и бесследно исчезает! На сегодняшний день на счету у этого Шмурдика восемь официально зарегистрированных жертв, которых он обманул и ограбил.

— Вот это да-а... — медленно протянула Глафира, и её лицо приняло озабоченный вид. — Что ж это получается: наша Зойка может стать в этом списке девятой?

— Станет, конечно. К гадалке не ходи.

— А знаешь, ну и правильно! Будет знать, как подруг обманывать и кавалеров у них красть! Даже если они и жулики.

— Твоя правда, Глафира! Так, может, мы с тобой по такому радостному поводу тортик с чайком захомячим?

— А давай! Такую хорошую новость надо отметить! Заходи!

— Нет, ты только представь, — войдя в квартиру, сказала Марфа, — вот вернётся наша Зойка домой. Одна, без своего Васечки и без денег. Я, конечно, не ясновидящая, но могу тебе сказать наверняка, что будет дальше.

— Ну?

— А дальше она первым делом прибежит к нам, прикинется несчастной дурочкой и сразу же начнёт просить у нас...

— Денег, что ли?

— Не-е... Пардону, Глашка! Пар-до-ну! — расплылась в улыбке Марфа. И, довольная своей шуткой, залилась смехом: — Хи-хи-хи!

— А-ха-ха-ха! — засмеялась в ответ Глафира. И нежно обняла подругу.