Никогда не заключайте договора с людоедами

Это может стать традицией. Сначала Владислав Сурков (якобы мой работодатель, если верить кастрюлеголовым) выпускает статью, затем я с ней диспутирую

Так было с прошлым его опусом про «постправду постмодерна», так будет и сейчас. В моём любимом формате «тезис/комментарий». Хотя в этот раз спора почти не получится.

Сурков: Разные бывают работы. За иную можно браться только в состоянии, несколько отличном от нормального. Так, пролетарий информационной индустрии, рядовой поставщик новостей это, как правило, человек со всклокоченным мозгом, пребывающий как бы в лихорадке. Неудивительно, ведь новостной бизнес требует спешки: узнать быстрее всех, скорее всех сообщить, раньше всех интерпретировать.

Роджерс: К счастью, я (а) сангвиник, (б) не журналист. И очень люблю анекдот про двух быков (методично и неторопливо отымеем всё стадо). Поэтому стараюсь комментировать события попозже, когда (а) эмоции улеглись, (б) доступно больше информации, (в) уже видна динамика развития ситуации.

Сурков: Возбуждение информирующих передается информируемым. Возбужденным их собственная возбужденность часто кажется мыслительным процессом и заменяет его. Отсюда – вытеснение из обихода предметов длительного пользования вроде «убеждений» и «принципов» одноразовыми «мнениями». Отсюда же сплошная несостоятельность прогнозов, никого, впрочем, не смущающая. Такова плата за быстроту и свежесть новостей.

Роджерс: Медленно и неторопливо, не попадая в мейнстрим, мы описываем объективную реальность и делаем точные прогнозы. Я даже разговариваю так, неторопливо и тщательно подбирая слова, что некоторых сильно бесит.

Сурков: Мало кому слышно заглушаемое фоновым медийным шумом насмешливое молчание судьбы. Мало кому интересно, что есть еще и медленные, массивные новости, приходящие не с поверхности жизни, а из ее глубины. Оттуда, где движутся и сталкиваются геополитические структуры и исторические эпохи. Запоздало доходят до нас их смыслы. Но никогда не поздно их узнать.

Роджерс: Судьба очень даже разговаривает. Но, как и положено даме с хорошим воспитанием, делает это тихо и не пытается никого перекрикивать. Поэтому нужно прислушиваться.

Сурков: 14-й год нашего века памятен важными и очень важными свершениями, о которых всем известно и все сказано. Но важнейшее из тогдашних событий только теперь открывается нам, и медленная, глубинная новость о нем теперь только достигает наших ушей. Событие это – завершение эпического путешествия России на Запад, прекращение многократных и бесплодных попыток стать частью Западной цивилизации, породниться с «хорошей семьей» европейских народов.

Роджерс: И всё это под десять лет настойчивых увещеваний Роджерса «Прекратите пытаться договориться с людоедами».

Сурков: С 14-го года и далее простирается неопределенно долгое новое время, эпоха 14+, в которую нам предстоит сто (двести? триста?) лет геополитического одиночества.

Роджерс: Да ладно, прямо таки «одиночества». Очереди стоят из желающих торговать, прятаться под нашим «зонтиком» и так далее. Да, это не Любовь, но любви в политике не бывает (даже наглосаксы между собой регулярно грызутся).

Сурков: Вестернизация, легкомысленно начатая Лжедмитрием и решительно продолженная Петром Первым, за четыреста лет была испробована всякая. Чего только ни делала Россия, чтобы стать то Голландией, то Францией, то Америкой, то Португалией. Каким только боком ни старалась втиснуться в Запад. Все оттуда поступавшие идеи и случавшиеся там трясения наша элита воспринимала с огромным энтузиазмом, отчасти, может быть, и излишним.

Роджерс: Вообще перенимать новое и передовое — это нормально. Не важно, откуда это идёт — с запада, востока или юга. И чаще всего это можно делать без отказа от собственной идентичности.

Сурков: Самодержцы усердно женились на немках, имперские дворянство и бюрократия активно пополнялись «бродяжными иноземцами». Но европейцы в России быстро и повально русели, а русские все никак не европеизировались.

Роджерс: Мне это точно рассказывать не нужно.

Сурков: Ради европейских ценностей (в то время религиозно-монархических) Санкт-Петербург выступил инициатором и гарантом Священного Союза трех монархий. И добросовестно выполнил союзнический долг, когда нужно было спасать Габсбургов от венгерского восстания. Когда же сама Россия оказалась в сложном положении, спасенная Австрия не только не помогла, но и обратилась против нее.

Роджерс: И снова — никогда не заключайте договоров с людоедами.

Сурков: В конце прошлого века стране наскучило быть «отдельно взятой», она вновь запросилась на Запад. При этом, видимо, кому-то показалось, что размер имеет значение: в Европу мы не помещаемся, потому что слишком большие, пугающе размашистые. Значит, надо уменьшить территорию, население, экономику, армию, амбицию до параметров какой-нибудь среднеевропейской страны, и уж тогда нас точно примут за своих. Уменьшили. Уверовали в Хайека так же свирепо, как когда-то в Маркса. Вдвое сократили демографический, промышленный, военный потенциалы. Расстались с союзными республиками, начали было расставаться с автономными… Но и такая, умаленная и приниженная Россия не вписалась в поворот на Запад.

Роджерс: Я тоже как-то встречался с невротичной девочкой, которая комплексовала из-за моего величия. Но потом нашёл такую, которой оно нравилось.

Сурков: Наконец, решено было умаление и принижение прекратить и, более того, заявить о правах. Случившееся в 14-м году сделалось неизбежным.

Роджерс: Аминь. Хотя я думаю, что подготовка к этому шагу велась лет двадцать.

Сурков: Итак, Россия четыре века шла на Восток и еще четыре века на Запад. Ни там, ни там не укоренилась. Обе дороги пройдены. Теперь будут востребованы идеологии третьего пути, третьего типа цивилизации, третьего мира, третьего Рима…

Роджерс: Обращайтесь. Мои контакты в открытом доступе.

Сурков: И все-таки вряд ли мы третья цивилизация. Скорее, сдвоенная и двойственная. Вместившая и Восток, и Запад. И европейская, и азиатская одновременно, а оттого не азиатская и не европейская вполне.

Роджерс: Не нужно упрощать. Не третья. А шестая или седьмая.

Сурков: Наша культурная и геополитическая принадлежность напоминает блуждающую идентичность человека, рожденного в смешанном браке. Он везде родственник и нигде не родной. Свой среди чужих, чужой среди своих. Всех понимающий, никем не понятый. Полукровка, метис, странный какой-то.

Роджерс: А говорите, что читали Гумилёва. У него чётко описано, как формируются новые этносы и как происходят пассионарные толчки — на границе столкновения двух уже существующих этносов.

Сурков: Россия это западно-восточная страна-полукровка. С ее двуглавой государственностью, гибридной ментальностью, межконтинентальной территорией, биполярной историей она, как положено полукровке, харизматична, талантлива, красива и одинока.

Роджерс: Это только глупые нацики твердят о какой-то мифической «чистоте крови». На самом же деле все мы продукт смешения народов, и чистых типов нет (разве что у каких-то изолятов в резервациях, но это как раз признак неудачников, и там нечем гордиться).

Сурков: Замечательные слова, никогда не сказанные Александром Третьим, «у России только два союзника, армия и флот» – самая, пожалуй, доходчивая метафора геополитического одиночества, которое давно пора принять как судьбу. Список союзников можно, конечно, расширить по вкусу: рабочие и учителя, нефть и газ, креативное сословие и патриотически настроенные боты, генерал Мороз и архистратиг Михаил… Смысл от этого не изменится: мы сами себе союзники.

Роджерс: И тут тоже не нужно впадать в абсолютизм. Ситуативных союзников у нас полно, и самые сильные страны всегда умели увязать свои интересы с соседскими, чтобы объединяться с ними в альянсы. Что мы, кстати, и демонстрируем в Сирии, где нашими союзниками (кроме законного правительства САР) выступают Иран, Китай и даже внезапно Турция.

Сурков: Каким будет предстоящее нам одиночество? Прозябанием бобыля на отшибе? Или счастливым одиночеством лидера, ушедшей в отрыв альфа-нации, перед которой «постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства»? От нас зависит.

Роджерс: Да почему же одиночество? Все флаги будут в гости к нам! Это уже происходит в Азии, в Латинской Америке и на Ближнем Востоке.

Сурков: Россия, без сомнения, будет торговать, привлекать инвестиции, обмениваться знаниями, воевать (война ведь тоже способ общения), участвовать в коллаборациях, состоять в организациях, конкурировать и сотрудничать, вызывать страх и ненависть, любопытство, симпатию, восхищение. Только уже без ложных целей и самоотрицания.

Роджерс: Аминь.

Сурков: Будет интересно. И звезды будут.

Роджерс: У нас в первую очередь будут, потому что мы не скованы меркантилизмом с одной стороны и «поднебесностью» с другой.

Что-то как-то особого диспута не получилось (дурачки опять напишут, что это потому, что «Роджерс на зарплате»). Единственное различие в моём осознании, что многие страны смотрят на Россию с надеждой. Как на лидера антиимпериалистической (и антифашистской) борьбы в мире. И мы не будем одиноки.

Естественно, разбиваться в лепёшку, чтобы кому-то понравиться (есть у нас такое) не нужно. В психологии есть такой принцип — для начала нужно научиться любить и принимать себя «как есть» самому, а уже потом и другие нас полюбят.

Be yourself, no matter what they say ©

Александр Роджерс