Царек с ноготок

В одной большой стране был очень маленький царек. Совсем пигмей. Как он попал на власть – дело было темное, слухи ходили разные, но в учебниках истории, где его славили нещадно, писать об этом строго запрещалось.

До него разные бывали – и выборные, и родовые, и поспособней, и наоборот, но такого мелкого еще сроду не было. И он на этот счет переживал ужасно. Ботинки всякие на тайном сверхвысоком каблуке приказывал себе изобретать – и очень любил маленьких детей, в животики их целовал, поскольку рядом с ними ощущал себя большим, великим, а больших всех ненавидел. Особенно с большим умом и сердцем, таких гнал отовсюду, виня во всяких преступных отклонениях и экстремизме.

А чтобы как-то лично отличиться, хвастал, что до него во всей огромной, без мигрантов еще обходившейся стране одни лапти плести могли, а он пришел – и всех обул. В шикарное, заграничное – для чего стал продавать вовсю нутро своей земли, дескать на наш век хватит, а потомки пускай как-нибудь потом назад завозят это сами. Он же не только ростом был ничтожен, но и по части всякой там заботы о грядущем тоже не гигант. А мигрантов жаловал за то, что и внешне, и умом были куда мельче своих, только глянешь – и душа поет!

И вот при всем этом стало его с годами власти, несоразмерно долгой с собственной мизерностью, терзать ощущение, что страна если не уже уходит, то вот-вот уйти может из-под ног. Думал, думал, как бы еще наддать себе величия – при этих габаритах сущей невелички, чтобы уже ни у кого на него не то что рука не поднялась, мысль даже. И надумал. Известно, что у страха глаза велики – и значит, кто его посеет, и будет всех более велик. А что есть самое на свете страшное? Война. Вот и решил он развязать ее.

Ну, с кем именно – это не суть: у любой страны, тем более с таким царишкой-невеличкой, врагов хоть отбавляй, была бы охота, как говорится, врезать с разворота. Нашел противницу подстать своей задумке быстро: не слишком маленькую, чтобы одним махом не прихлопнуть, и не слишком большую – чтобы не прихлопнула в ответ. Как раз такую, чтобы до конца века своего вести с ней нужное взаимоистребление.

Договорился со страной, которая будет то сырье, с которого жить стали, покупать вместо тех, кто посулили при развязки нужной царьку бойни порвать с ним – и кинул своим подручным клич: «Вперед, за орденами!» И те, попрятав живо своих деток от военного призыва, покорно кинулись загонять кнутом и пряником на бойню остальной народ. Чего царьку только и нужно было. Повязать всех на крови, чтобы под страхом мирового трибунала и мести всех войной осироченных из-под него бы уже до самого его выноса вперед ногами – ни ногой.

Ну а потом пусть все друг дружку хоть перегрызут, пускай убитая войной страна, лишенная всех головастых и хоть сколько-то ее просторам соразмерных, от той грызни отдаст концы! Прицепить в виде тележки к гробу своему такой подарок – разве не мечта всех подобных этому ничтожному царьку ничтожеств?

Ну и что делать той большой стране с тем мелким, но цепким, как лосиный клещ, царьком? Беда ее, сдается мне, живущему в ни капли не похожей на нее России, где вождь сущий гигант – в том, что она, уже едва ли не готовая садиться в ту подогнанную ей тележку, не так уразумела это самое «что делать?» И давай биться, исходя неверно понятым патриотизмом – как любовь к царьку, а не к вгоняемой им в гроб отчизне – над тем, что делать сообща с ним во спасение от им же и запущенной беды. А надо было б голову ломать, что делать с этим бедоносом, который уже ставил на колеса ту тележку и наводил свои все крепнущие скрепы с ней.

Да, рухнувшая в этот недомек страна – большая впрямь была. Да этот вот спинной, или какой еще там, мозжечок ее, определяющий в конечном счете судьбы всех, оказался, увы, подстать и мелкому по всем параметрам царишке – с ноготок. Ну, что попишешь... Сколько стран и наций из-за такого единения всеобщего духовного и царского ничтожеств кончали плохо, хотя когда-то начинали очень даже хорошо...