Когда 13 марта 1915 года умер великий деятель России граф Витте, Николай Второй сказал послу Франции в Петербурге Жоржу Палеологу: «Смерть Витте была для меня глубоким облегчением. Я увидел в ней также знак Божий».
Витте под конец жизни написал «Воспоминания» о высшем русском свете, изданные у нас лишь в 1923 году, которых царская семья боялась как огня. Их безуспешно пыталась выкрасть полиция, но опальный граф и сам был ходячей информационной бомбой, отчего его смерть в разгар Первой Мировой обрадовала царя больше всякой фронтовой победы.
Антиподом Витте считается Столыпин, из которого сейчас лепят некоего светоча – ему даже поставлен памятник в Москве. Но что полезного сделал этот верный слуга нашего последнего царя, удравшего в тяжелый час с престола, как крыса с корабля? Да ровным счетом ничего! Разве выдал несколько звучных фраз: «Вам нужны великие потрясения, а нам великая Россия! Дайте мне двадцать лет покоя, и я ее отреформирую!..» Вот Витте, чье имя предано забвению, впрямь наделал для России потрясающую кучу дел – но потому-то, знать, и попал в загон!
И я хочу напомнить самое хрестоматийное об этом странном рыцаре, которому мы обязаны по сути сохранением нашей страны. Ибо не проведи он транссибирскую железную дорогу в самом конце 19 века, при всех дальнейших смутах и при том, что ехать «конем» от Москвы до края Сибири было месяцы, ее оттяпали б у нас сто раз. Еще он спас Россию от дефолта своей финансовой и водочной реформами, а после нашего поражения в войне с Японией в 1905-м изумил дипломатов всего мира: «Витте так подписал договор с Японией, как будто не она победила, а Россия!»
Но как ему все это удавалось – и почему он снискал за все это высочайшую неблагодарность?
Сергей Юльевич Витте родился в 1849 году, получил отличное дворянское образование, с которым при его талантах мог на тогдашней госслужбе быстро сделать отличную карьеру. Но начав ее в канцелярии одесского губернатора, вдруг резко свильнул с уже лежавшей перед ним прямой тропы, перейдя в 21 год в управлении Одесской железной дороги. Там он торговал билетами в вокзальных кассах, служил ревизором и чиновником по грузовым и пассажирским перевозкам. Познал насквозь не только это дело, но и всю подноготную низового чиновничества, сказавшего устами Гоголя: «Ты полюби нас черненькими, беленькими нас всякий полюбит!»
В 26 лет он попал под суд за катастрофу на его дистанции – но был уже до того ценным кадром, что ему назначают неслыханный режим. Ночует он в остроге, а днем ударно трудится на перевозке войск на Балканы, где шла русско-турецкая война; при этом еще пишет специальные трактаты и устав русских железных дорог. Все это выносит молодого арестанта в Петербург, где он взлетает по службе и издает книгу, ставшую классикой в тогдашнем железнодорожном деле.
Затем с упоением работает в частных компаниях, служа бурному росту наших железных дорог в 80-е годы 19-го века. Жалование его достигает астрономических в то время 50 тыс. руб. в год, а авторитет взмывает до того, что сам Александр III просит его вернуться на госслужбу. Знакомство их заходит со скандала: Витте на глазах царя разносит его адъютанта за неверное устройство царского поезда. Царь и шокирован, и восхищен этим одержимым железнодорожником. И делает ему предложение, от которого тот вполне мог отказаться: стать начальником департамента в министерстве путей сообщения с окладом в 16 тыс. руб. в год, максимально возможным, и так вдвое больше номинальной ставки.
Но Витте соглашается – из самых патриотических, как будет видно дальше, побуждений. В 1892 году Александр III назначает его министром путей сообщения, а через год министром финансов – и тут Витте совершает свой первый подвиг: строительство Транссиба.
При вечных российских воровстве и разгильдяйстве казалось, что эта поныне самая длинная в мире дорога в 9 тыс. км. сможет построиться не меньше, чем через сто лет. Сегодня, при всей супертехнике и миллиардах наших нефтедолларов такая стройка, очевидно, вовсе невозможна. Но Витте, знаток «черненьких» душ подрядчиков, сумел их так взнуздать, что тем же «конем» закончил эту дорогу в 10 лет! И кто сейчас, через сто с лишним лет после ее ввода, по ней ездит, может любоваться сработанными там на века станционными строениями.
Сперва эта дорога должна была огибать Китай по сложному рельефу, но Витте для скорости строительства решил спрямить ее, что требовало согласия тугих китайских мандаринов. И смог так ловко занести им взятки, рискуя каторгой при неудаче, что они выдали коридор под русскую дорогу. Сумма на это дело была, по слухам, аж 500 тыс. руб., но экономия в итоге вышла еще больше. Транссиб проходил через Китай до 1952 года, а часть поездов ходит там и по сей день.
О денежной реформе Витте было много споров: де он спас российскую валюту ценой чрезмерного допуска к нам иностранных капиталов… Но его водочная реформа, установившая казенную монополию на водку и удвоившая бюджет страны, бесспорна. Творец по сути, он не просто смел стихийных винокуров, но взамен им в начале 20 века возвел по всей России 150 «винных замков», дававших качественный алкоголь и твердый акциз. Со знанием лихой русской души строил эти замки в виде неприступных крепостей – и в Брянске, скажем, такой замок действует поныне, служа еще и чуть не главным архитектурным украшением города.
И вот награда: в 1903 году Николай удаляет Витте с поста министра финансов. Их встречу при объявлении этой царской милости очевидцы описали как ужасную: у царя лицо дрожит, у Витте тоже, объяснений никаких. Но далеко ходить за ними было нечего. Бездарный царь не вынес светской склоки: «Витте стал у нас царем, ему все рукоплещут, а государь при нем никто».
Витте переживал свою отставку страшно, но при этом, как верный монархист, записал в своем дневнике всего одну скупую фразу: «Его отец меня ценил, а сын – увы». Тут была и еще подоплека: после смерти первой жены он в 1892 году женился на еврейке, что считалось неприличным для дворянина и вело к изгнанию из высшего общества. Но тогда за него вступился Александр III – чей сын поставил Витте и это щекотливое лыко в строку.
Но следом сама судьба дарит ему случай для реванша. Проигранная Россией война с Японией должна была закончиться подписанием капитуляции в США, которым было выгодно наше ослабление. Потому японский император и избрал этого третейского судью – но кого было послать от нас на это позорище? И при дворе родится озорная мысль: вот пусть еврейкин муж и едет туда, где бушуют эти Зелигманы и Шиффы. Выкрутится – слава русскому царю, нет – затопим вконец этого выродка.
Витте, великий мастер действовать «через людей», свою миссию начал с обработки общественного мнения Штатов. Для подписания договора был избран городок Портсмут, куда японская и русская делегации прибыли поездом. А в Америке – промышленный и железнодорожный бум, машинист паровоза – герой дня. И вот японский министр иностранных дел Комура с надутым видом победителя с перрона молча удаляется в отель. А Витте, помахивая шляпой журналистам, идет пожать руку машинисту – и все газеты на другой день с восторгом пишут: «Мистер Витте бросился целовать машиниста, ведь свою карьеру начинал паровозным кочегаром!»
Тогда обидчивый японец вовсе заперся от прессы, а Витте, поселившись во второразрядной гостинице, держит свои двери настежь и раздает автографы всем желающим. Затем задает прием еврейским магнатам Штраусу, Зелигману, Давидсону и Шиффу, владевшим всей прессой США. И те за такой чувствительный для них шаг полпреда русского царя, еще признавшегося в страстной любви к жене-еврейке, меняют в их газетах всю трактовку русско-японской войны. Если до приезда Витте все газеты писали, что прогрессивные японцы одолели дикого сибирского медведя, то теперь даже карикатуры там изображают доброго русского мишку под злой саблей самураев.
И после такой артподготовки Витте садится за стол переговоров во главе с президентом США Теодором Рузвельтом. Японцы злятся: им же обещали, что русских здесь сомнут и они примут все пункты договора – а все идет наоборот. Рузвельт, боясь симпатизирующих Витте избирателей, а еще пуще еврейского лобби, выступает с вялой речью в духе «миру – мир». А Витте в духе вольной Америки идет напролом: «США – свободная страна, но почему я не вижу здесь журналистов? Почему они томятся за дверьми?» И Рузвельту не остается ничего, как приказать впустить их – что вконец ломает всю японскую игру.
В открытой полемике, чуждой японским дипломатам, Витте язвительно доказывает, что японцами в войне двигала жажда наживы, а не прогресса. И добивается крупных уступок: Япония получает не весь, как хотела, Сахалин, а лишь его южную часть, с обязательством не строить там военных баз. И никаких при этом контрибуций: «Их платят побежденные, а вы не победили Россию, только ее укусили!» – гремит вошедший в раж русский посланник. И добавляет: «Но за питание и лечение наших пленных мы готовы платить». Последнее опять же приводит в восторг всю прессу, чуть не рыдающую о «великих русских гуманистах», пострадавших от злых японских карликов.
В Токио после подписания Портсмутского договора пошли пожары и погромы, Комуру грозили убить как предателя. Витте же вернулся домой с таким триумфом, что царь был вынужден пожаловать его графским титулом и постом премьер-министра.
Витте вообще был личностью на диво, умея как никто управлять движением поездов, капиталов, строек – чтобы на какой-то дальней станции построили все так, что по сей день стоит. При этом – и честолюбец, и игрок: по тем же слухам, он дал большую взятку, чтобы его затвердили переговорщиком в США – до того хотел выиграть проигранную царем игру. Не чинился заходить в самые трущобы, общаться с еврейскими ростовщиками и русскими жуликами, если того требовало дело…
Но главная его суть – в самом эффективном служении России, получившей от него великое наследство. Он совершил самую большую за всю нашу историю стройку – Транссиб. Затяни он ее хоть на пять лет, уже после 1905 года она бы не имела шансов. Его договор с Японией с запретом для нее строить военные базы на Сахалине позволил нам в 1945 году вернуть без лишней крови весь этот остров. Восхищенный им Рузвельт сказал: «В Америке вы были б ее президентом!» И та любовь к России, которую Витте посеял в Штатах, рассорив их с Японией, сыграла за нас уже много лет спустя – когда мстительные самураи в 1941 году разбомбили базу США Перл Харбор. Это в огромной мере подтолкнуло их к союзу с нами во Второй мировой, а будь Штаты заодно с Японией, еще неизвестно, чем обернулась бы для нас эта война.
Однако ненависть царского двора к удачливому и чуждому придворной знати Витте в 1906 году достигла пика. За то, что это он де сдал Японии полсахалина, ему выписывают презрительную кличку Граф Полусахалинский. Но он, не глядя на все это, хватается за новую задачу: решить коренной для России аграрный вопрос. Готовит это решение столь же основательно, как проекты Транссиба и водочной монополии – но двор, ужаленный бунтом 1905 года, боится Витте больше, чем народной смуты. Ведь если он, уже произведенный в США в президенты, вдруг и из этой смуты выведет Россию, кому нужен будет царский трон?
И униженный его прошлыми успехами царь, дабы не страдать от будущих, в 1906 году опять без объяснения причин дает ему отставку. А на его место ставит куда более приятного себе Столыпина.
Петр Аркадьевич Столыпин родился в 1862 году в очень знатной семье, в гимназии выделялся «рассудительностью и характером», сделал блестящую «паркетную» карьеру. Служа в министерстве земледелия, за два года, к 26-и годам, с коллежского секретаря подпрыгнул до камер-юнкера, то есть через 5 ступеней табели о рангах, «из лейтенанта в генерал-лейтенанты»!
Затем он служит в министерстве внутренних дел, Гродненским и Саратовским губернатором, ведет кипучую деятельность по внедрению новых аграрных методов, наведению порядка в судах и т.д. Но главное – по подавлению беспорядков, каким-то образом всегда сопутствовавших наведению его порядка, что приносит ему самую большую славу. Цвет тогдашнего паркета восхищен: «При наведении порядка Столыпин проявлял редкое мужество. Без охраны входил в центр бушевавших толп, это так действовало, что страсти сами собой утихали…» За подавление бунтов в Саратовской губернии, до Столыпина самой зажиточной в России, Николай II дважды выразил ему личную благодарность. И в 1906-м ставит его министром внутренних дел и одновременно премьер-министром.
И тут так и напрашивается параллель с его антиподом Витте, бурно строившим все то время, когда Столыпин мужественно подавлял.
Это классические кнут и пряник, способные в толковой руке крепить державу – но наш последний царь был вовсе безруким в этом плане. Его душевно волновали жена, с которой он вел домашнюю переписку на манер Манилова, дети, болезнь наследника. Он был готов сиять, но не трудится на его троне – почему трудливец Витте был ему глубоко чужд и уязвителен: рядом с ним он чувствовал себя неким архитектурным излишеством. Зато рядом со Столыпиным, красноречивым и бесплодным, готовым положить жизнь за царя – действительно царем!
И став при царе, ушедшим под подол своей жены, фактическим хозяином России, Столыпин явно прыгнул выше своей планки – решив одним кнутом навести то, что так не наводится никак. Аграрную реформу его имени, украденную им у Витте, было не провести без учета всех деталей, не через людей, с которыми так ловко ладил его антипод.
В итоге эта реформа породила больше всяческой бунтовщины, с обиды на что Столыпин ввел военно-полевые суды, те самые «тройки», изобретение которых потом приписали Сталину. Вошел в уже необратимый клинч со страной, в чем ему подло подыграл сам царь в надежде, что все казни спишутся на его премьера – но все это в конечном счете и привело к краху царскую Россию.
С 1906 по 1911 годы по приговорам столыпинских судов казнили, по разным данным, от 6 до 20 тысяч человек; на каторгу ссылали десятками тысяч. Для ранее поднятой Витте на промышленный восход страны – цифры запредельные. Тупо закручивая репрессивную гайку, Столыпин вызвал такой ответный терроризм, что покушения на него и других сановников повалили валом. И в 1911 году его расстреляли в Киеве на глазах Николая, последними словами этого сатрапа были: «Счастлив умереть за царя». Но его не оплакала тогда в России ни одна душа, сам Николай манкировал его похороны – за что же ему теперь памятник? За пролитую им даром кровь, за «столыпинский вагон», ставший символом пути на каторгу?
Хоть он на заседаниях Госдумы и говорил с пафосом о «черной работе для отечества», сам был типичным белоручкой, что слышно уже в этом его барчуковском: «Дайте мне 20 лет покоя!» А как не дали, пошел, надув свою губу, стегать страну своим кнутом. Чего никогда б не сделал Витте, тоже резкий на словах, но все выходы из положений находивший в запускаемых им мастерски делах.
Но почему у нас сегодня в фаворе Столыпин, а не Витте? Бесплодность, возведенная в некий высший государственный состав – вот что роднит наших бонз с Николаем и Столыпиным и разродняет с Витте и подобными ему строителями. Николаю, прозванному кровавым несмотря на все его желание отмазаться от незабвенных «столыпинских галстуков», то бишь казни через повешение, поставлен храм в Екатеринбурге. Столыпину, бывшему ничуть не мягче Сталина, но, в отличие от того, не сковавшему нам ни гвоздя – памятник в Москве…
Давайте лучше сложимся на памятник Витте – творцу, умевшему, словами Маяковского, «загибать такое, что другой на свете не умел». Да, он и нас сегодня уязвляет и позорит своими уже недоступными нам делами. Преодолеем же этот заслуженный позор – дабы не повторить судьбу царской России при тех столыпинских, оставшихся ее последним средством галстуках!
Оценили 7 человек
6 кармы