ЛОНДОН — Возможно, я не единственный профессор финансов, кто, определяя темы работы для своих студентов, задавал им вопрос примерно следующего содержания: «По вашему мнению, первоочередной причиной мирового финансового кризиса стало слишком значительное вмешательство властей в работу финансовых рынков или, наоборот, слишком незначительное?» Столкнувшись с таким вопросом «или-или», студенты моего последнего класса разделились на три группы.
Примерно треть студентов, загипнотизированных внешней привлекательностью гипотезы об эффективности рынков, доказывали, что именно власти изначально нагрешили. Их непродуманное вмешательство, например, поддержка правительством США ипотечных агентств Fannie Mae и Freddie Mac, а также принятие «Закона о местных реинвестициях», исказили рыночные стимулы. А кто-то даже согласился с аргументом американского либертарианца Рона Пола, осуждавшего само существование Федеральной резервной системы (ФРС) в качестве кредитора последней инстанции.
Другая треть (на противоположном конце политического спектра) считала главным злодеем бывшего председателя ФРС Алана Гринспена. Именно знаменитое нежелание Гринспена вмешиваться в работу финансовых рынков — даже когда слишком резко стали расти объемы кредитования, а цены активов, казалось, потеряли связь с реальностью, — создало проблемы. В более широком смысле — правительства западных стран своим легковесным отношением к регулированию позволили рынками полностью выйти из-под контроля в первые годы этого столетия.
Оставшаяся третья попыталась совместить оба варианта, доказывая, что власти слишком много вмешивались в одном, и слишком мало в другом. Попытка избежать чёткого ответа на прямо поставленный вопрос — не самая лучшая стратегия на экзамене, однако, возможно, именно эти студенты обнаружили нечто интересное.
Сейчас, когда кризис отделяют от нас уже семь лет, каким оказался ответ правительств и избирателей в Европе и Северной Америке на этот важный вопрос? Показали ли они всеми своими действиями, что они считают, будто финансовым рынкам нужен более жёсткий контроль или же, наоборот, что государство должно отказаться от идеи помогать банкротам и оставить финансовые компании один на один со всеми последствиями их собственных ошибок?
Судя по риторике и принятым мерам регулирования, большинство правительств оказались в третьем, колеблющемся лагере. Да, они установили очень детальный контроль, тщательно проверяя банковскую отчётность с непредсказуемой интенсивностью, а также настаивая на необходимости получения разрешений в таких вопросах как распределение средств, назначение ключевых директоров и даже описание обязанностей членов советов директоров.
Но они также полностью исключили возможность поддержки правительством или центральным банком захворавших финансовых учреждений в будущем. Банки должны теперь подписывать «завещания на случай болезни», показывающие, как их можно вылечить без поддержки властей. Правительство умоет руки, если они вдруг столкнутся с проблемами: эра «слишком больших, чтобы рухнуть» окончена.
Наверное, такой двоякий подход был неизбежен, хотя было бы неплохо знать, какова ожидаемая точка назначения. Идёт ли речь о системе, в которой снова доминирует рыночная дисциплина, или же регуляторы так и будут сидеть плечом к плечу с менеджментом всё обозримое будущее?
А к какому же выводу пришли избиратели? В первую волну посткризисных выборов сигнал был совершенно ясен в одном смысле, и менее ясен в другом. Каким бы ни было правительство в том момент, когда ударил кризис, были то левые или правые, их вытолкали и поменяли на правительство противоположных политический убеждений.
Это было верно не везде (посмотрите на Ангелу Меркель в Германии), но так было в США, Великобритании, Франции и во многих других странах. Франция качнулась влево, а Великобритания ушла вправо. Вердикт избирателей в отношении властей был везде более или менее одинаковым: всё пошло не так, пока вы были на вахте, поэтому уходите.
Однако сейчас мы видим, как формируется более устойчивая тенденция. Три немецких экономиста — Мануэль Функе, Мориц Шуларик и Кристоф Требеш — недавно опубликовали крайне интересную работу, основанную на анализе итогов более 800 выборов, прошедших в западных странах на протяжении последних 150 лет. Они оценили влияние на результаты выборов сотни финансовых кризисов, случившихся за это время. Их главный вывод очень впечатляет: «политика резко кренится вправо после финансовых кризисов. В среднем число голосов в пользу крайне правых на выборах растёт примерно на треть в течение пяти лет, следующих после системного банковского кризиса».
Великая депрессия 1930-х, последовавшая за крахом Уолл-стрит в 1929 году, является наиболее очевидным и тревожным примером, который приходит на ум, но данную тенденцию можно было наблюдать даже в Скандинавских странах после местных банковских кризисов в начале 1990-х. Иными словам, попытка объяснить, скажем, подъём «Национального фронта» во Франции личной и политической непопулярностью президента Франсуа Олланда не имеет смысла. Здесь задействованы намного более мощные силы, чем экзотика его частной жизни или неспособность найти общий язык с избирателями.
Второй важный вывод, к которому пришли Функе, Шуларик и Требеш, состоит в том, что после финансовых кризисов управление страной затрудняется, причём по двум причинам. Подъём крайне правых происходит на фоне, как правило, фрагментированного политического ландшафта, с большим количеством партий, при этом снижается число голосов, поданных в пользу правящей партии, будь она правой или левой. В итоге, принимать решительные законы в парламенте становится совсем не просто.
Одновременно поднимается волна внепарламентской активности — учащаются стачки, они становятся более длительными, проводится больше демонстраций, они становятся более массовыми. Правительство начинает терять контроль над улицами. Среднее число антиправительственных демонстраций утраивается, частота насильственных бунтов удваивается, а число всеобщих забастовок вырастает, по меньшей мере, на треть. Греция недавно помогла увеличить эти показатели.
Три немецких экономиста сделали единственный успокаивающий вывод: со временем данный эффект иссякает. Цифры свидетельствуют, что после пяти лет худшее оказывается уже позади. Однако не похоже, что именно так всё и происходит сейчас в Европе, если мы посмотрим на панику на последних выборах во Франции, не говоря уже о Польше и Финляндии, где правые популисты пришли к власти. Возможно, всё дело в том, что отсчёт пяти лет начинается с того момента, когда кризис полностью преодолён, а это пока ещё не вполне верно для Европы.
Итак, политика, похоже, будет очень непростым занятием ещё какое-то время. А банкирам и финансистам, которых повсеместно винят в кризисе, придётся ходить в грешниках до тех пор, пока ожидания избирателей относительно экономической и финансовой стабильности не получат более убедительного удовлетворения.
Оригинал публикации: The Political Consequences of Financial Crises
Оценили 12 человек
16 кармы