по книге д.и.н., проф. А.В. Пыжикова «Славянский разлом»
Предыдущее-3
Регулярные посещения России стали практиковаться европейцами с начала XVI века. Некоторые из иностранных дипломатов, торговцев, просто путешественников, побывавшие на Руси в течение этого столетия, оставили свои записки, воспоминания о пребывании в стране. Современников удивит их единый взгляд на Московию как на не европейское, а типично восточное, азиатское государство. Авторов поражало сходство местных жителей с татарами (монголами) или турками, начиная от одежд (как мужчин, так и женщин) и заканчивая обычаями и порядками. Однако эти свидетельства тщательно скрывались от широкой общественности вплоть до последних 20-30 лет, когда проблема идентичности турецких, татарских и московских порядков оказалась в эпицентре ряда исследований, где и обнаружилось, насколько много у Московии и Оттоманской империи имелось общего.
Прежде всего схожесть между ними зримо прослеживалась в экономических устоях. Речь о поместной системе, когда за воинскую службу наделяли землёй, но не в собственность. Надел могли отобрать за неподобающего поведения на воинском поприще или, наоборот, увеличить за проявленные заслуги. За выходившими в отставку по возрасту или по ранению поместья сохранялись, а в случае гибели воина на поле битвы его сыну, пополнявшему армейские ряды, доставалось не всё, а лишь часть надела, полагавшаяся новичку. Практиковалось также перераспределение земель в пользу мелких и средних пользователей. Подобное движение земельного фонда и величина выдаваемого надела определялись той или иной службой, а не знатностью, на чём и основывалась вся хозяйственная жизнь.
В Московии, как и в Оттоманской империи, отмечено также немало сходства в организации военных дел. К примеру, между турецкими янычарами и нашими стрельцами, применявшими похожую тактику ведения боя с использованием полевых укреплений, образующих лагерь. Кроме того, у нас стрельцы использовали и передвижные заслоны из деревянных щитов, за которыми закрепилось название «гуляй-поле». Даже ружья использовались одной конструкции: с другим, по сравнению с европейским, устройством фитильного затвора. Что касается артиллерии в московском войске, то она также была организована по-восточному.
Однако все эти отличия от Запада отнюдь не являлись признаком отсталости, что как бы подразумевалось романовскими историками. Напомним, что Турция той эпохи воспринималась передовой державой, о которой в той же Европе ходило немало легенд. Философы Возрождения находили там образцы для вдохновения. Восточный сосед воспринимался ими не только как символ могущества, но и справедливости. Заметим, у Московии связи с Турцией, в отличие от Европы, развивались в атмосфере взаимопонимания, чему не препятствовал конфессиональный фактор.
Московское и турецкое сходство — это не результат каких-либо внешних воздействий, а плод одного корня – Орды Чингисхана, куда они и входили.
Романовские же историки, как и советская наука, были развёрнуты в другую сторону. Их интересовало пополнение московских элит того периода так называемыми «выезжанами», то есть представителями Великого княжества Литовского, состоявшего из полонизированных земель, включая украинские. Прибывавшая оттуда знать со своею обслугой считалась исключительно своей - породнённой греческой верой. К тому же по официальной трактовке большинство населения Московии — это прямые потомки Киевской Руси, чьи жители после «татарского нашествия» уже в массовом порядке переместились на северо-восток и растворили местное финно-угорское население и сформировали новую общность, отличную от «ненавистной всем татарщины».
К правлению Ивана III осколком прежнего антимосковского фронта оставался Великий Новгород с его боярско-олигархическим правлением, устроенным по польским образцам. Большим влиянием пользовался также немецкий квартал с сильными позициями торгового союза «Ганзы». Ферарро-Флорентийская уния 1439 года с папством резко обострила отношения Новгорода с Москвой, вылившиеся в боевые действия.
Местная олигархия приветствовала унию с латинянами, рассчитывала сохранить «вольности», не принимала автокефалии (то есть самостоятельности) московской церкви. Так что военный союз с польским королём Казимиром, направленный против Василия Васильевича, а затем и молодого Ивана III имел и религиозную подоплёку.
Конфликт разрешился молниеносным рейдом великого князя Московии, наголову разбившего противника 14 июля 1471 года в битве при реке Шелони. Боярская верхушка подверглась репрессиям (казням), причём, что показательно, с ней поступали как с иноверцами, а мольбы местного архиепископа о помиловании успеха не имели. Новгород обязался навсегда порвать с католической и греко-униатской Литвой.
Инициатива прочно перешла к Ивану III, стремившемуся к выходу к Балтийскому морю, а территориальный рост увеличивал контролируемые государством ресурсы. В этой ситуации магнаты и шляхта, коих всегда манили восточные горизонты, меняют тактику в отношении усиливающегося соседа. Именно с последних десятилетий XV века и далее наметился поток «выезжан» к великокняжескому столу, что объясняется не столько жаждой личного обогащения или кормления, сколько продуманной политикой по овладению крепнущего не по дням, а по часам восточного соседа. Оседавшие в Московии «выезжане» проводили скоординированные действия в верхах, укрепляя свои позиции изнутри. На смену литовско-польской внешней экспансии пришли кадровые инъекции в московские элиты под личиной службы и заверений в преданности. Такая тактика реализовывалась и при Василии III, и при Иване IV. Когда же при последнем наступил форс-мажор, то большинство «преданных» слуг поспешили унести ноги, дабы не попасть под карающий меч самодержца, предусмотрительно объявленного психопатом. Но некоторые, например, потомки Гедемина князья Милославские и Глинские остались и быстро «пошли в гору». Елена Глинская даже стала второй женой Василия III, что вызвало немалое неудовольствие среди населения.
К концу правления Василия III недостатка в литовско-украинской публике вокруг трона не ощущалось: Оболенские, Палецкие, Микулинские, Гедиминовичи - Щеняевы и Голицыны, Одоевские, Лятцкие, Трубецкие, Стародубские, Ромодановские, Вишневецкие и др. Все они составляли костяк клана, спаянного родными местами, откуда они вышли и общностью представлений о том, как вести государственную политику. Образцом их жизнеустройства всегда оставались Польша и её окрестности в лице Литвы с Украиной. Утвердившаяся в Московии поместная система, о которой говорилось выше, была им не по вкусу. В противовес они откровенно превозносили боярские, то есть олигархические порядки, считая их оптимальными для управленческой практики.
Время после смерти Василия III (1533 год) стали «летами боярского всевластия», которое имело вполне определённую физиономию. Ключевыми фигурами тогда являлись Елена Глинская (мать малолетнего Ивана IV) и её любовник И. Телепнев (Оболенский). Они входили в так называемый опекунский совет при малолетнем царе, в основном состоявший из лидеров литовско-польского клана и настроенных уже на полную поживиться Московией.
Смерть в 1538 году Е. Глинской повлекла за собой перегруппировку в верхах после погрома членов этой фамилии после пожара Москвы в 1547 году, когда их обвинили в поджоге. Подросший к тому времени и вступивший в свои права Иван IV предпринял попытку обуздать разгул верхов. Для этих целей в феврале 1549 года он созывает первый Земский собор. Речь Ивана IV в адрес бояр звучала в укорительно-обвинительном тоне. Итогом стало проведение в 1550 году ещё одного Земского собора, принявшего новый Судебник, структурно состоявший из ста глав. Он был направлен на восстановление в экономике поместной системы, подорванной боярским правлением.
Ссылаясь на опыт полувековой давности, новая редакция декларировала «править по старине». Оградить население от произвола кормленщиков, ликвидировать всякие «обидные дела». Отменялся «боярский суд» наместников, представлявший собой высшую инстанцию, а судебные функции передавались в центр. На Соборе были представлены все слои московского общества, а не узкий боярский междусобойчик, что было действенным противовесом последнему.
Однако нельзя сказать, что литовско-польский клан потерпел поражение. Ведь Иван IV воспринимался ими своим, который не пойдёт супротив них. И тот действительно оправдывал ожидания до начала 1560-х годов, особенно во внешнеполитической сфере. При молодом Иване IV происходит военный разворот на восток. С Польшей заключают мир и даже возвращают завоёванные ранее Полоцк и Стародуб. Одновременно снаряжают несколько военных походов на Казань, завершившихся через пять лет её падением в 1552 году. Затем наступает черёд Астрахани, взятой четырьмя годами позже, что приводит к напряжённости с Османской империей, к чему и подталкивали молодого государя. Всё шло к тому, чтобы втянуть страну в явно несвойственную ей геополитику.
Эти грёзы омрачало московское общество, вдоль и поперёк насыщенное коренными людьми, сильно напоминавшими тех, кого называли татарами. Более того, источники свидетельствуют: немало приказных, а также государевых слуг на местах вообще являлись мусульманами. Саид-Булат господствовал в Касимове, царевич Кайбула - в Юрьеве, Ибак - в Сурожике, князья ногайские - в Романове и т.д. Подобные представители элит, тесно сплетённые с разнообразным населением страны, никогда не признали бы первенство тех, кто не имел корней в низах обширной Московии.
Разделения на политическую и религиозную сферу тогда не существовало, а роль ключевого инструмента в достижении политических по сути задач выполняла церковь. Отсюда укрепление литовско-польского клана напрямую зависело от прочных позиций в церковной сфере. Межу тем наша автокефальная церковь, в отличие от униатской, старалась придерживаться двух незыблемых принципов. Первый – церковь не может быть бизнес-структурой, а значит, вести торгово-имущественные операции. Второй – учитывая многонациональное строение страны, она должна быть максимально адаптирована к другим верованиям, что позволяло поддерживать сбалансированные отношения с тем же широко распространённым исламом.
Говоря о московской церкви, следует особо подчеркнуть её ярко выраженную национальную укоренённость. Греческая вера, распространившаяся на наших просторах, являлась таковой больше по названию, чем по сути и философско-догматические постулаты не воспринимались населением. Усваивались только простейшие нравственные истины (спасение души, молитва, милостыня) вкупе с наклонностью к обрядовой стороне. Никаким византийским духом и не «пахло». Православие стало у нас народным верованием, замешанным на древних традициях и обрядах, которые переплетались с библейскими сюжетами и зиждилось не на догматах, переданных Византией, а на примате веры. Религиозную специфику того времени выражалась так: греки для нас не Евангелие, мы верим Христу, а не грекам.
Поэтому находящиеся возле Ивана IV выходцы из Литвы и поборники униатства упорно старались утвердить «своего» митрополита и «коммерциализировать» церковь. Дело это было не из лёгких, и чаша весов неоднократно колебалась. Окончательно она склонилась на их сторону тогда, когда митрополитом в Москве стал Даниил, который входил в узкий круг преимущественно литовско-украинских выходцев, сосватавших Василию III Елену Глинскую. Тем не менее, Иван IV смог это безобразие остановить на Стоглавом соборе 1551 года.
Усиление в верхах московской церкви литовско-польских веяний, разумеется, не могло происходить без прямой санкции великокняжеской власти. Хотя Василий III с известной долей подозрения относился к служивым из тех краёв. Тем не менее он внял их уговорам и в 1526 году пошёл на брак с Е. Глинской, что стало знаковым шагом. Причины этого находятся не в личных мотивах, а в магистральном векторе внешней политики – продвижении на северо-запад, к Балтийскому морю, с соответствующим выдавливанием литовцев и поляков. Укрепление позиций в регионе требовало, во-первых, привлечение на свою сторону местной знати, а, во-вторых, что главное, идеологического обоснования претензии Московии на новые территории. На практике это означало необходимость объявления о владении ими в прошлом. Орда же никогда не включала земли Литвы и Польши, отсюда востребованность западного концепта «всея Руси».
Для этого были созданы «мастерские» по переписыванию (исправлению) архивных источников, летописей и родословных. И вскоре на свет появляется «Послание», в котором родословие русских князей излагается в контексте не только Киевской Руси, но и вообще мировой истории, а точнее, выводится от брата римского императора Августа – Пруса. В дальнейшем переработка этого материала в столице оформилась в новое «Сказание о князьях Владимирских». Здесь уже уверенно проводилась линия: Рим - Рюрик - Владимир Мономах - великие князья Московии.
Ранее нечто подобное уже пытался изобразить митрополит Киприан в конце XIV века, но в то время это не вызывало ничего, кроме скепсиса и раздражения. Однако спустя столетие подобные построения вошли в моду: в Европе все стремились связать происхождение с античностью, позиционировать себя в качестве наследников той эпохи. В Польше усилиями Длогуша римляне объявлялись прародителями шляхты, а император Австрии Максимилиан пошёл ещё дальше, объявив своими прямыми предками вслед за римлянами гомеровских героев Троянской войны и даже богов Древнего Египта.
Полномасштабное использование родословных наработок стартует только в 1547 году, когда молодой Иван IV решает венчаться на царство. Для обоснования этой цели «Сказание» обретает официальный статус и в качестве вводной части включается в чин вступления. Начинается активная апробация идеи в дипломатической практике. Однако это наталкивается на резкое неприятие Польши и Литвы, которые не соглашались именовать московского великого князя царём. В Европе к появлению «Сказания» также отнеслись прохладно. Лишь Османская империя безоговорочно поддержала Москву.
Поэтому было решено усилить позицию утверждением константинопольским патриархом царского титула. Переговоры с велись с 1557 по 1561 год, прожжённых византийских архиереев нельзя было пронять знакомым им «новоделом». Но отказать они так и не решились, учитывая признание московской инициативы турками – хозяевами Константинополя. Иван IV, в свою очередь, не желал тесного вовлечения греков во внутренние дела, поэтому получив от них искомый акт о признании царём, уклонился от повтора церемонии венчания в их присутствии и отказался от их благословения.
Турция к тому времени завладела юго-восточным углом Европы и намеревалась продвинуться дальше. Её вторжение превратилось в общеевропейскую угрозу. Поэтому западные державы и римский престол уже давно пытались, столкнуть лбами Россию и Турцию, начиная с женитьбы Ивана III на Софье Палеолог. С этой целью в это время появилась концепция «Москва – третий Рим», которая была позднее принята на вооружение Романовыми.
Идея преемственности с Византией возвышала Киевскую Русь, через которую эта преемственность и реализовывалась, что, в свою очередь, открывало невиданные перспективы для литовско-польского клана, получавшего полное право на властное первенство. В полном блеске концепция преемственности с Киевской Русью содержится в знаменитой Степеннόй книге, созданной в окружении митрополита Макария в начале 1560-х годов. В ней в развёрнутом виде использовалась идея «Сказания о князьях Владимирских». Эта книга впервые излагает систематизированную схему отечественной истории. Здесь уже тщательно прописана княжеская генеалогия, вплоть до Ивана IV, состоящая из 17 ступеней, то есть великокняжеских поколений. Значительное внимание уделено идеализации киевского этапа, особенно князя Владимира и его потомков. Счёт степеней начинается именно с Владимира, крестившего Русь, а предшествующий период, в том числе генеалогия от Пруса брата императора Августа, даётся в качестве введения. В подготовке этого исторического памятника использовался обширный круг источников.
Как не толкали западно-ориентированные элиты Иван IV на вооружённый конфликт с Османской империей, он от этого уклонился, зато развязал войну с Польшей и Литвой. Поводом стал отказ Ливонского ордена от признания «юрьевской дани», установленной в далёкие времена Ивана III за Юрьев (Дерпт, Тарту) и давно уже позабытой. Требование Ивана IV об её уплате в Польше и Литве сочли оскорблением, а полонизированные московские элиты всполошились, напоминая великому князю о его происхождении по матери. Это не помогло и конфликт царя с литовско-украинским окружением нарастал. Тем более, что скоро проявилось нежелание этих кадров участвовать в боевых действиях и их переходы на сторону противника, то есть Польши.
Так на повестку дня в полный рост встала задача очищения власти от «верных слуг». Старт был дан 3 декабря 1564 года, когда царь внезапно направился в село Коломенское под Москвой, а затем в Александровскую слободу, откуда прислал в адрес митрополита список, где указывались боярские (укро-польские) измены и убытки, причинённые государству, начиная аж со времён его несовершеннолетия. Иван IV требовал покарать виновных, а их имения отобрать в пользу государства, для чего учредил особый удел – опричнину. Кроме того, он обвинил церковь и лично митрополита Афанасия в покрывании предателей. Как пояснял государь, его обиды и гнев ни в коей мере не касаются народа.
Это означало полный разрыв с прежним окружением.
Эсхатологический гнев Ивана Грозного обратился не просто на боярскую аристократию, а в первую очередь на представителей литовско-украинского происхождения, которые продолжали плести интриги и поддерживали связи с командующим польскими войсками.
Важно учитывать, что у людей той эпохи действия Ивана IV ассоциировались со Страшным судом. В этом контексте слово «опричники» означало «вышечинные», «избранные». Поэтому приказания о казнях давались царём главным образом во время пребывания в церкви, ведь признание в грехах требуется не Всевышнему, а самому грешнику. Да и казни через утопление (самая жестокая по последствиям для души) или расчленение (самая жестокая для тела) также не случайны: это отражало определённый религиозный (не христианский) смысл, связанный как с исцеляющим свойством мук для грешников в преддверии Страшного суда, так и невозможность их дальнейшего упокоения.
Число погубленных в опричнину, чьи имена известны – около четырёх тысяч человек исключительно из правящих слоёв. На освободившиеся места назначались местные люди, не связанные с репрессированными. В данных о жертвах обнаруживается избирательность репрессий. Около 30-40 процентов репрессированных – выходцы из Новгорода и Пскова. Из оставшихся почти половина, то есть ещё треть – литовско-украинские выходцы и их слуги.
Опричнина задала тренд, определявший политическое лицо Московии вплоть до 1605 года, то есть до начала Смуты. И хотя уровень репрессий после 1572 года снизился, но это не привело к восстановлению позиций литовско-украинского клана, остававшегося в подавленном состоянии весь этот исторический отрезок.
Неожиданным следствием опричнины стало резкое укрепления экономических и политических связей с бурно развивающимися Англией, Голландией и немецкими княжествами. При этом с Османской империей продолжались особые доверительные отношения, войн не было, а все коллизии и шероховатости из-за крымских и кавказских дел разрешались дипломатическим путём и обменом посольствами.
После смерти Ивана Грозного в 1584 году на престол вступил его сын Фёдор Иоаннович, а главным субъектом власти стала группировка, состоявшая из представителей коренных регионов страны. В ней выделялся Борис Годунов, чья родная сестра Ирина стала жёной наследника. Этот расклад не сулил оттеснённым на вторые роли вельможам светлого будущего.
Обращает на себя внимание то, что пропольскую партию возглавили Шуйские. – После опричнины никто из откровенной пропольской публики не решался на лидерство, уступая первые роли кому-то из местных бояр. И именно Василий Шуйский будет расследовать в Угличе гибель царевича Дмитрия (младшего сына Ивана Грозного) – судьбоносную для российской истории.
Второстепенные позиции литовско-украинского клана в элитах не отменяли концепцию Московии как центра «всея Руси», которая, однако, предназначалась сугубо для внешнего потребления, как обоснование претензий на западные земли. С целью усиления этой позиции было учреждено патриаршество, утверждённое в 1589 году на Соборе глав Восточных церквей. Первым русским патриархом стал митрополита Иова, выдвинутый Иваном Грозным ещё в ходе опричнины и сыгравший значимую роль в истории нашей страны. Иова верой и правдой служил и Фёдору Иоанновичу, и Борису Годунову, обеспечив его избрание царём на Земском соборе 1598 года. Царь Борис продолжил политику как по укреплению многочисленных средних слоёв населения, видя в них опору, так и по консолидации различных групп служивых людей.
Официально вся земельная политика 1570-1590-х годов, включая крестьянскую, окрашена романовской историографией в мрачные тона. Именно к этому периоду она относит окончательное закрепощение крестьян Московии. Однако никакого указа Ивана Грозного (или его упоминания в документах) об отмене Юрьева дня от 1581 года, запретившего уход от помещиков обнаружено не было ни во времена смуты, ни потом!!
В конце XVI начале XVII веков польские эмиссары, продолжая свою деятельность, вовлекают в свою орбиту Романовых, находящихся хотя и не на самом, но верху власти. И те, подготовив подставного «лже-Дмитрия» - своего холопа Григория Отрепьева и спрятав его в монастыре, планируют дворцовый переворот. Но несдержанный на язык двойник проболтался, что и стало известно Иове.
Осенью 1600 года, когда Годунов серьёзно заболевает, его противники начинают активную фазу к переворота: из романовских вотчин съезжаются и вооружаются их люди. Но их опередили благодаря Иове. 26 октября несколько сотен стрельцов атакуют подворье и арестовывают Романовых. На их клан обрушиваются репрессии. Отрепьева также ссылают в далёкий Кирилла-Белозерский монастырь, откуда он в 1601 году и бежал в Польшу…
Дальнейшее повествование книги посвящено установлению укроино-польского колониального режима, под маской под русских царей.
Уже после выхода в свет цитируемой мной книги Александр Владимирович выяснил, что никаких «Романовых» тогда не было. Т.н. «Романовы» — это выходцы из клана Юрьевых, приписавших себе родство с Анастасией (Анной) – первой женой Ивана IV и, якобы, дочерью Романа Захарьина-Юрьева (вместо Петра Захарьина-Яковлева). Сама же фамилия появилась в результате подлога – приписки в документах Анастасии (Анне) отчества Романовна (Бог шельму метит!), которого там изначально не было.
Вопрос о самозванцах Пыжиков обсуждал незадолго до своей кончины (?!) с потомком рода Захарьиных-Яковлевых (надеюсь, что он ещё здравствует!): https://www.youtube.com/watch?v=DCL4TpEo12E
Оценили 3 человека
9 кармы