Почему общая история не помогает дружить с соседями

Текущее обострение отношений с Азербайджаном вновь заставляет нас подумать о явлении, которое, как ни привыкай к нему, не перестает быть парадоксом: для стран, которые когда-то входили вместе с Россией в единое государство – Российскую империю, а позже Советский Союз, наше общее историческое наследие не становится основой для сближения с нашей страной, а, напротив, служит поводом к отталкиванию от нее.

Счастливым исключением является Беларусь, прочий же опыт не утешает. Республики Прибалтики были изначально настроены антироссийски; победа необандеровцев на Украине привела к вооруженному конфликту; в последние годы от Москвы отвернулись власти Молдавии; Армения (формально входящая с нами в оборонный союз) и Азербайджан (наш «стратегический союзник») соревнуются в том, кто пнет Россию больнее, так что Грузия, с которой у нас давно нет дипотношений, в этом закавказском трио выглядит приличнее всех.

Тревожно и за наших среднеазиатских соседей. Неужели и им придется пройти через острую стадию этой болезни?

И все это происходит на фоне замечательных отношений с теми из соседних стран, с которыми Россия никогда единого государства не образовывала. С КНР мы были смертельными врагами при Мао, а с Ираном – при Хомейни; с КНДР в советское время была очень умеренная дружба. Теперь же эти страны – наши главные союзники, и за освобождение Курской области погибали солдаты армии Северной Кореи, а вовсе не армий стран ОДКБ. Так почему же общее наследие разделяет, а не объединяет?

Для сторонников «деколониальной оптики» тут все ясно: империя рухнула, зависимые территории отделились от метрополии, и нет ничего удивительного в том, что они вспоминают ее недобрым словом. Однако здесь напрашивается несколько возражений.

Во-первых, после распада СССР прошла уже треть века, и исторические обиды, если они были, должны были потерять свою остроту, а они, наоборот, лишь усугубляются.

Во-вторых, мы знаем примеры иных отношений между метрополией и ее бывшими владениями. Скажем, у ряда стран Латинской Америки сохранились традиционно дружественные отношения с Испанией, а ведь они воевали с ней за свою независимость. Да и сегодняшняя Индия отнюдь не собачится с Великобританией, от власти которой она так трудно освобождалась.

И, разумеется, в-третьих, никакой колониальной империей СССР не был. Граждане всех республик имели равные права, а русские не были «сахибами» по отношению к азербайджанцам или узбекам. Дружба народов – понятие, неведомое для британских или французских колонизаторов, – была одной из главных идеологем.

Тем не менее во многом нынешние проблемы коренятся в советском времени. Царское деление на губернии, не маркированные этнически, было более рациональным. В Елизаветпольской и Бакинской губерниях, из которых позже составился Азербайджан, азербайджанцы составляли порядка 60% – большинство, но не преобладающее. Советская власть изобрела понятие «титульных народов», в результате народы нетитульные оказались как будто гостями на земле, на которой они жили веками. Так под покровом пролетарского интернационализма была протоптана тропинка к будущей этнократии.

Советская власть, с одной стороны, старалась всячески приподнять нацокраины, убедить каждый титульный народ в том, что у него была великая культура, которая хирела в «тюрьме народов», но теперь-то уж расцветет. На поток было поставлено производство местной интеллигенции, которая под руководством русских наставников конструировала своему народу великую историю, а порой и литературный язык. Одновременно центр старался поставить республики в более выгодное экономическое положение за счет развитых российских регионов.

С другой стороны, универсальным принципом советской жизни был централизованный партийный диктат, включая периодически обострявшуюся борьбу с «буржуазным национализмом», и это не могло не задевать местную элиту: как же так, мы такой великий народ, а нами помыкают из Москвы? А может быть, «тюрьма народов» никуда не делась?

Прошло время, и эта точка зрения стала преобладающей не только в республиках, ставших независимыми, но и в новой постсоветской России. То единое наследие, воплощенное в заводах, плотинах, книгах, человеческих связях, нашей общей Победе, которое должно было стать основой для сохранения влияния России, мы же сами и стали порочить. Да и саму Россию объявили страной-неудачницей, которую надобно отдать на выучку Западу. Неудивительно, что элита бывших республик-сестер подумала: зачем нам такая Россия? Лучше самим, напрямую пробиваться в западный мир – в ЕС, в НАТО или, на худой конец, в какой-нибудь «Великий Туран».

Сегодня, когда Россия утверждает себя как подлинно независимую страну-цивилизацию, мы сталкиваемся с непониманием вдоль наших границ. Мы вспомнили про дружбу и братство, мы апеллируем к общему наследию, общей исторической судьбе, а на том конце провода уже не понимают, о чем это мы. Среднему азербайджанцу – 30 лет, средний узбек и того моложе. То есть, большинство жителей этих стран не жило в советское время, не училось в советской школе. А учили их тому, что до обретения независимости был сплошной мрак и только после прихода великого лидера такого-то страна встала на путь процветания.

Такова реальность. Рассчитывать на то, что существует «ближнее зарубежье», где нас поймут и оценят лучше, чем в странах более отдаленных, не приходится. Скорее следует готовиться к новым ударам в спину и думать, что с этим делать дальше. Мнение о том, что нам снова надо поставить Закавказье и Среднюю Азию под прямой контроль, и вот тогда-то возродится прежняя дружба народов, нельзя считать реалистичным. Вовсе отгородиться от соседей, а в качестве трудовых мигрантов завозить каких-нибудь филиппинцев – тоже не выход. Остается исходить из того, что нам никто не обязан и мы никому не обязаны и что нам предстоит заново и на чисто прагматической основе доказывать бывшим братским народам выгоду и неизбежность хороших отношений с Россией.

Источник