От Индии к Афганистану, Ирану и вновь к Индии. Никита Сергеевич Хрущев Воспоминания. Время. Люди. Власть. Книга 2

      От Индии к Афганистану, Ирану и вновь к Индии

На обратном пути из Индии в Советский Союз мы получили приглашение от правительства и короля Афганистана остановиться на несколько дней в Кабуле для бесед[334]. Мы охотно приняли это предложение, так как Афганистан нас очень интересовал. За Афганистаном ухаживали США. Они давали ему кредиты, брали на себя проведение дорожных работ, возводили какие-то сооружения и предлагали свои услуги относительно разработки естественных богатств. Одним словом, все было направлено на то, чтобы вовлечь Афганистан в их блок. Это нас беспокоило, потому что каждому, даже неискушенному политику, ясно, что Афганистан не представляет интереса как военная сила для империалистов. Он им интересен как сосед СССР. Было бы выгодно использовать его территорию для размещения военных баз, нацеленных на СССР. Наша граница с Афганистаном составляет около 2000 километров. Если бы Афганистан предоставил свою территорию под военные объекты США, это вызвало бы у нас серьезное беспокойство. Англия сюда свой нос уже не совала. Функции международного жандарма выполнял американский империализм. Поэтому мы хотели, чтобы Афганистан установил с нами дружеские отношения и с доверием относился к нашей политике. Мы против Афганистана не замышляли ничего агрессивного, не собирались вмешиваться в его дела[335].

Получив приглашение, мы посчитали, что оно может в какой-то степени содействовать осуществлению наших желаний. Во время посещения Индии действовала такая традиция: сначала давался концерт в нашу честь, потом выступали и наши артисты, которые приезжали сразу с нами либо позже нас. У нас в этом плане было чем похвастаться, и такие концерты производили везде очень хорошее впечатление. Мы хотели то же самое сделать и в Афганистане. Поэтому на второй день после нашего приземления в Кабуле туда прилетели из Индии наши артисты и мы решили, что если в нашу честь будет организован концерт, то и мы со своей стороны предложим выступление наших артистов. Наши артисты дали концерт, но местные власти заранее нас предупредили, что они возражают против артисток как женщин, и сказали: «Дело ваше, но мы хотели предупредить, что это произведет плохое впечатление на зрителей и оставит в них неприятный осадок на долгое время, а некоторые круги афганской общественности перестанут посещать ваше посольство». И мы отказались от своей затеи: зачем нам лишние хлопоты? Мы ведь хотели расположить к себе афганскую общественность, ее социальную верхушку. Рабочие не имеют возможности бывать на приемах. Мы дорожили добрыми связями с общественностью, с правительственными и королевскими кругами.

Мы провели беседы с премьер-министром Афганистана, дядей короля, Даудом. Мы его так называли для простоты, а у него было более сложное имя. Министр иностранных дел тоже был королевским дядей. И тот и другой – умные люди среднего возраста. С ними было приятно и полезно вести беседу. Потом нам сказали, что нас хочет принять король. Да и мы желали познакомиться с ним. Беседа была короткой. Мы рассказали о своих впечатлениях об Индии, о внутреннем положении СССР, главным образом о нашей экономике. Разговор велся в теплых тонах, однако мы чувствовали, что король не раскрывается и держит себя в определенных рамках. Распрощавшись с ним, мы затем продолжали беседы с правительством. У нас имелся ряд вопросов, которые там обсуждались: установление более тесных контактов, сооружение дороги от аэродрома до Кабула, о чем нас попросили. Аэродром строили американцы. Нам показали военный колледж[336], в котором учились сын короля и сам король. После очередного собеседования мы согласились построить хлебозавод в Кабуле. Мы полагали, что лед в какой-то степени тронулся и взаимное доверие, зародившееся ранее, продолжает укрепляться.

Возникла мысль проявить особое внимание к улучшению положения населения Афганистана, которое было бедственным. Настоящей промышленности почти не имелось, жилые здания в столице производили жалкое впечатление, народ одевался так просто, что дальше некуда. СССР предложил Афганистану довольно солидную по тому времени сумму, хотя и сам не располагал излишками валюты, а, наоборот, нуждался в ней. Кабульские власти отказались принять валюту, а потом через людей, к которым мы относились с доверием, разъяснили, почему не могут принять этот дар: они не хотели стать зависимым государством, подарок связывал бы им руки, они благодарны, но принять не желают. 

Мы твердо знали, что США домогаются заключения договора о расположении там своих военных баз, пугая Афганистан тем, что СССР что-то замышляет против него. Это нас весьма беспокоило. Сумма, которую мы предложили Кабулу, была для нашей экономики очень существенной, и все же мы действовали, по-моему, правильно. Если бы Афганистан пошел на уступки США и вступил в их военный блок, как это сделал Пакистан, то это обошлось бы нам потом во много, много раз дороже; мы вынуждены были бы создавать укрепления и принимать другие меры для обороны наших границ, а самое главное – имели бы близ нашей территории военные базы США.

В те несколько дней, что мы пробыли в Кабуле, нам организовали национальные соревнования. У нас такие же соревнования проводятся в Средней Азии, называются они «козлодранием». Всадники на лошадях разбиваются на две группы, им намечаются круги, одна сторона должна схватить тушу и суметь бросить в чужой круг, что и считается выигрышем. Кони были горячие, всадники тоже. Нам рассказывали, что нередко случаются человеческие жертвы: если всадник будет сбит с коня и упадет под ноги лошадей, это может кончиться его увечьем или гибелью. Народу собралась масса, специально были возведены трибуны с навесом, приехало правительство с королем во главе, «козлодрание» протекало с видимым напряжением. Для меня эта игра была новостью. Я никогда ее не видел раньше, а увидев, посчитал грубой. Затем в нашу честь было организовано еще одно соревнование – игра с мячом на конях. Там тоже хватало опасности, зато больше спортивности. И в этой игре случались увечья. Нам рассказывали еще во время визита в Индию, как в ходе подобного же соревнования, проводившегося в Лондоне, участвовавший в игре магараджа сломал себе ногу.

Афганцы внимательно следили за ходом игрищ и бурно реагировали на происходящее, их лица сияли, глаза сверкали. Когда я однажды присутствовал на каком-то празднике в Киргизии, то встретился с идентичным соревнованием, которое является общим увлечением киргизов, таджиков и узбеков. Там наблюдался такой же азарт, как в Афганистане. В Кабуле я впервые увидел женщин под паранджой. Они производили тяжелое впечатление. Идет какой-то истукан с очертаниями человека, на него надет мешок, перед глазами висит черный квадрат – сетка из конского волоса. Через эту густую сетку женщина смотрит и дышит. Когда мы проезжали по городу, то видели много таких фигур. Иногда при встрече некоторые женщины приподнимали паранджу, видимо, стремясь получше рассмотреть русских. Это могли позволить себе, как нам объяснили, только старые женщины, а для девушек или молодых женщин такое совершенно исключено. Конечно, бывали случаи, когда они рисковали жизнью, нарушая сей обычай.

В ходе собеседований и король, и премьер-министр, и министр иностранных дел подчеркивали, что когда афганский народ воевал с англичанами за свою независимость и отстоял ее, то на их стороне в борьбе против колонизаторов выступал СССР. Первой страной, которая признала свободное правительство Афганистана, тоже был CCCР[337]. C другой стороны, первым иностранным правительством, которое признало Советскую Россию, являлось правительство Афганистана. Так у нас издавна сложились дружеские отношения, хотя каждая сторона понимала по-своему ситуацию, которая имела место в другой стране. Афганцы часто ссылались на то, что Ленин относился к ним с должным пониманием, и чтили память великого человека, который подал руку помощи народам Афганистана в самое критическое для них время. Советская помощь оставила глубокий след. Мы теперь этим воспользовались и говорили, что являемся почитателями и наследниками дела Ленина, проводим политику, которая вытекает из его учения, продолжаем его линию в отношении Афганистана и впредь будем ей следовать.

Мои впечатления о Кабуле: холод (стояла зима), некоторая подавленность высотой, на которой он расположен. Особенно тяжко переносил ее Булганин. Он еле ноги волочил и все время лежал, если только согласно протоколу не надо было куда-нибудь ехать. У меня тоже возникло пониженное настроение, но я не потерял работоспособности. Видимо, имел большую природную сопротивляемость. Дворец[338], в котором нас разместили, роскошный, окруженный большим парком. Мне запомнились в нем родные тополя, приспособившиеся к суровому климату. Сказывалась высота над уровнем моря, потому что в принципе это же юг, и там произрастает хлопок. Более мягкий климат внизу, в долинах.

По возвращении домой мы доложили в ЦК КПСС о своей поездке. Констатировали, что она была полезной, состоялись хорошие встречи и в Индии, и в Бирме, и в Афганистане. Все были довольны результатами поездки. Условились, что следует продолжать ленинскую политику мирного сосуществования и делать со своей стороны все возможное для укрепления дружеских отношений с нашими соседями. Хотя Индия не являлась непосредственным соседом СССР, и она проводила свою особую политику, не участвуя в военных блоках США, что нас привлекало и прельщало, поэтому в отношениях с ней надо было прилагать все усилия, чтобы завоевать еще большее ее доверие. То же касалось Бирмы.

Потом к нам вновь приезжал Неру и другие азиатские государственные деятели, а наша представительная правительственная делегация, которую возглавлял председатель Президиума Верховного Совета СССР Ворошилов[339], отправилась в свою очередь в Индию. В состав делегации входила, в частности, товарищ Фурцева[340].

На нее мы возложили особые полномочия приглядывать за Ворошиловым. В то время здоровье Ворошилова находилось в таком состоянии, что он не совсем хорошо разбирался в обстановке и был не в состоянии держать себя соответственно рангу. Характер его стал таков, что он мог, сам не желая того, нарушить наши хорошие отношения с Индией. Началось с протокольного конфликта. Ворошилов наметил себе очень большую свиту, и индийское правительство попросило сократить ее, так как создавались трудности с размещением. Мы пожурили Ворошилова и это дело уладили.

По возвращении домой Фурцева рассказала о новом происшествии в Калькутте. Встреча прошла на должном уровне и соответствовала рангу гостей. Ворошилову предложили такую согласованную заранее программу: посещение исторических мест, памятников, парков, различных учреждений, которые хотели показать нашей делегации. Глава нашей делегации вскипел: «Что вы мне голову будете морочить? Подсовываете всякую чепуху, которую я должен посетить, зачем это мне? Я приехал из Советского Союза и хотел бы, чтобы мне показали ваш рабочий класс, заводы и фабрики. Вот что меня интересует!» Все были смущены. Руководители Индии и данного штата были бы не прочь показать просимое, но дело заключалось в том, что в Индии превалирует частная собственность, и поэтому для того, чтобы попасть на завод, надо сначала заслужить расположение его владельца, иначе никакое правительство, центральное либо местное, не сможет привести туда своих гостей, не согласовав визита с владельцем.

Это напомнило мне анекдот, который некогда гулял у нас. Советский гражданин приехал в Прагу, столицу тогда еще капиталистической Чехословакии, увидел огромный дом и спросил: «Кому этот дом принадлежит?» – «Это дом Бати». – «Бати?» – «Да». – «А раньше кому он принадлежал?» – «И раньше он принадлежал Бате, и сейчас тоже» [341]. Вот характерная черта. У советских уже выработался такой рефлекс: «У-у-у, какое сооружение, кому же это раньше принадлежало?» Сразу отвечали, что до революции владельцем был князь такой-то, граф такой-то, капиталист такой-то. Но у нас их давно нет, а за рубежом есть, о чем приходится помнить. В калькуттскую ситуацию вмешался Неру, эластичный человек и к тому же премьер-министр. Он договорился с кем надо, и владельцы каких-то заводов согласились показать свои предприятия гостям. Когда делегация возвратилась, мы Ворошилова довольно основательно критиковали, разъясняя элементарную разницу между Советским Союзом и Индией. Вообще та поездка произвела впечатление на индийских граждан своей представительностью, но контакты с Неру, с которым Ворошилов повздорил, нам ничего доброго не прибавили, а если подбавили, то скорее ложку дегтя в бочку меда. Фурцева, находясь в Индии, давала Ворошилову товарищеские советы, а он проявлял по отношению к ней большую несдержанность, и потом в Москве набросился на нее, будучи недоволен тем, что мы ее поддержали, сказав, что она занимала правильную позицию. После нашего с Булганиным визита индийцы обратились за помощью в строительстве металлургического завода. Мы имели сведения, что они обратились с той же просьбой к Англии и ФРГ, желая построить сразу три металлургических завода. Мы выделили им кредиты, договорились о стоимости мероприятия и подписали соответствующий договор. Когда был разработан наш проект завода, его решили строить в Бхилаи[342]. 

Из-за недостаточной квалификации их инженеров, которые не смогли самостоятельно изучить наш проект, индийское руководство пожелало провести консультацию в Англии, а проект, созданный англичанами, дать для консультации в СССР. Довольно оригинальный метод проверки, но мы ничего не имели против, так как были уверены, что наш проект отвечает современному уровню металлургического производства. 

Индийское правительство боялось обидеть нас своим недоверием, но мы даже хотели, чтобы англичане, являясь давними специалистами металлургического дела, прислали свое заключение о нашем проекте.

В пору моего детства и юности англичане пользовались в России большим авторитетом как знатоки металлургии. В Юзовке владельцем металлургического завода был Юз. Вскоре после революции этот завод назвали именем Сталина. В мое время знаменитую «Дубинушку» пели с такими словами: «Англичанин-мудрец, чтоб работе помочь, изобрел за машиной машину. А наш русский мужик, коль работать невмочь, то затянет родную дубину». 

Правда, позже эта песня обрела другие слова: «За годами года проходили чредой, изменялась родная картина, и дубина с сохой отошли на покой, их сменила родная машина. Эй, машинушка, легче, эй, железная, сама пойдет». То есть Англия постепенно теряла свое мировое техническое значение. Когда я работал в Донбассе в 1913 году на шахте, принадлежавшей французской компании, англичане арендовали там один участок по разработке малого угольного пласта. Малый пласт самый тяжелый, и англичане применили машинную выемку угля, а также отбойные молотки. Они первыми внедрили врубовую машину. Впрочем, и сейчас Англия занимает ведущее положение в ряде технических отраслей производства, и мы вынуждены вести переговоры о закупках у нее современного оборудования.

Итак, мы передали свой проект англичанам, они его изучили, дали заключение и доложили правительству Индии. Из Дели нам сообщили, что английское заключение оказалось очень лестным для нас. Англичане, собственно говоря, никаких замечаний не сделали, сказали, что проект отвечает всем нормам современного металлургического производства. Зато наши инженеры в английском проекте нашли многое, что надо было бы подправить. Так как с ФРГ официальных отношений у нас еще не наладилось, то правительство Индии не просило нас передать свой проект немцам, а немецкий проект – нам. Развернулось негласное соревнование. Мы подобрали для Бхилаи хороших руководителей дела, администраторов, инженеров и даже рабочих, они выехали в Индию. Индия, как и другие иностранные державы, хотела, чтобы мы построили завод на договорных началах. Мы отказались, исходя из того, что не желаем быть работодателями и сталкиваться с рабочими, так как обязательно возникают трудовые конфликты. Конфликты внутри государства возможны, но мы не хотели конфликта индийских рабочих с представителями СССР, чтобы не запятнать нашу политику в глазах пролетариата.

Немцы приступили к работе раньше нас, и мы получали информацию, что они идут впереди. Мы же со своей стороны предпринимали все усилия к тому, чтобы раньше их построить металлургический завод, раньше дать чугун и сталь. Я лично следил за ходом строительства. Наконец, мне доложили, что мы начали выравнивать график, ликвидируя отставание. Я очень уважал товарища Дымшица[343], который был назначен руководителем данного строительства. Я его знал по работе на юге, когда после Великой Отечественной войны он восстанавливал металлургические заводы Украины. Работая тогда в Запорожье, Дымшиц проявил большие организаторские способности и первым ввел новый способ восстановления доменных печей: на земле изготовляли целиком секции домны, потом кранами поднимали для клепки или сварки прямо на месте. Одну доменную печь, которая там уцелела (остальные были разрушены фашистами), но устарела, оттащили в сторону, а новую надвинули. Так мы выиграли что-то около года во времени. Теперь я его вызвал, рассказал о строительстве в Индии и попросил оказать помощь в Бхилаи.

Дымшиц уехал туда и организовал работу так, что мы вошли в график. Он лично докладывал Неру о ходе строительства и произвел на него очень хорошее впечатление. Нам это было выгодно. Мы успели закончить свой завод несколько раньше немцев, сдали его хозяевам, и он пошел с первого запуска, без сучка и задоринки[344]. Правда, произошел несчастный случай, который нельзя было предвидеть. Среди прочих там работал один наш хороший инженер, успешно ведший дело. К нему сложилось позитивное отношение со стороны правительства Индии. В выходной день он поехал на охоту со своим сыном-подростком, выстрелил, утка упала, он полез доставать ее из болота, и трясина его засосала. Это для всех стало большим огорчением. Когда индийцы получили первые чугун и сталь, наш авторитет там резко вырос. Наладка оборудования прошла гладко, наши агрегаты заработали без особых к тому усилий, что не всегда бывает, если смонтированное оборудование сразу берет рабочий темп. Немцы же не уложились в график, хотя раньше начали, но они имели долгие простои в процессе наладки.

He хотел бы тут создавать впечатление, как иной раз у нас делается, что мы уже держим бога за бороду, и что все, нами сделанное, есть наилучшее. Нет, к сожалению, далеко не так. Еще и сейчас мы основательно отстаем в ряде технических отраслей и проблем от мирового уровня. Это огорчает меня ныне и огорчало в былые времена. Я, уже будучи пенсионером, переживаю и болею за нашу страну, за то, что мы еще не набрали должной силы. А пора ведь. Прошло 52 года с тех пор, как рабочий класс Советской России победил, а мы все еще догоняем, догоняем капиталистов и никак догнать не можем. Этот, как мы его называем, гнилой капитализм не раз преподносит нам такие уроки, что мы от изумления рты раскрываем. Я очень хотел бы, чтобы, наоборот, мы в такое положение ставили бы своих противников. Говорю это к тому, что немцы, конечно, тоже признанные металлурги, немецкая техника вовсе не ниже нашей. Полагаю, что тут сказался тот факт, что мы больше строили, и если допускали раньше ошибки, то на них учились, при повторении схожего строительства этих ошибок избегая. Но отсюда не вытекает, что мы должны принижать других и зазнаваться, особенно перед немцами, англичанами, американцами, бельгийцами – искусными металлургами и химиками.

Много рабочих и инженеров из Индии приезжало в СССР пройти стажировку, поработать на заводах, включая металлургические в Запорожье. Это тоже сближало наши народы, мы лучше друг друга узнали. Индийцы получили высокую квалификацию, а потом на своих заводах становились на положенное место на вахту и прекрасно справлялись с работой. Они всегда знали, что мы от них никаких секретов не держим, наши люди с раскрытой душой делились своими знаниями и опытом. Это очень важно, потому что капиталистические фирмы считают все свое производственным секретом. Когда же мы охотно делились своими знаниями, это производило сильное впечатление на тех, кого мы обучали. Они понимали, что мы искренне хотим помочь Индии избавиться от колониального наследия в виде нищеты и отсталости.

Мощность Бхилайского завода составляла сначала свыше миллиона тонн стали в год[345]. Как только это строительство было завершено, правительство Индии вступило с нами в переговоры о доведении его мощности до двух миллионов тонн. Мы приняли предложение и приступили к новой работе. Когда я посетил Бхилаи в 1960 г. по пути в Индонезию, то вместе с Неру и индийским министром промышленности осмотрел завод. В местном поселке я заночевал и успел поговорить с рабочими. Если в первые мои встречи с индийцами в 1955 году я на все смотрел глазами туриста-северянина и воспринимал людей и природу Индии как экзотику, наполненную чудесами, то на новом этапе мы встретились просто как друзья, делавшие общее дело и успешно завершившие его. Я был очень доволен этим. Тогда же мы приняли решение оказать помощь Индии в организации государственного сельскохозяйственного предприятия крупного масштаба вроде нашего совхоза, для чего мы предложили Неру в подарок необходимое количество тракторов, комбайнов, сеялок и других сельскохозяйственных машин. Он с благодарностью принял дар. Затем для консультации мы послали туда инженеров и агрономов.

Вот сейчас я нахожусь на пенсии, и мне порою приходится слышать, что мы осуществляли неразумные акции, разбазаривая народные средства при организации совхозов или чего-то иного в Египте и в Индии. Не знаю, то ли таким людям не разъяснили дело, то ли специально им подбрасывали вредные мысли. 

Тут налицо глубокое заблуждение. Возьмем простой пример: друзья, работающие на одном заводе, ходят друг к другу в гости, при этом один издерживается, покупает угощение, потом другой приглашает его с ответным визитом к себе и делает то же. Если взять их семейные бюджеты и издержки, то они выше в процентном отношении к бюджету по реальной стоимости, чем поставки в виде машин, осуществлявшихся нашим государством. Но зачем нам это нужно? Там друзья СССР, мы хотим закрепить дружеские отношения, упрочить мирное сосуществование. Между государствами, чтобы сложились мирные отношения, поступают так же, как в личных отношениях. Если государства дружат, они тоже проявляют какое-то взаимное внимание, приглашают граждан в гости, делают друг другу материальные подношения, но обычно не потребительского характера, а производственного. Тем самым демонстрируют возможности, которыми обладают, и воздействуют на сознание граждан другой страны. Такой метод поведения всегда себя оправдывал и будет оправдывать.

С точки зрения издержек, которые понес СССР, делая мизерные подарки, они себя окупили, упрочив дружеские отношения с Индией. И при посещении там упомянутого совхоза[346] я испытал большое удовлетворение, увидев крупное хозяйство с полями, обрабатываемыми современными машинами. Отличный пример для всего сельского хозяйства Индии. Туда съезжались люди посмотреть на новинку. Самая лучшая пропаганда теории – живой пример. Мы успешно пропагандировали социалистический способ ведения сельского хозяйства на основе крупной механизации. Таковы были наши побуждения, и мы были благодарны, когда Неру принял дар. Ведь не каждый его принимал. В Афганистане валюту у нас не взяли, хотя мы никак не обусловливали способ ее употребления. Там отказались от дара не потому, что были богаты, а потому, что нам еще не доверяли. Старались, конечно, понять наши побуждения, зная, что мы и сами не столь уж богаты и тем не менее предлагаем довольно большой подарок. В чем дело?

Наш жест они отвели, вежливо поблагодарив и отказавшись. Нам было вовсе не приятно встретить отказ, то есть проявление недоверия. Мы постарались взвесить, чем это вызвано, какая акция может последовать с их стороны. Ожидали, что после этого у них начнется заметное сближение с США, которое приведет к усилению американского влияния в Афганистане, получению там каких-то концессий или созданию военных баз. Это вызвало бы огромные ответные затраты со стороны СССР, чего мы не хотели. Вот чем мы руководствовались, когда предлагали свою помощь. Да, она предлагалась безвозмездно, но это оказалось бы во много раз выгоднее. Не говорю уже о дружественной стороне дела, когда, приобретая друзей, мы тоже увеличиваем свое могущество, завоевывая на свою сторону все больше и больше умов, что сокращает возможности врагов использовать наших соседей против нас.

Спросят: а что же для нас сделала другая сторона? Другая сторона не имела тогда возможности что-либо сделать для нас, а могла только благодарить. Так, в Индии ее возможность свелась к угощению плодами и соком манго. Я в первый раз встретился с этим замечательным продуктом. Неру всегда любил смотреть, как мы расправлялись с диковинным фруктом. Не смейтесь, там сложная операция, которая накапливается опытом. Неру говорил: «Смотрите, как я буду есть, у нас уже выработалась традиция, вот и вы так делайте». Индира Ганди, тоже находившаяся за столом, рассказывала, что в Индии бытует мнение, будто манго лучше всего есть, сидя в ванной, чтобы сразу мыть руки, ибо плод очень сочен и сладок. Самая ценная награда, которую мы получали взамен, – понимание и доверие со стороны индийского народа и Неру.

Американцы на оказание помощи тратили и сейчас тратят миллиарды долларов. Их помощь тоже выражается в виде подарков, то есть каких-то полезных сооружений. При этом они всегда преследуют свои цели. Это капиталистическая страна, поэтому никаких подарков они просто так не сделают, если не смогут извлечь какой-то пользы. Делая подарки в виде концессии на разработку какого-нибудь сырья или на организацию какого-то производства на территории этого государства, они извлекают огромные прибыли. Наряду с этим они укрепляют военное влияние в этой стране.

Мы руководствуемся учением великого Ленина и питаем братские чувства к народам всех стран. Предлагая помощь, мы не преследуем извлечения каких-либо материальных выгод или подчинение этого народа. Мы хотим лишь завоевать его дружеские симпатии, объединить наши общие усилия в борьбе за обеспечение мира и процветание народов, а внутреннее устройство каждого государства – это дело каждого народа. Хотя мы, конечно, все делаем для того, чтобы ускорить понимание прогрессивности нашего общества, созданного на основе учения Карла Маркса, Энгельса и Ленина. При этом необходимо проявлять терпение. Я опять повторяю – это сугубо внутренний вопрос.

Наконец, попозже у нас сложились хорошие отношения и с Афганистаном. Они и сейчас таковы. Спустя какое-то время Афганистан не стал ожидать, когда мы ему предложим очередную помощь, и сам начал проявлять инициативу, обращаясь к нам с просьбами. Понадобилось провести дорогу сквозь горы с пробитием туннеля. Эта работа была сделана. Там нет железных дорог, шоссейные дороги – главные артерии, которые связывают провинции и по которым течет экономическая кровь в организме страны. Значение дорог для них колоссально. Наша новостройка протянулась на несколько сот километров от советской Кушки на юг, в сторону Пакистана, и оттуда с ответвлением к Кабулу. Дорога, сооруженная нами, приобрела большое экономическое и стратегическое значение, хотя СССР она дорого стоила.

Эта дорога дает возможность Афганистану перебрасывать грузы и войска, если понадобится, к границе с Пакистаном. По ней в принципе могли бы перебрасываться и наши войска в глубь Афганистана. Если бы Ираном была навязана нам война, то этой дорогой могли бы воспользоваться и мы. Нам было нелегко завоевать такое доверие у короля и правительства Афганистана, убедить их, что мы не злоупотребим их доверием и строим эту дорогу в мирных целях. Одновременно мы обезопасили на том участке свою границу. Афганистан нам не угрожал, но его территорию, если бы у нас не сложилось дружеских отношений, могли использовать наши противники. Я много раз встречался с руководителями Афганистана. Его король в конце концов согласился приехать на отдых в Крым[347]. Мы его и раньше приглашали, но он находил вежливые формы отказа, а отдыхать ездил во Францию. В Крыму мы с ним ходили на охоту. Правда, ничего не отыскали, не было охотничьей поры. Походили просто с тем, чтобы поразвлечь гостя и показать наши крымские красоты, а также охотничье хозяйство: оленей, муфлонов, всяческую дичь. После своей отставки я из сообщений печати вижу, что Афганистан по-прежнему питает к нам доверие.

В беседах с королем и правительством Афганистана я рассказывал и о наших успехах при разведке нефти и газа на границе Афганистана: «Видимо, и у вас есть эти богатства, они имеют большое значение для развития экономики. Надо провести разведку недр на нефть, газ и другие полезные ископаемые. Почему залегание богатств должно проходить только по границе и не может распространяться на вашу территорию? Естественно, они есть и у вас, надо только их достать». Собеседники смотрели мне в глаза, но проявляли сначала сдержанность. Потом предложили нам по договорным обязательствам провести разведку недр. Мы нашли там большие залежи газа. Сейчас этот газ афганцы предложили нам в уплату за геологические работы и поставки, которые мы производим для промышленности Афганистана.

Конечно, ограниченные люди могут возразить:

– Зачем это делать? Мы могли бы эти средства затратить на нужды нашего народа.

Это правильные рассуждения, но тогда следует проводить иную политику, держа в нищете своего соседа. А это долго не может продолжаться, наши отношения начали бы охлаждаться и могли превратиться во враждебные. Американские капиталисты предложили бы Афганистану разработку недр. Они извлекали бы пользу для себя, и Афганистан получал бы какую-то пользу, а мы получали бы только вред. Афганские руководители и народ настраивались бы против Советского Союза, враждебные силы на территории Афганистана направляли бы его политику против нас. В конце концов кончилось бы сооружением на территории соседа военных баз. Чтобы парализовать военную угрозу, пришлось бы нам затратить во много раз больше средств, чем мы дали Афганистану в качестве даров.

Вот как надо понимать дела по-государственному и не крохоборничать. Следует авансом нести затраты на то, что в будущем даст огромные прибыли, и материальные, и в виде дружбы.

Как складывались наши отношения с Ираном? Это был очень сложный процесс. Своими корнями он уходил в царское время. Тогда Россия пыталась устанавливать свое господство в Персии, навязывая ей свою волю. Русские оккупационные войска стояли в Персии. Некогда России эта политика стоила жизни ее замечательного драматурга Грибоедова, который был послом в Тегеране. Во время Великой Отечественной войны отец нынешнего шаха[348] проводил прогерманскую политику, поэтому СССР, договорившись с Англией, вынужден был вновь оккупировать Иран, разделив его территорию надвое. Это тоже наложило свой отпечаток на наши отношения, хотя мы преследовали цель лишь обезопасить свою границу с юга. Всегда страна, вводящая свои войска на территорию другой страны, даже давая какие-то обязательства или объяснения, рискует утратить ее дружбу. Вот и оставался недобрый след, о котором помнил ныне правящий шахиншах. После второй мировой войны мы начали выводить из Ирана свои войска, но их вывод был замедлен Сталиным. Потом развернулась гражданская война в иранском Азербайджане. Шах Ирана понимал, что она организована нами, да и партизаны были снабжены нашим оружием. В конце концов правительственные войска подавили это движение, часть партизан ушла через нашу границу. Это оставило новый недобрый осадок на наших отношениях.

Используя ситуацию, США стали создавать там военные базы против нас[349]. Шах говорил, что этого нет, но мы не верили. Твердой границы с Ираном у нас не имелось, действовала демаркационная линия, которая оспаривалась. Мы пригласили шаха для беседы на этот счет, договорились об установлении твердой границы, подписали протокол и географическую карту[350]. Предложили начать работы по сооружению гидроэлектростанции на реке, которая служит границей между Советским Союзом и Ираном[351]. Наши предложения шах принял не сразу. Теперь я читаю, что такие работы ведутся. Эти воды станут приносить пользу как СССР, так и Ирану, потому что будут использованы для полива земель, выращивания хлопка и фруктов. Люди сами решат, что им выгоднее выращивать.

Позволю себе повториться, это очень важно. Чтобы заложить доверие, приходится идти на материальные издержки. Они с лихвой окупятся, когда возникнут доверительные и дружеские, а может быть, и союзнические отношения.

Лучше понести полезные издержки, особенно в виде подарков на организацию производства у своего соседа, чем потом нести затраты на военные сооружения, которые никому ничего на дают. Они могут принести только смерть и соседу, и своему народу. А на укрепление мирных отношений денег жалеть не следует, потому что, как говорится, от добра можно ожидать добра со стороны своего соседа. Мы сейчас пожинаем положительные плоды тех затрат на укрепление наших дружеских отношений с пограничными странами: обеспечение безопасности границ в виде гарантий, что наши соседи не будут использованы нашим противником против нас.

Сейчас мне приятно читать в газетах заявление шаха Ирана о дружественной политике в отношении нашей страны. Его надо было, если грубо говорить, заработать, на деле доказать нашу мирную политику. Даже шах, который очень неприязненно относился к нам, в последнем заявлении, сделанном месяц тому назад, сказал, что граница Ирана с Советским Союзом – это граница с дружественным государством и что у Ирана сейчас самые лучшие дружеские отношения с Советским Союзом. Советский Союз оказывает Ирану помощь экономическую, техническую и прочую.

Я сегодня по радио слышал, что уже в этом году заканчивается строительство плотины на пограничной реке. Это тоже выражение дружеских отношений, потому что построить такие сооружения на границе, когда отношения неустойчивы, невозможно.

Могут сказать: «Мы много сделали для Китая, а он встал на путь вражды с Советским Союзом». Что же, бывает, но в этом виноваты не мы. Даже при той ситуации, которая сейчас сложилась у Советского Союза с Китаем, и, казалось бы, при наличии наглядных доказательств, что не следовало бы нести таких затрат, я считаю нашу политику правильной. Мы так действовали, чтобы поднять экономику Китая и укрепить ее на пути строительства социализма. Мы искренне помогали, с тем чтобы наш друг развивался, строил свое хозяйство и укреплял свою независимость, как это сделали мы после Октябрьской революции. Но получили обратное. Все возможно ожидать от людей. 

Мао Цзэдун, безусловно, проводит неправильную политику. Но я глубоко уверен, наша дружба оставила глубокий след в сознании китайского народа. Как говорится, мао цзэдуны приходят и уходят, а народ Китая остается. Придет время, когда не будет Мао Цзэдуна, не будет и его последователей, а то здоровое, полезное семя, которое посеяно нами в Китае, прорастет и будет развиваться.

В 1959 году Китай начал военные действия против Индии, чем поставил нас в тяжелое положение[352]. Мы заявляли, что у нас с Китаем братские отношения, что мы стоим на общих позициях социалистического строительства. А что может больше сближать народы, чем общие цели в борьбе за лучшее будущее? Но лучшее будущее – не за счет других народов! Мы своей политикой делаем все, чтобы поднять жизненный уровень народов СССР не в ущерб соседям. И всем другим желаем того же. И вдруг – такая война! Нам надо выбирать… Индию мы считали дружественной страной и ее народу желали того же, чего желали себе. Китаем же был поставлен вопрос ребром. СССР требовалось безоговорочно определить свою позицию. Если поддержать Индию, то выступим против братского Китая. Индия – капиталистическая страна, которая и не заявляла о том, что будет строить социализм, а Китай – социалистическое государство. Если мы не поддержим Китай, то разъединим наши усилия в борьбе за прогрессивное будущее. Если нам вести нейтральную политику, то нейтралитет обернется фактически против нас, ибо нанесет ущерб Китаю, социалистическому лагерю в целом. Возникло множество сложных вопросов, и пришлось мобилизовать все наши возможности, чтобы занять правильную позицию.

Сразу же после моего возвращения из США мне надо было отправиться на торжества в Пекине по случаю 10-й годовщины Китайской революции 1949 года. День празднования – 1 октября. В ту пору в наших отношениях с Китаем уже возникло критическое положение, и если бы делегацию возглавил не я, то в Пекине могли бы подумать, что мы встали на путь охлаждения отношений. Поэтому советская делегация была возглавлена Первым секретарем ЦК КПСС и председателем Совета Министров СССР (посты, которые я тогда занимал). И мне пришлось прямо с корабля отправиться на бал: только что прилетев из Америки, вновь садиться на воздушный корабль для отлета в Пекин. Никакого энтузиазма я не испытывал. Чувствовал, что нам придется там очень даже не просто. Знал, что для приема советской делегации все будет сделано сугубо формально. Внутренней теплоты, которая между нами ощущалась раньше, не ожидал. Мао повернул свою политику на 180 градусов, претендовал на роль вождя международного коммунистического движения. Эта эгоистическая позиция толкнула его выступить против КПСС и других братских компартий. А с индо-китайской границы поступали сообщения о жертвах с обеих сторон. Я слабо верил, что можно будет добиться чего-то путного, и настроение перед торжеством у меня было не радостное.

В ходе конфликта больше потерь несла индийская армия, имевшая меньше военного опыта и худшее оружие. Китайские коммунисты не одно десятилетие вели войну против Чан Кайши и других внутренних и внешних врагов. В китайской армии выработались навыки, сложились кадры, каждый солдат был в военном отношении хорошо подготовлен. Как прозвучит в этой атмосфере советский голос? Пришлось опубликовать Заявление ТАСС, в котором содержалось сожаление по поводу возникшего конфликта между двумя великими народами: нашим братом и другом – китайским народом, и нашим другом, к которому мы относимся с уважением и симпатией, – индийским народом. Мы там не проводили разбора: кто прав, а кто виноват. Иначе пришлось бы кого-то осудить, назвав его агрессором. Да и у нас самих не было особенной ясности. Подробностей дела мы не знали и даже не до конца понимали, чем конфликт вызван. Мы хотели просто высказать свое мнение миролюбивой страны, выразив надежду, что Индия и Китай приложат все усилия, чтобы прекратить войну и восстановить добрые отношения.

Составляя такое Заявление, мы заранее понимали, что в Пекине не воспримут его разумно. Ведь начал-то бои Китай. Индия тогда была слишком слаба и не могла начать военные действия, понимая, что будет обречена на провал. Никакой разумный человек такого не сделает, а мы считали Неру разумным и уж вовсе не воинственным человеком. Когда я прибыл в Пекин, китайцы организовали соответствующую встречу согласно процедуре. Но холод во взглядах и речах ни от кого не ускользнул. Налицо был спектакль без той искренности, которая имела место на аналогичном торжестве в 1954 году. В ходе собеседований Пекин выразил свое недовольство нашим Заявлением: «Почему вы сделали Заявление в такой форме и такого содержания? Оно проиндийское и направлено против Китая». Я разъяснил нашу позицию. Но китайские лидеры напустились на Неру, именуя его и империалистом, и агентом США, и злодеем. Каких только эпитетов они не придумывали тогда, награждая ими Неру!

Мы с ними не могли согласиться, и я спросил: «Чего вы хотите? Война идет за какие-то пограничные кусочки. Если граница проходит неправильно, то ее нужно просто исправить. Но для этого существуют дипломатические средства». Мне ответили, что предпринимались попытки, но ничего не вышло. Но я не отступал: «Районы, где сейчас спорят оружием, – малообжитые места в горах, обеим сторонам малопригодные. Имеются ли там чьи-то жизненные интересы? Зачем проявлять нетерпимость к существующей границе, которая сложилась бог знает когда?» – «Нет, нет, там важные участки, мы не можем поступиться ими, это китайская земля, захваченная еще англичанами, когда Англия господствовала в Индии, а Индия была ее колонией». – «А сколько лет тому назад велась последняя война между Индией и Китаем? Я не знаю этого, помогите мне разобраться». Никто не сумел мне ответить. «Так почему сейчас, когда Индия освободилась от колониального гнета и стала независимым государством, а Китай тоже освободился от эксплуататоров и иностранного угнетения, которое нес на своих плечах, спор должен решаться путем войны? Неру действительно буржуазный деятель, но среди всех буржуазных деятелей он наиболее разумен и проводит разумную политику, придерживаясь нейтралитета, невмешательства во внутренние дела других государств и невступления в военные блоки».

Выслушав вновь прежние слова, я продолжал: «Допустим, что вам путем войны удастся отстранить Неру от руководства. Вы ожидаете, что новое правительство Индии станет лучше относиться к социалистическим странам, в том числе к Китаю? Я не ожидаю. Если Неру будет отстранен от руководства, то придет человек, который начнет проводить вообще антисоциалистическую и антидемократическую политику, направленную на сближение с США. Переход же Индии на социалистические рельсы – это внутренний вопрос индийского народа. Зачем вам война? Этим вы настраиваете людей мира против социалистических стран. Потом к вашей же политике станут относиться с недоверием и скажут: “Вот как меркантильно они поступают. Индия – самая миролюбивая страна, ее политика основывалась на идее непротивления злу, если ее саму не затрагивали”».

Хотя Неру был не совсем такой человек. Я видел и знаю, какие он принимал активные вооруженные меры против зла, когда у них произошли пограничные конфликты с Пакистаном. Но политика, которую проводил Неру, импонировала нам.

И опять в ответ я выслушал ругательные эпитеты в адрес Неру и Индии. Китайцы сказали, что будут проливать кровь, сколько понадобится, и не уступят ни клочка своей территории.

Кончились празднества, настал день моего отлета. На аэродром меня приехали провожать все пекинские лидеры. Там опять состоялась беседа, с умом организованная и нацеленная на наступление уже против СССР. Агрессивную беседу от китайской стороны поручили вести Чэнь И, министру иностранных дел. Остальные молчали, изредка подавая реплики. С тех пор утекло немало лет. Время – лучший испытатель верности любой позиции. Оно подтвердило разумность советской линии тех лет. Я теперь очень доволен тем, что мы тогда проявили мужество и не отступили, выдержали трудное испытание при выборе точки опоры в определении правильной политики.

Задолго до конфликта с Китаем Индия начала с нами переговоры о продаже ей лицензии, чертежей и технологии на производство истребителей МиГ-21. Этот самолет уже ни для кого не являлся секретом. Его мы к тому времени продавали Египту и Югославии. А после начала конфликта встал вопрос, что ответить Индии насчет самолетов? Китай, конечно, раздует дело, чтобы закричать, что мы держим сторону Индии в военном конфликте, помогая ей вооружением. Мы долго мучились. Знали, что и в Индии шла борьба: одни боролись за то, чтобы принять к производству МиГ-21, другие выступали против этого и предлагали приобрести американский самолет. США соглашались предоставить необходимые чертежи и технологию.

Что для нас значит не продать МиГ-21 Индии? Оттолкнуть ее. А потом побудить к покупке лицензии в Америке. Индия связала бы себя в производстве современных самолетов-истребителей с американской авиационной промышленностью. Взвесив все, мы решили, что индо-китайский конфликт временный, наступит день отрезвления у Мао, конфликт будет прекращен и забыт. Китайцы умеют, когда хотят, повернуться лицом в нужном направлении и на нужное количество градусов, чтобы сгладить прежнее. И мы решили выполнить свои обещания, оформили договор и отгрузили в Дели несколько самолетов. Применение их в войне не могло иметь какого-либо значения: в Индии не существовало еще кадров, которые могли бы быстро овладеть этими самолетами. Это была покупка на будущее. Лицензию мы передали не секретно, а объявили об этом. Конечно, Китай сразу использовал сообщение для пропаганды среди других коммунистических партий. Но мы дали нужные разъяснения, и абсолютное большинство партий нас поняло правильно. Иначе СССР пришлось бы приспосабливаться к маоистскому Китаю.

Могут сказать: «Хрущев рассказывает об Индии, а примешал сюда Китай». Да, жизнь и политика так переплетены. Трудно говорить об одной стране, не затрагивая другие страны и взаимоотношения с ними. Возвращаясь к Индии, скажу, что мы проводили справедливую линию, направленную на дружбу с Индией. То же касается и Ирана, Турции, даже Пакистана. Пакистан долго не понимал нашей политики и неправильно ее оценивал. Он жил под давлением сил, которые ориентировались на США. Но потом оценил нашу миролюбивую политику. Советские инженеры и геологи, которые выехали в Пакистан, нашли там нефть, газ, другие полезные ископаемые. Это создает исходные условия для прогресса экономики Пакистана. Вопрос наших расхождений – он остается, но решаться должен не путем войны.

Продолжение следует.

Предыдущая глава: Следующая остановка в Бирме(Мьянма). Здесь