Почему у фашистов иногда короткая память

    Когда в конце Второй Мировой Германия капитулировала, немцев спросили: как же они могли так спокойно относиться к концлагерям, которые строил их режим? «Не верим, что такое могло быть!» – отвечали они. Их водили, показывали воочию то, во что они «не верили», и снова спрашивали. «А мы про это ничего не знали!» – отвечали немцы. «Да как же не знаете? Это же не скрывалось!» – возражали им. «Нет, не припоминаем что-то!» – «Да об этом же ваше же Гестапо по радио сообщало!» – «Нет, не слышали…» – «Да об этом же в газетах писали – вот она, эта подшивка газет, которую вы сами же собирали! Вот в ней газеты со статьями об этом. Как вы могли не знать?!» – «Нет, не обращали внимания…».

Не видели, не слышали, не знали – поведение на уровне нашкодившего ребёнка, которого поймали на проступке за ухо с поличным, а он кричит «Это не я!». Вот собственно, и вся суть типичной фашистской физиономии, на которой нарисована вся безответственность их идеологии во всей красе, но есть всё же одна деталь, которую я всё-таки хотел бы в этот портрет дорисовать.

Когда фюрер рвался к власти, он всем, кто его будет поддерживать, много чего обещал. Процветание народа, какого ещё никогда не было, всеобщее счастье, и всё такое. И всё, что для этого надо было – это поддержать его в его расправе с некоторым враждебным обществу элементом, который мешает ему процветать, и вот как только, так сразу, однако по мере восхождения фюрера условия менялись.

В целом, ситуация оказалась была примерно такая: сначала мешались евреи, потом коммунисты, потом цыгане, потом ещё и ещё, и всё время чего-то не хватало для полного счастья. И марксистов убрать, и пацифистов, и либералов, и демократов, и кого только ещё под горячую руку не загрести. И на каждом рубеже казалось, что теперь уже всё, и наконец можно расслабиться, ан нет – всё время находились новые цели для новых гонений.

А теперь представьте себе типичного недалёкого фашиста, поведшегося на гитлеровскую пропаганду. Ему пообещали – он поверил. Переспорил с теми, кто не поверил, обозвал их идиотами, и пошёл голосовать за фюрера. Поддержал в его репрессивных мерах против первых жертв, а теперь ему говорят «нужна вторая порция». Ну надо – так надо, думает он, и оказывает поддержку. А там третья волна уже готовится. И что ему делать с теми, с которыми он разругался, и которые говорят ему «а мы тебя предупреждали», и спрашивают: «Отвечай за свои поступки»? Есть вариант признать свою неправоту и начать ратовать за то, чтобы всё вернуть, как было, и убрать такого фюрера, который говорит одно, а делает другое, да только это н так просто. Второй вариант: склонить голову и повиниться, сказав свои оппонентам «Простите дурака – не понимал, что творил, но что теперь уже поделать?». Третий вариант: искать у фюрера защиту от таких оппонентов.

Оппоненты с тебя спрашивают, а ты их репрессиями пугай – по обвинению, что они вражеские агенты и враги народа. Будет у них стимул молчать, по крайней мере, и не спрашивать с тебя за то, за что отвечать несподручно. И если такое не делаешь ты, то делает другой, и они всё равно постепенно будут затыкаться. Ну а когда другие делают, то почему бы и самому за ними в этом не подтянуться? А что такого – «Все делают, и я делаю…», да?

Далее начинается период, когда все начинают на всех активно стучать. И уже непонятно становится вообще, что говорить можно, а что нет – за любую мелочь могут серьёзное дело пришить и любое неосторожное высказывание могут так передёрнуть, что не отмоешься. Волей-неволей приходится приучать себя к режиму на всякий случай вообще не говорить половины того, что думаешь – просто так, на всякий случай.

Кое-где появляется что-то даже вроде принципа «не настучишь ты – настучат на тебя». И попробуй не настучи на того, про кого уже знают, и знают, что ты тоже знаешь, смотрят теперь, сообщишь ты о том, что знаешь, или будешь делать вид, что не знаешь. Вот и свобода слова ограничена (и свобода совести с ней же тазиком медным накрылась), а всё благодаря фюреру, за которого ратовал. Ну а что поделать? Сам за это ратовал, за что боролся, на то и напоролся – получите, распишитесь. Но зато ведь он же главный теперь, кто покрывает тебя за то, что ты его поддерживал во всех начинаниях и продолжениях. Не будет фюрера – и с тебя спросят те, чьи свободы ты ему топтать помогал. И спрашивать будут так, что отвечать будет нечего. Впрочем, пока фюрер у власти, можно не отвечать (называется «сильная власть» на языке такого элемента).

Дальше фюрер может не отвечать сам за свои обещания. Обещать одно, потом на деле выходить будет другое – спрашивать с него как бы нельзя. Он как бы вне закона. Из разряда «что не дозволено быку, то дозволяется Юпитеру». Вот только вразумительно объяснить истинные причины его «быки» не могут. Но никто и не требует. Система покрывает. Поэтому они просто приучаются не замечать его несоответствий, и жить так, как будто они их не видят. Ну а отвечать за это себя можно никогда и не готовить – была бы только всегда «сильная власть», которая от этого освобождает.

И вот живёт такой фашист годами, долго-долго живёт – столько, что всё остальное уже кажется, в прошлой жизни было, и привыкает к тому, что за определённые вещи отвечать не надо. А когда к чему-то привыкаешь, без этого становится куда тяжелее, чем с этим (особенно, если это сильно облегчающие жизнь вещи). И тут вдруг случается то, чего более всего боялся – кончается «сильная власть». Просыпается фашист утром – и нет больше фашистского флага на его улице. Выволакивают фашиста из дому, берут за шкирку, и тыкают, как котёнка, во всё дела его режима. И спрашивают: «Отвечать будешь?». А он отвечать отвык по таким вопросам. Не привык так, что спрашивающим даже и не представить полноценно, как можно от этого отвыкнуть. И вот с такой физиономией смотрит на них, и выдавливает: «А я не знал…». Это порода такая бывает (выводится обычно искусственно). Называется «Концлагеря, репрессии? Не было, не видели, не знаем».

Как-то так…