Почему фашисты такие злые

    Чем современное понятие «фашист» в самом его ходовом, расширительном и нарицательном значениях отличается от понятия «обычный агрессор»? Если совсем упрощённо, то лично в моём понимании тем, что фашист творит что-то из ряда вон выходящее, до чего обычные агрессоры не доходят. Что-то особо аморальное и недопустимое, оправдание чему просто немыслимо и неприемлемо. В общем, то, что обычно характеризуется понятием «геноцид» – общим определением явлений, когда людей уничтожают за то, что, они хотят жить, как люди с их человеческим достоинством, соответствующими ему правами и свободами.

Одна из причин этого явления в том, что агрессор начинает искать себе оправдания. – с ними многим как-то легче. «Мы высшая раса, а вы недолюди, и вашим благом можно пожертвовать ради нашего блага»; «Вы не тем богам молитесь, и наша миссия вас покарать – с нами Бох!»; «Вы неправильно живёте, вы неправильно себя ведёте, вы несёте не ту культуру – вы мусор, который надо убрать!», и вперёд, убивать людей за то, что у них не такой цвет кожи, не такая форма черепа, не такая вера, не такие ценности… И когда агрессор постепенно начинает верить в то, что придумывает, происходит ряд необратимых изменений.

Если агрессор перестаёт видеть себя неправым, значит, виноватым в конфликте у него окажется другой. Потому, что конфликт от этого не пропадёт, а виноватого надо будет найти. И чем сильнее он сам будет виноват, тем сильнее будет конфликт, а значит, тем более сильного это будет требовать перекладывания проблемы с больной головы на здоровую. И чем более сильным его неправота будет чревата конфликтом, тем решительнее агрессор будет повторять свои оправдания, и тем сильнее заряжаться его злобой в адрес противника.

Обычный агрессор рассуждает так: «Нам нужны ваши земли, нам нужны вашим ресурсы, нам нужны рабы – ничего личного». И там уже что-то вроде: «Вы сопротивляетесь? Понимаем. Уважаем. Мы бы тоже сопротивлялись. Но, поскольку нам нужно взять то, зачем пришли, мы – враги (извиняйте, так уж получается…)». У фашиста всё иначе. У него именно личное: «Вас надо убирать, чтобы не мешали нам дышать». И вперёд, со всей ненавистью, вытекающей из того, что ему в чём-то «мешают». Т.е., чем больше у агрессора тяга к оправданиям, тем в более бесчеловечное отношение к жертвам агрессии это выльется. Так уж получается.

Вторая причина – неимоверная гордыня, раздувание которой требует реализации, в конечном итоге приводящей к тому, что кого-то обязательно надо победить/нагнуть/растоптать. И вот когда эти два фактора сливаются в один импульс, несущий какой-то особо аморальное и недопустимое, и получается то, что для меня называется словом «фашизм» в самом его часто употребляемом смысле.

Проблема убеждённого фашиста в том, что, мня себя высшей расой, он и не считает, что творит зло. И как садовод, который уничтожает вредителей в своём саду, не считает себя злом, так и фанатичный фашист считает злом не себя, а тех, кого собирается уничтожать. Он накачивается ненавистью «…это им за то, что они то-сё-5-10!», и лепит из этого убеждение в своей правоте. А если его спросить: «А вот если тебя так же по таким же обвинениям?» у него будет как бы искреннее непонимание «А нас-то за что!?»

Обычный агрессор не заморачивается: «Да, я не прав, и чего дальше? Делаю, что хочу, а ты можешь тявкать – мне вообще дела нет!». Ну или на худой конец, начнёт кричать, что он прав, и пытаться заткнуть несогласных, но внутри себя всё равно понимать, что он неправ. Фашист же именно изо всех сил тужится видеть себя правым, а это придаёт его позиции соответствующие особенности.

Чем сильнее фашист неправ, тем опаснее для него критика, и с тем большей нетерпимостью к ней он будет относиться. Но если он верит, что он прав, то он и не будет это понимать, как «я не терплю критику, потому, что мне на неё трудно возразить»; он это будет понимать, как «я прав, просто это надо чувствовать, а кто не хочет, сам виноват!». И если фашисту привести факт, что его фюрер, или он сам, или они все вместе врут, и ему нечем это будет опровергнуть, он не ответит «ну тут возразить нечего, так что здесь ты прав…»; он просто начнёт на тебя яростно кидаться, и пытаться заткнуть. И вести себя так, как будто виноват не он, а ты, и чем актуальнее предъявленное ему, тем яростнее кидаться. И причина этого в том, что чем сильнее он не прав, тем бОльшими проблемами чревата ответственность за это. А поскольку у него стоит установка своей неправоты не видеть, он будет просто видеть проблемы, которые ты несёшь, и видеть твою в этом вину.

Т.е., например, фашист верит, что он высшая раса, и у него как-то получается, что в нападении на другую нацию зло не он. Но он понимает, что, напав, он переходит рубикон, после которого обратного пути уже не будет, и что это ему просто так с рук не сойдёт. И если он не победит, то победят его, и тогда скорее всего (ну надо же, не захотят его понять и простить), и не остановятся на изначальной границе и не скажут «а вот теперь давай снова мир». А понесут его до самого рейхстага, и накажут так, чтобы больше не захотелось такое пробовать. И что единственный способ этого избежать – это победить, и добиться такого положения, чтобы судить его уже никто не мог. А критикуя политику фашиста, ты ослабляешь его позиции и мешаешь ему победить. А значит, ты враг, и не просто враг, а опасный враг, который хочет его нации очень больших проблем. И чем более недопустимые вещи он натворит, тем жёстче будет расплата, но если у него «а нам-то за что?», значит виноват ты, и виноват тем, что «непонятно за что» хочешь его нации огромных бед. И получается, что с чем сильнее он не прав, тем с большей яростью на тебя кидаться у него находятся «основания».

И так во всех вопросах: фюрер подписал с соседом пакт о ненападении и неожиданно нападает на него спящего – это фашист понимает, как необходимое действие для победы, в его понимании тоже необходимой. Попробуй докажи ему его неправоту на основе несоответствия действий фюрера договору – он это никак не опровергнет, но будет кидаться на тебя с такими обвинениями, чтобы тебя заткнуть, и заткнуть так, чтоб впредь никому такое не захотелось.

Фашист может начать городить, что это превентивный удар, необходимый для того, чтобы защитить его родину. И что это вообще никакая не агрессия, а защита, и что потому это оправданно. Но он не ответит на вопрос: «А если тебя под таким предлогом нападать – оправданно? Нет? Тогда какое же у тебя оправдание в действиях, если ты позволяешь себе в отношении другого то, чего в отношении себя не потерпел бы?» Потому, что внятного ответа на такой вопрос у него нет. А значит, и не будет видеть таких вопросов, потому, что если увидит, то наткнётся на свою неправоту, а неправым быть ему не хочется, а значит, и видеть таких вопросов не захочет. И будет видеть только одно: «Родина – это святое, и ради неё надо делать всё. А кто не хочет, тот враг, предатель, и говорить с ним не о чем!» А если его начать тыкать в вопросы, которые он видеть не хочет, он ответит с позиции: «нет, извини, я твоего понимать не хочу, а вот ты моё должен понять!» И попрёт на тебя так, чтобы слышать только себя.

Т.о., вся позиция фашиста заключается в том, что он принимает в учёт то, что ему принимать выгодно, а то, что не выгодно, не принимает. И за счёт этого он может творить что угодно, и находить оправдание любой своей выходке. И он учится видеть только тем моменты, какие ему выгодно. И вырабатывает дисциплину обхода стороной того, что ему не выгодно. Но за счёт того, что он не видит своей неправоты, оснований-то у него не прибавится, и привести того, чего у него нет, он и не сможет. Он может только вгонять себя в состояние, в котором он не видит в этом смысла, и требовать от оппонента вхождения в такое же состояние. И с такой позиции он будет вести диалог, который неизбежно сведётся к тому, что ему придётся решать силой то, что не может доказать иным способом.

Фашисты варят себя (и друг друга) в режиме, в котором они приучаются ничего не разбирать, а просто фанатично и бескомпромиссно ненавидеть то, что им мешает. Потому, что как только они позволят себе что-то с кем-то разбирать, их натыкают в такие вопросы, ответов на которые у их нет. И они это подсознательно чувствуют. Но поскольку у фашиста стоит установка верить, что он прав, он и не может это объяснять «я не хочу разбираться, потому, что боюсь»; он это объясняет «я прав, но это так просто не объяснишь, это надо чувствовать, а кому не дано, тому не дано…» И тогда он кидается на врага со всей той злобой, которой его накачали.

В меру того, насколько у агрессора присутствует момент фашизма, он нуждается в особой системе. Ему нужна, во-первых, система законов, которая запрещает критиковать его агрессию, без какого-либо обоснованного основания для оной со своей стороны. И бесцеремонно карает за любую попытку, независимо от того, есть ей что возразить критику, или нет. Нужна система запугивания инакомыслия, и развитое доносительство, позволяющее любой шавке наказать несогласного инакомыслящего, не зависимо от наличия у неё на то собственных сил. Нужна система пропаганды и образования, которые внушением будут заталкивать то, что иным способом доказать невозможно, и постоянно варить общество в этом режиме. И ещё много подстроенных под это составляющих. И всему этому у него найдётся целая куча «оснований».

И несоответствие всех этих составляющих заявленным целям фашисту можно доказать от и до. И привести такие доводы, на которые возразить будет нечего – он правоты доводов не увидит. А если его принудительно тыкать в то, от чего он отворачивается, он просто начнёт яростно на тебя кидаться с криком «Враг! Ненавижу! Убить!»