Лицо агрессора

   Чем защита отличается от нападения? Нападение – это такие действия одного субъекта в отношении другого, которых он сам бы на его месте не потерпел. А защита – это действия и состояния, когда нападения не осуществляется, но в своём отношении его тоже не потерпят. И в этом основной политический смысл понятия защита – оно нужно, чтобы обозначить позицию «нам чужого не надо; но своего не отдадим». Нападение же означает «кто сильнее тот и прав», «было ваше, стало наше» и «горе побеждённым».

С такими принципами все агрессоры испокон веков шли и брали то, что им удобно. Но с развитием цивилизации это стало проблематично. Быть агрессорами резона меньше не стало, но позиционировать себя открытым агрессором стало не выгодно. Потому, что если кто-то будет кричать, что он самый главный агрессор, то это будет означать для всех остальных, что он самый опасный, и тогда у всех появится больше всего желания сплотиться именно против него. А кто не умеет задействовать все силы в свою пользу, не пройдёт естественного отбора, и уступит место тому, кто умеет. И в эпоху информационных войн если кто-то хочет быть «на вершине пищевой цепи», должен маскироваться под обороняющегося.

Современному агрессору логично творить на чужой территории то, чего на своей ни от кого не потерпел бы, но всё время трубить, что это необходимая защита и безопасность (причём не только себя, а вообще всех, кого только можно). «Вот мы этих бомбим, потому, что они террористы – готовят теракты на нашей территории (а потом и вашей). Вот мы бомбим тех, потому, что они поддерживают этих. Вот мы бомбим третьих, потому, что они первыми начали – нас обстреляли (правда-правда – не слушайте их; слушайте нас!) И вот мы к четвёртым вторглись, но это превентивный удар, и если бы мы их не упредили, то они бы напали на нас, и вот мы у них склад с оружием нашли – это доказательство того, что они готовили нападение! И вот мы к пятым вторглись – ну там просто беспорядки были, и надо навести порядок (а без нас-то никак не обойдётся, но это всё ради мира во всём мире!) И вот мы к шестым вторглись – а это потому, что они готовили нападение на седьмых (сейчас мы их захватим и доказательства этому у них найдём!)» И вперёд – творить провокации, подставы, фабрикации, и все остальное, что только есть в его арсенале приёмов.

Чем громче и убедительнее агрессор выставляет свои действия защитой и заботой о безопасности, тем с меньшим сопротивлением он может брать то же самое (ну или с тем же сопротивлением брать больше). И получается, что чем больше агрессор творит нападений, тем громче ему логично орать о защите и безопасности. И чем больше кто-то это орёт при том, что он постоянно воюет на чужих территориях, тем вернее это агрессор, который прикрывает нападение защитой. А более мирным субъектам такое просто не нужно – им просто и нечего прикрывать таким уровнем крика.

Со стороны это, получается, должно выглядеть примерно так: чем больше криков о том, что политика агрессора нужна для мира, тем больше войн, и конца и края им не видно. И чем больше ему это предъявляют, тем беспардоннее он игнорирует доводы, на которые ему нечего возразить, и продолжает своё дело. И в понимании адекватных и порядочных людей это неумение держать лицо, но с точки зрения самого агрессора это и есть высшее искусство его держать. Потому, что лицо для него – это в первую очередь гордость за то, что он умеет брать то, что хочет, и делать то, чего другие не могут. И если способность лицемерить ему в этом помогает, то оно так же является частью его «красоты», которую он демонстрирует ценителям, располагающейся среди всего прочего, посредством чего он выражает конкурентам своё презрение, и наслаждается зрелищем их бессильной зависти. А взгляды остальных ему, в принципе, по барабану.

Когда агрессор нападает на своих жертв, им тоже логично кричать о защите и безопасности, только в противоположном ключе, и возникает неизбежно информационная война. Так же отличить агрессора, прикрывающего защитой нападение, от жертвы агрессии, вынужденного кричать о своей защите, если оба кричат, что они защищаются? Наверное, в том, что агрессор никогда не сможет чётких дать определения понятий защиты нападения, исходя из которых он готов будет признать защитой всё, что укладывается в приведённые им же формулировки, и агрессией всё, что не укладывается в защиту. Потому, что если он такие определения даст, то получится, что или он должен будет признать агрессией то, что творит, или в отношении него можно будет творить то, что он обязан будет признать оборонительными действиями. Поэтому он будет извиваться, и темнить, и уходить от ответа на это вопрос всеми способами, которые только есть в его арсенале. И вести себя так, как будто проблемы в этом нет, и вопрос такой в принципе и не нужен. И чем эффективнее он будет уклоняться от ответа на этот вопрос, тем больше будут его возможности агрессии.

Агрессору вообще не выгодно понимание чёткого различия между обороной и нападением. И он сделает всё для того, чтобы разбор этого вопроса усложнить как можно сильнее. Потому, что чем размытее будет эта граница, тем легче её будет переходить, и все претензии амортизировать на спорности. Поэтому там, где выступающий за реальный мир во всём мире будет стараться ввести такие определения, которые помогают удерживать мир, агрессор будет наоборот толкать такие, которые превращают всё в один сплошной балаган.

Так же верным признаком агрессора является преследование за такие рассуждения всех, ставящих неудобные вопросы. Угрожать, подавлять, затыкать – основной ответ типичного агрессора на вопросы, которые ему не нравятся. Как только за такие рассуждения начинаются бомбёжки/репрессии – это верный признак того, что других ответов у него нет.

Во внутренней политике для агрессора логична обратная картина: если во внешней он рисует себя борцом за мир всём мире, где он один грудью всех закрывает, то во внутренней он окружён врагами, которые только и живут тем, чтобы ему навредить. И он постоянно должен что-то делать, чтобы не дать стереть себя с лица земли (в том числе всё для того, чтобы все внутренние его резиденты были едины в таком мнении)

Со стороны это, получается, должно выглядеть так: чем больше подавления инакомыслия «ради мира во всём мире», тем больше войн, и конца и края которым не видно. И чем настойчивее кто-то будет тыкать в этот факт, тем решительнее его затыкание. И чем эффективнее подавление внутренних протестов, тем больше внутренние силы агрессора, и тем больше он может себе позволить, рассчитывая на способность справиться с ситуацией.