Почему живущие по лжи любят оправдывать пытки

    Бывает так, что находящиеся наверху общества любят покушать права и свободы тех, кто внизу, а толпа, вместо того, чтобы противиться (ну или хотя бы для формы дела просто повозмущаться), вдруг начинает орать «Да здравствует режим!» Причём многие абсолютно искренне и с вполне неподдельным энтузиазмом. Со это стороны может казаться странным, но при детальном разборе всё встаёт на места, и приходит понимание, что в определённых случаях по-другому и быть, в принципе, не может.

1. Как оно работает

Выглядеть суть дела может (условно говоря) так. Допустим, сидят находящиеся наверху и думают, а как бы им стать ещё толще, ещё выше и ещё сильнее, и придумывают, что можно поотбирать имущество у нижестоящих, а, чтобы не сильно возмущались, отбирать не у всех, а только у определённой части, которая будет в меньшинстве, а большинство которую поддержать не захотело бы. И вот додумываются учредить организацию, которую называют, ну скажем, святая инквизиция (все названия в этой статье в расширительном и нарицательном значениях), и начинают заниматься деятельностью, называемой, ну, скажем, охота на ведьм.

Про ведьм придумывают следующее: они летают на мётлах, и это дело является крайне недопустимым (ибо богопротивно), и за это их надо сжигать на кострах. Ну а имущество их изымать в пользу организации и делить между своими.

Возникает вопрос: а как же можно людей сжигать на кострах за полёт на метле, если на метле летать нельзя? А в некоторых обществах можно. Для них это не проблема. Главное – признания обвиняемых в том, что они это делали, и этого достаточно для всего процесса. Если есть признание, значит, больше ничего не нужно – можно переходить к приговору. Признание – царица доказательств.

Как же получить признание от того, кто не виновен, при этом, что оно никакую выгоду не несёт? А тут в дело вступает второй элемент системы – пытки. Это такие процедуры делания больно допрашиваемому, при которых он из одного только желания прекратить страдания, должен захотеть признаться в том, что от него требуется. Возникает другой вопрос: ну а что, если он только из неспособности терпеть боль готов будет признаться в том, чего не делал? А дело в том, что есть такие люди, которые готовы принципиально этот вопрос игнорировать. И их можно сколько угодно в него тыкать – будут отворачиваться, морщиться, отмахиваться, но под любым предлогом его в конечном итоге отбрасывать. И с бескомпромиссной принципиальностью толкать только одну тему: пытки нужны, чтобы если человек виновен, заставить его в этом признаться, и что поэтому это хорошо и правильно, и что только так и надо. И если последнее слово в этом вопросе будет за такими, то система будет работать, и инквизиторы смогут этим пользоваться.

Возникает третий вопрос: ну с инквизиторами понятно – у них гешефт есть, ну а почему все остальные не должны встать на борьбу с ними? Остальным-то какая выгода? А дело в том, что в теории да, именно так и должно быть – ты объяснишь всем остальным, что есть такая проблема, и что есть такие у неё не афишируемые особенности, и что именно они могут быть использованы недобросовестными людьми, если им дать возможность ими злоупотреблять. И что есть такие люди, которые обязательно будут это делать, если им таковую возможность предоставить, и что явным признаком того, что они именно этим и занимаются, является как раз такое поведение, при котором они упорно игнорируют определённые вопросы. И тогда сознательные люди должны вроде как сообразить, что действительно, есть такая логика, и что, если возразить ей нечего, надо признавать её уместность, и необходимость что-то в связи с этим предпринимать. Но на практике всё может оказаться по-другому. Людям начинаешь объяснять, что есть вещи, которые надо последовательно проанализировать, а в ответ будет: «Ну что ты мудришь; ты проще скажи, на примере: вот Святая Инквизиция то, что делает – правильно или нет?» И всё, больше не надо никаких рассуждений. Никакого анализа – просто ответ: да или нет. И если нет, то никаких других разговоров уже не будет – будет просто обвинение, что таких, как ты надо сжигать, и говорить больше не о чем.

Возникнет вопрос: а как же так-то? Ведь такие же ничего не отвечают на приведённые доводы – как у них получается, что они строят свои выводы в обход этого? А очень просто: у таких на таком уровне мышление не работает; оно работает на другом – на уровне установок держаться за заданные им убеждения и не менять их ни при каких доводах. И на этом уровне у них стоит принципиальная вера в то, что инквизиция не может ошибаться, и всё, что противоречит этой вере, сразу отбрасывается без разбора. Зачем им разбирать то, в чём они и заведомо уверены, что оно заведомо неправильное? Они могут только разбирать, в чём именно оно неправильное; но, если это не интересно, это просто отбрасывается.

Как же они при таком подходе смогут что-то доказать тем, кого не устраивает такой уровень, и оставить последнее слово за собой в споре, от которого зависит, кто и что должен, и кто и на что имеет право? А очень просто: если ты не признаёшь их правоты по их установкам, то они сообщат в инквизицию, и там займутся выбиванием из тебя признания в том, что ты не прав и каешься (при помощи пыток), а если признания так и не получат, то сожгут так. И если ты умрёшь, то последнее слово будет за ними, а если признаешься – «докажешь» их «правоту». И зная это, ты просто не должен задавать им такие вопросы, на которые у них нет ответов. А если всё же будешь, то они будут истреблять таких, как ты, пока не останутся только те, кто не задают. И когда все несогласные с обманом будут бояться его разоблачать, то все поведшиеся на него так и останутся непросвещёнными. И на словах всё будет полностью так, как нужно инквизиции, и на делах всё в соответствии со словами. Это третья составляющая системы.

Если эти три составляющие заработают, то система будет работать. И ты не сможешь вообще ничего сказать, ибо в этом не будет смысла, а значит, ничего не изменишь, а пока ничего не изменишь, не сможешь говорить. Круг замкнут, и инквизиторы могут стричь свой гешефт. Всё просто, осталось только разобрать, чтоб же может заставлять людей так себя вести.

2. Почему они такие

Чтобы система работала без сбоев, её поддержка в народе должна быть как-то закреплена. Для этого нужно либо заставить людей всосать, что лучше десять невиновных сжечь, чем одного виновного пропустить (и они пусть это как хотят, но принимают), либо заставить их самих захотеть верить, что всё делается правильно. А для этого нужно убеждение, что признаваться под пытками могут только виновные. Если все будут так думать, то никаких вопросов к системе не будет вообще, и никаких сомнений в том, что она делает неправильные вещи, ни у кого и не возникнет. Второй вариант более интересен, поэтому разберём его.

Как заставить людей верить в то, что в принципе им в общей массе не выгодно? Ну, во-первых, здесь может быть применена некоторая хитрость. Заключаться она должна в том, что доносящим достанется определённая доля из имущества осуждённого. Т.е. определённый процент самых бессовестных людей окажется заинтересованным в процессе. Ну а коли уж они купились на это, они же не станут себя позиционировать «да, мы за гешефт работаем»; они будут настаивать, что они делают праведное дело (причём, чем бессовестнее дело, тем громче им надо кричать, что оно праведное, чтобы отмыться в глазах сомневающихся). Вот и первый заинтересованный контингент нашёлся.

Далее, чем эффективнее работают доносы, тем более это действенный способ расправиться с противниками. С врагами, с соседями, с конкурентами (на службе, в карьере и в делах любовных). Если донос будет работать как ракета принципа «нажал-забыл», то написал донос – и победил. И не нужно быть лучше или правее в каких-то вещах своего конкурента; достаточно просто прибегнуть к доносу. А значит, это лёгкий путь для тех, кто по-другому побеждать не может. И вот система таким подсобит – они её оправдывать и будут (ведь не будут же они говорить «у нас такой гешефт просто»). Они заручатся её поддержкой, она их. Контингент заинтересованных расширится.

Наконец, можно ещё просто заплатить некоторым за то, чтобы они прославляли инквизицию. Пусть долдонят с утора до ночи «Слава Святой Инквизиции!» на все лады, и получают из этого какое-то вознаграждение (из гешефта организации). А ещё пусть свидетельствуют, что видели летающих на мётлах ведьм (и так свидетельствуют, чтобы всем казалось, что все они чуть ли не сами их видели). Это всё разные формы одного интереса, идущего рука об руку с интересом инквизиции.

Во-вторых, есть люди, которые очень не любят думать. Для них думать, как вагоны с углём разгружать – зачем трудиться (тем более, бесплатно), если можно сидеть на приступке, жевать травинку, и смотреть, как работают другие? Поэтому всё, что выше того уровня сложности, после которого им соображать не хочется, отбрасывается ими, как не нужное. Ну а оправдания всегда найдутся (в рамках своего не сложного уровня), лишь бы лишний раз не напрягать свой мозг. И чтобы управлять такими людьми, надо всего лишь подать им проблему на таком уровне, на каком им соображать не захочется, и они под неё прогнутся, предпочитая делать то, что от них требуют, чем напрягать мозг и думать, что на самом деле надо делать.

Когда типичного представителя такого контингента поставят перед фактом, что вот есть ведьма, которая летала на метле, и её поймали, и она призналась, и теперь её надо сжечь, он окажется перед выбором: поверить или нет. Если не верить, значит, надо думать, что, как и почему, и как бороться со всем тем, что из этого следует, а если верить, то бороться не надо – вся борьба уже проведена специально обученными существами в человечьем обличье, и можно и не думать, а продолжать дальше жить своими интересами. И если человек (допустим) находится на таком уровне развития, когда верит в то, что ведьмы могут летать на мётлах, то и про особенности пыток понять ему будет не так и просто. Ведь если ведьма может летать на метле, значит, есть в этом мире какая-то сила, которая может метлу в воздух подымать (с полезной нагрузкой до пятидесяти килограмм, а может и выше в особых модификациях), то почему не может быть силы, которая заставит виноватого признаваться, а не виновному признаться не даст? Во всём этом не так уж и легко разобраться на таком уровне мышления. А копаться глубже – это уже как вагоны угля разгружать. К тому же, надо думать, а почему никто такими вопросами задаётся, а тебе вдруг надо, и не задаёшь ли ты слишком неправильные вопросы, и что, если вдруг так? Всё это сложно для типичного не желающего думать, и без особого стимула он к этому и не приблизится.

Конечно, проблема «не хочу думать» может быть легко решения человеком, который посоображает за тебя, а тебе разложит все раскладки, и всё разжуёт и в рот положит – останется только проглотить. Но, во-первых, один говорит одно, а другие говорят другое – почему он должен слушать кого-то одного, а не их? Тут опять же, надо думать. А во-вторых, слушать далеко не все нежелающие думать готовы. Слушать – это напрягать свой мозг, и записывать в него информацию, попутно утрясая её со всем тем, что в там до неё находилось (и делая перестановки, которые тем сложнее, чем радикальнее новая информация). А вот чтобы вещать другим, напрягать свой мозг не нужно; достаточно просто читать то, что там содержится, и требовать от них, чтобы они утрясали своё и подстраивались под твоё. Так что, если кто-то не хочет думать, это ещё не факт, что он захочет слушать.

Типичный признак не желающего думать, но желающего учить – выступать с тем большей уверенностью, чем меньше он знает. Он никогда не видел лично полёты ведьм, но точно «знает», что это всё на самом деле. И никогда сам не проходил через те пытки, которые заставили признаться обвиняемых, но точно «знает», что тут всё правильно (называется диванный эксперт). И сидя с дивана, такие эксперты очень любят высказывать свои очень важные (с их точки зрения) мнения о том, что нужно для того, чтобы общество жило без страхов, и кого и как за какое колдовство справедливо покарать.

Общая суть таких не желающих думать проста: не тебя осудили, значит, и думать не обязательно. Вот когда до тебя доберутся, тогда и будем думать (потому, что тогда сразу понятнее станет, что сжечь могут и без полётов на метле), а пока тебя это не касается, это как-то не очень понимается. Вот и второй контингент – пассивных, но поддерживающих инквизиционную систему.

Помимо нежелающих думать есть ещё способные думать, но не желающие что-то делать, или просто боящиеся действовать – всё это есть та или иная форма эгоизма, где экономящий себе усилия амортизирует проблему на чужой беде, которая должна случаться из-за того, что он не желает оказать должную поддержку. Только чтобы это понять, тоже надо подумать, а думать некоторые не любят.

В-третьих, есть люди, которые верят в существование ведьм и очень их боятся (при методичной обработке пропагандой количество таковых может многократно возрастать). Позиция их, разумеется: пусть ведьм ловят как можно усерднее, и проверяют всех как можно бдительней, и, если иногда невиновные под раздачу подпадут – ничего страшного (лес рубят – щепки летят); главное, чтобы все виновные были пойманы.

Объяснять, приводить доводы, таким людям занятие не очень благодарное – они натуры обычно мнительные, если что себе голову вобьют, то хрен ты оттуда это выведешь. А если даже и удастся какую-то часть переубедить специальными приёмами, пропаганда системы очень быстро вернёт их обратно, если их от неё не оградить. Суть, в принципе, та же самая: пусть лучше кто-то другой как угодно страдает, чем они своими суевериями поступятся (разумеется, сами они понимают это дело и называют совсем по-другому, и виноваты во всех проблемах у них совсем другие люди, а они святее праведники, которых обижают ведьмы).

В-четвёртых, есть те, кто любят смотреть на чужие страдания. Они скорее всего в этом не признаются, но они будут ждать и ходить смотреть, как казнят осуждённых. И когда строительство режима будет нуждаться в их поддержки, они её окажут. И уж, наверное, это будет не в форме «а нам просто нравится смотреть, поэтому да будет режим, который мучает всех побольше!»; это будет в форме: «Режим самый праведный и справедливый, и всё, что он делает, очень-очень правильно!»

Количество таковых в процессе тоже можно нарастить, если в обязательном порядке народ сгонять на площадь, и заставлять всех принудительно смотреть, как сжигают осуждённых. Когда обычный человек на такое смотрит, ему может поначалу быть от этого так плохо, что некоторые даже сознание терять будут, но потом, когда через нехочу на таком мероприятии заставляют присутствовать снова и снова, он начнёт привыкать. А потом глядишь, и нравиться может начать (потому, что автоматически привыкание и борьба с неприязнью может иметь свою инерцию, и дойдя до нуля, может перевалить за него, и выйти на обратную сторону). Психология штука сложное. И в ней бывает такое, что что если с кем-то творить что-то для него слишком неприемлемое, то какой-то стержень в нём в конечном итоге сломается, и он потом начинает вести себя противоположно тому, как вёл раньше.

В-пятых, везде есть свои конформисты (куда же без них?) Суть конформиста всегда одинакова: куда все, туда и он. И если все в одну сторону, то и он туда же, а если в обратную, то и он за всеми. Со всем своим скарбом. Со всей своей позицией, и зачастую с убеждениями и верой.

У конформиста правда там, где удобно. Потому, что, если она будет там, где неудобно, за неё надо будет бороться, а если он будет любить бороться, это будет не конформист, а борец. Чтобы заставить конформистов ратовать за какое-то дело, нужна критическая масса большинства, которая их за собой утянет. Для этого нужно собрать компанию тех, кто «за», загнать туда пинком конформиста, ассимилировать его, затем загнать ещё одного, снова ассимилировать, потом ещё нескольких, потом ещё и ещё, и каждый раз можно всё больше, но только с сохранением нужной пропорции, где новоприбывших меньшинство, и на выходе мы можем получить целую массу конформистов, единогласно ратующих «за», которые точно так же могли бы быть «против», если бы в основе была другая компания.

Такой же принцип можно попробовать и в инквизиционной системе. Ну, или как вариант, использовать готовую критическую массу из тех, кто заинтересован, не любит думать, боится ведьм, или любит смотреть на казни. А ещё можно всех понимающих, что к чему, заставить страхом быть лояльными к системе, и конформист, даже ничего не понимая, смотря на одну только лояльность остальных, тоже станет лояльным. Так же тягу к конформизму в людях можно искусственно увеличить, заставляя жить в режиме, где всё построено на такой лжи, с которой бороться бесполезно.

В-шестых, есть люди, которые не хотят чувствовать себя виноватыми. Если правда в том, что они в чём-то виноваты, то пошла вон такая правда. Подайте им только такую, в которой виноваты не они, и плевать им, что ради этого должно быть вывернуто наизнанку. Просто видение правды должно быть только таким, и никаким более. И вот живут, допустим, такие люди в такой системе, и следуют всем её предписанным порядкам. И приучаются выполнять всё, что требует система. Приучаются ходить всей толпой на мероприятия, и кричать «Да здравствует Святая Инквизиция!» Ходить в окружении своих родных, близких, уважаемых людей. Своих родителей, воспитателей, проповедников. И тут им говоришь: «А знаете, вы вообще-то неправы. Ваш режим уничтожает людей по необоснованным обвинениям, и вы это поддерживаете. И вот вам вопросы, на которые у вас нет ответа, и вот вам доводы, на которые никому из вас нечего возразить, и вот вам все раскладки, по которым видна прямая выгода всех получающих свой гешефт, и очевидная заинтересованность». А им не нравится: как это так? Чтобы они все неправы (т.е. дураки и подлецы что ли?!) А что они сделали, чтобы получить такие обвинения? Нет, им такая правда не нужна, а значит, это не должно быть правдой! Подайте им другую правду, не важно, как она будет доказываться, а важно то, что она должна быть принята.

Пусть хоть никак не доказывается – просто верить и всё. А значит, просто верим в то, что под пытками сознаются только виновные, и что невиновных не трогают, и вводим себя в состояние, когда это кажется единственно логичным и по-другому всё даже и не представимо.

Теперь понятно, почему разговор с ними о неправоте системы не сложится. Потому, что мышление у них работает в обратную сторону: не от оснований к выводам, а от взятых предустановок к подгонке оснований. Если обвиняемый под пытками признаётся – значит это правильно и так и должно быть. Потому, что если наоборот, то они просто /…/, а /…/ им быть не хочется. Значит, наоборот быть не может.

Их можно спросить, какие у них доказательства, кроме их желания верить? Но они побегут прятаться за режим, при котором отвечать на такие вопросы им и не придётся. А когда отвечать не надо, можно самим себе судьями быть по вопросу, кто прав, а кто нет. А с таким судом они сходят посмотреть на расправу над задающим вопросы, и рассудят всё в свою пользу. Разойдутся с чувством удовлетворённой справедливости и уверенности в собственной правоте. Потому, что понять свою неправоту они бы смогли только в одном случае: если бы их самих схватили и на эти пытки потащили. И выбивали из них признание в том, что они не правы (до тех пор, пока не признаются), и тогда бы вместе с этим признанием они бы сами автоматически себя бы и опровергли. Но только такой проверки они не хотят. И стоящие над ними инквизиторы (ну надо же) тоже не хотят, чтобы кто-то мог провести таковую. Вот по этому случаю орать и любят они «Да здравствуют Святая Инквизиция!»

3. Куда всё идёт

Когда выстраивается такая система, её хозяевам логично сразу заложить в её основание раскол общества на не предрасположенных к лояльности в отношении системы, и предрасположенных. И последних сразу объединить вокруг идеи, что те, кто критикуют систему – это и есть ведьмы, которых надо уничтожать в первую очередь. Не думающие и бессовестные будут интуитивно чувствовать объединение с себе подобными и отторжение с теми, кто систему всячески критикует. Но поскольку у них с определённого момента в мышлении всё идёт в обратном направлении, этот раскол они будут понимать, как естественное разделение всего общества на весь правильный и праведный люд, и всяких ведьм с их приспешниками. И тогда можно будет одним выстрелом убить сразу двух зайцев: и найти, кого ведьмами назначить, и всех остальных сплотить вокруг себя. Отсюда будут соответствующие особенности догматов и правил определения ведьм: ведьмами должны оказываться те, чьи манеры не подходят под манеры лояльного к системе элемента.

У народа, объединившегося вокруг инквизиции, будет такая психологическая особенность: они будут повторять, что террора они не видят. У них, оказывается, прессуют только ведьм (и правильно делают – это повторять они тоже обязательно будут), а вот праведных людей у них не трогают. А ещё они будут любить повторять, что они народ, а что те, кто против системы – это не народ, а всякая нечисть. Правовое сознание будет у них на уровне, что если они всем своим скопом что-то принимают, то это есть высшее доказательство правоты. Других доказательств не нужно; главное, чтобы «народ» что-то всей своей массой принял. Где доказательство, что стадо леммингов не может ошибаться – такого вопроса у них никогда принципиально не встанет. Сразу будет идти доказательство, исходящее из того, что большинство с чем-то согласилось (ну или большинство из оставшихся в системе), и уже отталкиваясь от этого, будет суждение, что есть правильное, а что нет.

Такие, наверное, будут очень любить, чтобы им сверху говорили, что их правильное мнение очень-очень важно. И такой особенностью для хозяев системы грех не воспользоваться. Дело в том, что в чем большем количестве расправ над «ведьмами» этот «народ» (активно или пассивно) замарается, тем больше они нуждаются в каких-то оправданиях для себя. Оправдания они могут найти в убеждении, что святыни, которыми знаменуются вся их (и хозяев) деятельность, столь важные, что это по-любому оправдывает все их действия (доказывать не надо; надо просто верить). И будут вгонять себя в состояние, чтобы это чувствовать, а когда они это начнут чувствовать, они будут пребывать в полном убеждении, что к такому желанию они пришли сами.

На самом деле из них это желание выжимают, как из подвергнутого пыткам выжимают крики и стоны, и, если бы режим не загонял их в такое положение, не было бы и таких желаний. Но им понимать такое не хочется и не нравится, и они будут считать, что это их осознанное решение. И всё это будет снова работать на укрепление святынь, которыми всё это будет знаменоваться. И вот вся эта масса прёт со своими святынями, со своим диктатом, со своим террором (попробуй только оскорбить их чувства, нарисовав карикатуру на их деятельность, в которой как-то задевается их святыня – сразу расправа), и помогает режиму выискивать всех инакомыслящих.

Развитие системы скорее всего логично по примерно такому сценарию: сначала постепенно набирает обороты репрессивная машина. Осторожно шаг за шагом, чтобы не перегнуть палку, постепенно людей приучая людей к тому, что это нормально. И после каждого закручивания гаек выдерживать определённый интервал, чтобы народ принял создавшееся положение и адаптировался. А потом новый шаг, уже с устаканившегося положения, и так до тех пор, пока система не наберёт такой силы, что инквизиция сможет вторить всё, что ей надо, и никто уже и возразить ничего не сможет.

На определённом этапе репрессивная машина сможет заработать на полную силу, и тогда будет бум репрессий, чтобы полностью подавить всех оставшихся несогласных. После этого террор войдёт в дежурный режим, на котором нужно всего лишь поддерживать достигнутое положение в нужном состоянии, и количество репрессий станет существенно меньше.

Когда в системе всё будет скушано, что может быть скушано таким режимом, вместо того, чтобы заняться самоедством, можно будет переключиться на внешнюю агрессию в отношении других обществ, которые можно захватить и установить там аналогичные режимы. Устроить «священную войну» против тех, у кого не такие ценности и не такие святыни. Готовить для этого практически ничего не надо будет – всё, что нужно, уже будет готово: и ценности, которых ни у кого нет, в святость которых общество фанатично верит, и диктат, которого никто не посмеет ослушаться, и общество, которое накачано ненавистью и ищет только, на кого бы её выплеснуть. Просто найди, на кого выгодно напасть, и все пойдут вперёд и с песней.

Пойдут, чтобы могла их власть покушать у другого народа то, что она кушает у своего. Чтобы истребить в другом народе всю его способность к инакомыслию (и адекватному мышлению вообще). И чтобы превратить в нём всех, кто не умрёт в бою, в покорных рабов, об которых можно вытирать ноги, а они будут целовать сапоги, которыми их топчут. Сами они, разумеется, будут видеть это иначе: у них единственных правильные ценности, а остальные погрязли в служении нечистой силе. И от этой силы у этих святая миссия землю освободить. Вот только с диалектикой у них получается, ибо всё держится на бездоказательных постулатах, поэтому доказывать ничего они необходимости и не увидят. Увидят только желание с яростью обрушиться на противника, и доказывать ему огнём и мечом то, что «по-хорошему» он «понимать» не хочет. И в их представлении всё может быть наоборот: нападают не они; нападают, оказывается, на них – весь мир захвачен нечистью, а они последний бастион в борьбе за правильные ценности. И если они мир от неё не очистят, то она окончательно его поглотит. И их великая миссия мир от этого освободить, а кто не согласен, тот предатель и враг всего святого. И его надо сжечь, но перед этим для формы дела пытать.