Российское общество переживает масштабную трансформацию. После выборов президента в 2018 году, завершившихся с довольно внушительным для Владимира Путина результатом, отношение граждан к руководству страны стабильно снижается. Как мы это узнаем, почему происходят подобные изменения в отношении народа и власти (и можно ли вообще использовать этот термин), а также к чему эта ситуация может привести — сегодняшние редакционные беседы СИА-ПРЕСС с с профессором Московской высшей школы социальных и экономических наук Григорием Юдиным.
– Прежде чем мы начнем разговор об отношениях россиян к власти, давайте обсудим механику – как мы познаем общественное мнение. В России часто можно услышать утверждение, что все социологические опросы – это фейк, их рисуют на коленке и вообще верить им нельзя. Насколько это близко к правде?
– С одной стороны, действительно, опросам общественного мнения не очень сильно доверяют. С другой стороны, по большому счету, у россиян нет иных инструментов, чтобы выяснить настроения общества. Россия – очень атомизированная страна, она раздроблена на разные участки, обладает низкой территориальной мобильностью, у нас мало ассоциаций и сообществ, которые позволили бы человеку представлять, что происходит за пределами его ближнего круга.
Реальность такова – узнать о том, что люди думают о своей стране – причем не только люди в другом конце России, но и живущие в соседнем доме, – можно только через опросы.
Надо сказать, что они имеют ореол научного объективного метода и в общем выполняют свои функции. С каким бы сомнением к ним не относились, в целом они создают для человека некоторую картину того, что думают другие люди. Другой у россиян, за редким исключением, нет.
– Вы сказали про атомизированность России. Как это сложилось?
– Исторически у этого есть две причины. Вообще весь мир сегодня стал во многом более атомизированным, так как традиционные связи распались, происходит миграция в большие города, которые предполагают меньшее количество связей. Кроме того, мир построен на конкуренции и изматывающей работе, не оставляющей времени на общение с собственной семьей, не говоря уж о других, и это базовый факт для большинства стран.
А в России атомизация приобрела еще более радикальный характер из-за советского прошлого. Дело в том, что позднетоталитарное государство не заинтересовано в возникновении спонтанных отношений доверия и связей между людьми. Когда оно было сильным – оно предотвращало атомизацию за счет вовлечения в тотальные структуры, которые действовали как инструмент укрепления социального единства.
К позднему периоду это выхолостилось, люди перестали верить в коммунистическую идею и в эти структуры, потеряли чувство локтя и атомизировались.
А позже на это наложилась неолиберальная атомизация – когда ты не можешь доверять людям вокруг, считая их конкурентами, преследующими собственную выгоду. Так мы получили две атомизации вместо одной.
– Вернемся к опросам. Можете дать свой личный гайд о том, как читать и понимать социологические исследования?
– Я бы здесь отослал к своей недавно вышедшей книге «Общественное мнение и власть цифр» – она как раз про устройство опросов, и в конце есть рекомендации о том, как правильно их воспринимать. Есть ряд правил, они перечислен в книге, но можно выделить базовый принцип. Опросы общественного мнения,, как и любой научный метод, имеют свои границы познания, и важно понимать, что можно узнать из опроса, а чего нельзя.
Большая часть опросов, что проводятся в России, и итог которых мы обычно видим, не являются фальсификациями, они выполнены с соблюдением процедур, но даже это не значит, что они отражают волю народа. Кое-что узнать о настроениях людей из опросов можно, но это требует некоторого искусства – искусства понимать, о чем эти данные могут сказать, а о чем – нет.
– Перейдем к воле народа. Как за последние годы происходила трансформация отношения россиян к обобществленной власти?
– Я в принципе не люблю слово «власть». Потому что власть по Конституции – хоть в старой, хоть в новой версии, – принадлежит народу. В этом смысле говорить об «отношении народа к власти» – значит заведомо признавать приватизацию этой власти или ее воровство…
– А этого фактически нет?
– Есть, конечно. Но когда мы это повторяем без критической оценки, мы это признаем нормальным. Государство в России бюрократизировано, есть люди, которые фактически захватили ресурсы, и от них можно ожидать либо неприятностей, либо, если они в хорошем настроении, каких-то подачек.
С этой точки зрения «отношение к власти» всегда будет примерно одним и тем же. Если власть отдельна от граждан – то как к ней еще относиться? Как к напасти.
Поэтому мне кажется, что сама постановка вопроса не совсем верна. Можно говорить об отношении к тем или иным политикам, правительству или тем мерам, которые оно предпринимает, а сама по себе форма разговора про «отношение к власти» заранее предопределяет ответ.
– Хорошо, давайте конкретизируем. Так как у нас главное воплощение власти это президент, поговорим о нем. Как трансформируется отношение россиян к Владимиру Путину?
– Россия представляет собой плебисцитарный режим. Для всех подобных режимов характерно полное отделение президента от всей остальной системы, так как предполагается прямой контакт между главой государства и народом, подтверждаемый плебисцитами. Остальная часть системы при этом деполитизирована и превращена, по сути, в администрацию – например, парламент у нас не место для дискуссий, по сути, он функционирует как подразделение исполнительной власти и принимает законы в ее интересах.
Но для сохранения власти президенту нужно постоянно производить демократическую легитимность – то есть доказывать всенародную поддержку. Если ее не будет, то непонятно, на чем эта власть покоится.
Проблема любого плебисцитарного режима в том, что внутри него есть скрытое противоречие. С одной стороны, он всегда заинтересован в пассивности населения – чтобы люди занимались своими личными проблемами, брали кредиты, строили дома, ездили в отпуск, заботились о здоровье и так далее, но главное – не лезли в политику. Потому что она «дело грязное», как постоянно нам утверждает пропаганда. Все это позволяет избежать коллективного действия граждан. То есть население нужно пассивное, но время от времени его необходимо мобилизовывать.
– На выборы.
– Да. Нужно продемонстрировать внушительные цифры народной поддержки при помощи плебисцитов. Ловушка в том, что если вы убеждаете людей, что от них ничего не зависит и что их роль декоративна, то они перестают интересоваться вашими плебисцитами и участвовать в них. Но поскольку вам нужны плебисциты, чтобы создавать легитимность, вам приходится каким-то образом эти цифры конструировать. И рано или поздно вы попадаете в ситуацию, в которой оказалось политическое руководство Кремля в 2018 году.
Тогда проходили выборы чисто плебисцитарного характера. Очевидно, что политической конкуренции не было – никто не пойдет выбирать Грудинина или Собчак вместо Путина. Смысл выборов был в том, чтобы народ сказал «Да» одному очень известному человеку.
Но проблема в том, что до того момента общее количество людей, голосовавших за администраторов, была не так велико:
условно, у вас за «Единую Россию» голосует 54 процента населения, но с учетом явки получается, что конституционное большинство в Госдуме имеет партия, которая собрала в районе четверти голосов. То же самое, например, в Москве – за Собянина голосовало меньше четверти жителей столицы.
Понятно, что Путин не может себе этого позволить, поэтому была поставлена задача – обеспечить, чтобы «за» проголосовало более половины населения. Такого, к слову, в истории России ранее не было – чтобы президента поддержало большинство имеющих право голоса. В итоге задачу удалось решить – цифра «за» достигла примерно 52 процентов граждан. Скорее всего, ее немного подкрутили, и в реальности было около 45 процентов, но все же.
Но получилось, что люди, которые могли себе позволить не думать о политике и не участвовать в выборах, были если не вынуждены, то, как минимум, очень активно приглашены к голосованию – призывы голосовать не разносились только разве что из чайников. Работники госкорпораций, крупных фирм с господрядами, и так далее – до кого дотянулись, тех мобилизовали.
И эти люди начали формировать ожидания.
Если не участвуешь в выборах – ожиданий нет, но когда приходишь голосовать – они возникают. И сразу после этого плебисцита показатели поддержки Путина начали идти вниз. Потому что первым делом он объявил, что правительство будет прежним, потом анонсировал пенсионную ликвидацию, и люди, которые сформировали ожидания, начали разочаровываться.
Где-то к концу 2018 года у России, президента и его команды сформировалась проблема отсутствия внятной повестки на будущее, кроме как консервации нынешнего состояния. И мы видим, как быстро изменяется отношение людей к этой консервационной повестке.
В 2020 году мы подошли к ситуации, когда по ключевому вопросу о том, будет ли Путин пожизненным президентом, удастся ли застолбить эту консервационную повестку навсегда, страна раскололась как минимум пополам. А если учесть некоторые особенности опросов общественного мнения, то, скорее, даже не пополам, а в менее благоприятной для президента пропорции. Причем сейчас самый интересный момент состоит в том, что раскол начал обретать ясные социальные черты. Это раскол молодых против пожилых, раскол космополитичных против склонных к изоляционизму, раскол потребляющих разные медиа против доверяющих только телекартинке, а если говорить в общем – раскол между «партией перемен» и «партией страха».
– Как это отразится на голосовании по поправкам в Конституцию? Стоит ли ждать сюрпризов?
– Сложно ждать сюрпризов от этого голосования, потому что первый пункт его регламента подразумевает – что никаких сюрпризов быть не может. Этот пункт очень прост: никаких правил нет. Ничего не определено: ни когда будет голосование, ни где оно будет, ни кто будет считать, ничего не понятно. Когда еще этот плебисцит был назначен на 22 апреля, его правила менялись буквально каждый день – в попытках обеспечить нужные цифры, потому что было видно, что люди не особенно хотят в этом участвовать. И я думаю, что до голосования будет еще много изменений.
Повторюсь, ситуация такова, что плебисцит абсолютно точно даст необходимую цифру, просто потому что все правила будут подстраиваться под эту задачу.
Но есть тонкость – ведь задача не только в том, чтобы получить необходимую цифру, задача в получении легитимности. И чем больше вы фокусничаете с правилами проведения, тем сильнее все вокруг понимают, что по-другому получить эти цифры вы не можете.
Еще более тонкий момент – какую бы цифру ни обеспечил Кремль, какое к ней будет доверие и какой будет уровень легитимности – пока непонятно. Условно, если будет закладываемая в план явка 50-52-55 процентов при 66-67 процентах «за», то встанет вопрос интерпретации этих цифр.
Можно сказать, что две трети россиян готовы предоставить Путину мандат на пожизненное правление. А можно – что всего 35 процентов, которые всеми правдами и неправдами мобилизовали на голосование «за» – это и есть максимум Кремля. Что, в общем-то, и является правдой.
А оставшиеся две трети либо относятся безразлично, либо склонны быть против, но лишены возможности это продемонстрировать.
Если подобную интерпретацию кто-то сможет внятно объяснить – тогда политический результат голосования по Конституции будет непредсказуем.
– Кто это сможет сделать?
– Хороший вопрос. Мы находимся в ситуации, когда есть запрос на появление политического субъекта, который мог бы это сделать. Условно, выразитель мнений и настроений «партии перемен». Это может быть кто-то, кто уже ранее канализировал протест, а может быть и новая фигура. Главное, чтобы он смог сказать правду и выразить новые настроения, которые буквально два-три года назад еще не были столь очевидны. И это может существенно изменить политический итог плебисцита.
– Вы сказали, что плебисцит может вызвать определенную эрозию легитимности режима. А ему от этого что? Ну, снизится легитимность, это ведь не что-то вещественное, ее нельзя отрезать и унести. Как это отразится на политической системе?
– Любая власть держится на легитимности, на штыках сколько-нибудь долго править невозможно. Если режим оказывается нелегитимным, то у него возникают проблемы с управляемостью. В России он держится на лидере, которого поддерживает большинство населения, и других ресурсов, на которые бы опирался режим, нет.
Все элиты и бюрократические слои, составляющие аппарат, не испытывают личной любви к Путину — хотя там есть и лично лояльные люди, но их не так уж много.
Аппарат выполняет решения президента потому, что тот опирается на цифры общественной поддержки. Если этих цифр не будет, и президент окажется всего лишь «одним из» политиков в стране, пусть даже наиболее популярным, то у аппарата пропадут стимулы его выполнять его приказы. Есть смысл слушать того, у кого вся полнота власти, а если ее нет – какой смысл за этого человека цепляться?
Так что если Путин станет «одним из», а мы знаем, что он не умеет действовать в ситуации, когда есть конкуренты, то он потеряет свою легитимность мгновенно, и мы увидим стремительную трансформацию всего режима.
Дмитрий Щеглов
по материалам https://siapress.ru/interview/...
Оценили 2 человека
3 кармы