Коронавирус и классики литературы. Мёртвые души Михо Саакашвили

Почтенному читателю в эти многотрудные времена совсем не просто уделить время нетленному произведению русско-украинского гения. Метания между рулонами туалетной бумаги и одноразовыми масками гонят у читателя прочь мысли о тленности всего сущего и нетленности «Мертвых душ»

Но мысли идут прочь к человеку, которому на карантине делать больше нечего, как сравнивать образы прошлого с образинами настоящего. И вот что из этого выходит.

«В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка, в какой ездят холостяки: отставные подполковники, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сотни душ крестьян, — словом, все те, которых называют господами средней руки. В бричке сидел господин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так чтобы слишком молод. Въезд его не произвел в городе совершенно никакого шума и не был сопровожден ничем особенным; только два русские мужика, стоявшие у дверей кабака против гостиницы, сделали кое-какие замечания, относившиеся, впрочем, более к экипажу, чем к сидевшему в нем. «Вишь ты, — сказал один другому, — вон какое колесо! что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?» — «Доедет», — отвечал другой. «А в Казань-то, я думаю, не доедет?» — «В Казань не доедет», — отвечал другой. Этим разговор и кончился».

Михаил Николозович Саакашвили похож на вышеописываемого персонажа не вполне: вряд ли его можно назвать не слишком толстым. Но отставником — извольте. Уж столько отставок, сколько накопил этот политический авантюрист, не выслужить и самому захудалому выпускнику Киевского института международных отношений — alma mater нашего «перекати поле»: экс-президент Грузии, экс-председатель Одесской областной государственной администрации, экс-глава наблюдательного совета реформы государственных предприятий Украины, советник президента Украины. Того самого, который сделал соученика экс-гражданином Украины.

В общем, размер у нашего персонажа получается примерно XXXXXL.

«Когда экипаж въехал на двор, господин был встречен трактирным слугою, или половым, как их называют в русских трактирах, живым и вертлявым до такой степени, что даже нельзя было рассмотреть, какое у него было лицо. Он выбежал проворно, с салфеткой в руке, весь длинный и в длинном демикотонном сюртуке со спинкою чуть не на самом затылке, встряхнул волосами и повел проворно господина вверх по всей деревянной галдарее показывать ниспосланный ему Богом покой».

Упаси Бог подумать, что в этом абзаце живо описан последний президент Украины. Хоть и поговаривают злые языки, что после него хоть потоп, но пока еще живой и вертлявый до такой степени, что…

«Весь следующий день посвящен был визитам; приезжий отправился делать визиты всем городским сановникам. Был с почтением у губернатора. Потом отправился к вице-губернатору, потом был у прокурора, у председателя палаты, у полицеймейстера, у откупщика, у начальника над казенными фабриками… жаль, что несколько трудно упомнить всех сильных мира сего; но довольно сказать, что приезжий оказал необыкновенную деятельность насчет визитов: он явился даже засвидетельствовать почтение инспектору врачебной управы и городскому архитектору».

«О, времена, о нравы!», — как сказал бы другой классик. За ненадобностью посещать сановников ввиду весьма частой их сменой от приезда к приезду наш герой прошелся по телестудиям. И, несмотря на свой размер, вместился во все форматы, которые ему предлагали примерить услужливые подобострастцы.

«Приезжий во всем как-то умел найтиться и показал в себе опытного светского человека. О чем бы разговор ни был, он всегда умел поддержать его: шла ли речь о лошадином заводе, он говорил и о лошадином заводе; говорили ли о хороших собаках, и здесь он сообщал очень дельные замечания; трактовали ли касательно следствия, произведенного казенною палатою, — он показал, что ему небезызвестны и судейские проделки; было ли рассуждение о бильярдной игре — и в бильярдной игре не давал он промаха; говорили ли о добродетели, и о добродетели рассуждал он очень хорошо, даже со слезами на глазах; об выделке горячего вина, и в горячем вине знал он прок; о таможенных надсмотрщиках и чиновниках, и о них он судил так, как будто бы сам был и чиновником и надсмотрщиком».

Ибо: «толстые умеют лучше на этом свете обделывать дела свои, нежели тоненькие. Тоненькие служат больше по особенным поручениям или только числятся и виляют туда и сюда; их существование как-то слишком легко, воздушно и совсем ненадежно. Толстые же никогда не занимают косвенных мест, а всё прямые, и уж если сядут где, то сядут надежно и крепко, так что скорей место затрещит и угнется под ними, а уж они не слетят. Наружного блеска они не любят; на них фрак не так ловко скроен, как у тоненьких, зато в шкатулках благодать Божия. У тоненького в три года не остается ни одной души, не заложенной в ломбард; у толстого спокойно, глядь — и явился где-нибудь в конце города дом, купленный на имя жены, потом в другом конце другой дом, потом близ города деревенька, потом и село со всеми угодьями».

Тут бы самое время вспомнить, что господин хороший строит себе дом в Лесниках — сельце под Киевом. Правда, записаны угодья не на жену голландских кровей, а на матушку — грузинских.

Но совершенно определенно, что у господина Чичико… Софико… Саако… да, вот-вот у этого самого господина причины посетить Украину были самые благостные. Особенно ввиду подписанного тем самым живым и вертлявым до такой степени закона об открытии рынка земли. Удобное время выбрал: чем дольше закрыты рынки обычные, тем дешевле будет пройтись по рынку земли. Даром, что крепостные… то бишь фермеры украинские бунтуют, огурцы в канавы сваливают, недородом грозят, — самое время.

Самое время для всякой маниловщины! То есть реформаторства отреформированной по самые сухофрукты страны. А тут еще карантин этот.

«- Как давно вы изволили подавать ревизскую сказку?

— Да уж давно; а лучше сказать, не припомню.

— Как с того времени много у вас умерло крестьян?

— А не могу знать; об этом, я полагаю, нужно спросить приказчика.

— Послушай, любезный! сколько у нас умерло крестьян с тех пор, как подавали ревизию?

— Да как сколько? Многие умирали с тех пор, — сказал приказчик.

— Да, признаюсь, я сам так думал, — подхватил Манилов, — именно, очень многие умирали!

— Тут он оборотился к Чичикову и прибавил еще: — Точно, очень многие.

— А как, например, числом? — спросил Чичиков.

— Да, сколько числом? — подхватил Манилов.

— Да как сказать числом? Ведь неизвестно, сколько умирало, их никто не считал.

— Да, именно, — сказал Манилов, обратясь к Чичикову, — я тоже предполагал, большая смертность; совсем неизвестно, сколько умерло.

— Ты, пожалуйста, их перечти, — сказал Чичиков, — и сделай подробный реестрик всех поименно.

— Да, всех поименно, — сказал Манилов. Приказчик сказал: «Слушаю!» — и ушел.

— Но позвольте спросить вас, — сказал Манилов, — как желаете вы купить крестьян: с землею или просто на вывод, то есть без земли?».

Для господ, которые давно не бывали в наших краях, любопытно должно будет узнать, что перепись населения Украины последний раз проводилась лишь однажды, еще в 2001 году. С тех пор кто за границу на воды и клубники уехал, кто спился, кого люстрировали, а кто и сам вышил себе по подолу и по вороту «Ще не вмерла!».

«- Итак, я бы желал знать, можете ли вы мне таковых, не живых в действительности, но живых относительно законной формы, передать, уступить или как вам заблагорассудится лучше?».

На этом интересном месте надо предположить, что речь пойдет про ближайшие выборы. А в этом деле каждая душа — хоть живая, хоть мертвая — лыко в строку и бюллетень в корзину. Но так ли это, или дело по-другому повернется — об этом надо в следующих главах прочесть. Потому что не зря Михаила Николозовича опять на грешную украинскую землю прислали. Ох, не зря…

Али Серенадин