Евразийская интеграция и новое международное право

Весной 2024 г. мы наблюдаем целый ряд, казалось бы, мало связанных между собой событий. От прекращения обслуживания карточек платежной системы «Мир» в некоторых постсоветских государствах до заметной активизации обсуждений вариантов мирного урегулирования конфликта вокруг Украины по сценариям помимо «формулы Зеленского». Все это ставит вопрос, в каком правовом пространстве будут заключаться и реализовываться подобные решения. Ранее разговоры о приверженности «международному праву» выражались в разрешении споров в иностранных судебных юрисдикциях, зачастую прямо контролируемых США. Последние годы характеризовались значительными успехами США в глобализации американского законодательства и реализации принципа его экстерриториальности. Расширяющаяся система экономических санкций это доминирование только укрепила. С учетом общей политической ситуации мы наблюдаем очевидный процесс повышения агрессивности поведения США в мировом правовом пространстве. Как Вашингтон пытается выстроить новую систему международного права, разобрал кандидат политических наук, профессор Юридического института РУДН им. П. Лумумбы Дмитрий Евстафьев.

Правовая агрессия США

Даже там, где американский «мир правил» формально не заменил «международное право», американская правовая система, действующая в режиме «ручного управления» и неуниверсальных решений, это международное право подменила. И кризис американской политической системы пока никак не влияет на дееспособность американской правовой системы. Будучи бюрократической и реализуемой преимущественно на внешнем контуре, она сравнительно мало затрагивается теми тектоническими процессами, которые происходят в американской политике, а теперь уже и в политико-экономической системе.

Резонно предположить, что степень агрессивности США в продвижении ситуативных политико-правовых механизмов будет только повышаться. Эти механизмы будут превращаться из средства давления на союзников России и «Глобальный Юг» в средство удержания консолидированности «коллективного Запада».

Но возможно ли создание неамериканоцентричного мира в американоцентричном правовом пространстве, даже с учетом кризиса многих институтов глобализации, например ВТО? И возможна ли полноценная, обеспечивающая интересы и России, и других государств Евразии социально-экономическая интеграция, пусть и без политического аспекта, внутри де-факто контролируемого США правового пространства?

Американские санкции как основа «ситуативного права»

Мы имеем дело с масштабным политико-правовым феноменом, который становится все более автономным от США как государства, но использует их организационные и политические ресурсы. Мы не просто наблюдаем легализацию санкций в качестве механизма управления экономическим развитием, уже реализованного США в виде резкого замедления процессов геоэкономической регионализации. Налицо попытка превратить санкции в рамочную основу регулирования долгосрочных политических процессов на базе уже апробированной ранее фактической экстерриториальности американских юридических решений. На наших глазах явочным порядком формируется новая основа международного права.

Отсюда и одновременные выраженные «пошаговость» и ситуативность введения санкций, в зависимости от конкретных задач США в противостоянии с Россией и другими странами. А с другой стороны – подчеркнутая долгосрочность санкционной политики. Возникает принципиально новая модель «ситуативного права», реализуемая, прежде всего, в сфере мировой экономики. Но к настоящему моменту она активно захватывает и политическую, и социокультурную сферы.

Сегодняшние процессы могут быть охарактеризованы как попытка расширения пространства «ситуативного права»: как географического, так и секторального.

Важнейшим элементом такого процесса является его управляемая ситуативность – способность реализации потенциала санкций в зависимости от «важности» того или иного государства уже не столько даже для США, сколько для американских корпораций. Поэтому мы видим существенное отличие в реализации одной и той же санкционной политики в отношении Турции, важнейшего союзника США, Казахстана, превращающегося в важный плацдарм для давления на Россию, и Китая, где наблюдается попытка стимулировать возникновение «фронды» Си Цзиньпину.

В конечном счете «ситуативное право» нацелено на полную подмену права как операционной категории мирового развития политическими и лоббистскими в основе своей решениями, формируемыми на базе баланса интересов в конкретной ситуации. Этот подход применим не только на межгосударственном уровне, но и на уровне корпоративных структур, что уже было апробировано в отношении российских государственных компаний. В целом новое «ситуативное право» изначально будет не правовой, а «политико-правовой» категорией с неясным балансом между элементами.

Традиционно то, что именуется «международным правом», являлось «правом победителей», выстраивавших нормы «под себя». Наблюдаемая нами в настоящее время картина является попыткой США создать «право проигрывающих», чтобы обеспечить себе, безусловно, временное, но преимущество в борьбе за сохранение остатков гегемонии.

Экономическая основа правовой американоцентричности

Если даже цинично посмотреть на реальные истоки сохраняющегося доминирования США в мировой политике и экономике, то становится понятно, что в сегодняшних геополитических условиях это долларовая система расчетов, инвестиций. Но уже не долгосрочных сбережений, как это было еще 25 лет назад. Долларовая система является одновременно и сферой, где США стремятся к установлению монополии, имея возможности для этого, и инструментом распространения «правил» – неуниверсальной ситуативной регуляторики, устанавливаемой США – на другие сферы развития.

Основой противодействия насаждению правовой ситуативности со стороны США является пространственная дедолларизация отношений между важнейшими игроками мировой политики и экономики. Как минимум в формате ЕАЭС, оптимально – в БРИКС. В противном случае, вряд ли Союзу или иным интеграционным процессам удастся выйти за рамки управления транзитными потоками. США смогли добиться того, что отношения с государствами ЕАЭС, в том числе и по вопросам санкционной политики, строятся на внеинституциональной основе – через двусторонний торг об условиях присоединения к антироссийским санкциям. Это уже проявилось в давлении США на Казахстан и Киргизию.

Поставим вопрос по-другому: возможна ли реализация проектов секторальной дедолларизации, не говоря уже о более широком контексте, только в финансовой области? Даже если эти процессы будут подкреплены формированием отличных от «пространства правовой ситуативности» механизмов? Безусловно, нет. Дедолларизация не может быть сведена только к отказу от доллара во взаиморасчетах. Именно с ограниченностью понимания задачи – тогда как США изначально воспринимали задачу сохранения монополии доллара как комплексную – и связаны неудачи всех прежних проектов дедолларизации, выдвигавшихся как в России, так и в других странах.

Задача противодействия американской правовой ситуативности предполагает не только экономические или политические договоренности, но и технологические меры, а также институциональные решения. Возможно, неклассические, сетевые, чтобы обеспечить максимизацию охвата пространства в условиях радикализации мер противодействия со стороны США.

В противном случае Россия будет вынуждена отказываться от институционального подхода в Евразии и переходить – хотя бы и временно – к двусторонним отношениям. А они – и это, увы, реальность сегодняшнего дня – будут во многом определяться ситуативно складывающимися обстоятельствами, а иногда и информационно-эмоциональным фоном. Для евразийской интеграции даже в ее сегодняшнем состоянии это будет серьезным шагом назад.

Политические процессы и правовая ситуативность

Важно, однако, понимать, что ситуативное неуниверсальное американоцентричное «право» только условно «начинается» в экономике. Его влияние на социальное и социокультурное развитие (легализация «культуры отмены» в отношении России и ее граждан) уже становятся очевидными. Но мы еще не осознаем в полной мере масштабов деструктивного воздействия этого феномена на долгосрочные политические процессы.

Принципиальной разницы между ситуативным правовым режимом для экономики и политических процессов в мире поздней глобализации просто не было и быть не могло. А на этапе переформатирования глобальной американоцентричности главное отличие лежит преимущественно в темпе практической реализации в разных секторах и геополитических пространствах.

Все, что связано с Россией в актуальной ситуации, реализуется в первую очередь, пусть даже в условиях относительной неотработанности механизмов. Реализуемая сейчас в отношении России политико-правовая ситуативная модель выглядит как некая «бета-версия» глобального режима. Это очень заметно по правовой реализации социальной и политической «культуры отмены» (Прибалтика). Или по процессам исключения России из международного олимпийского движения, когда очевидные правовые лакуны заполняются откровенно, в чем-то даже демонстративно политическими решениями, подчеркивающими ситуативность правовых норм.

Это создает серьезные риски развития политической системы. К примеру, если нынешние теневые контакты, отрицать которые становится совершенно бессмысленно, дойдут до реализации некоего мирного плана по Украине по замораживанию конфликта с учетом интересов и позиции России, на какой правовой основе это будет осуществляться? Очевидно, что «коллективный Запада» будет трактовать любые заключенные договоренности как заключенные в рамках собственного политико-правового пространства. Они могут быть в любой момент объявлены фикцией. Причем, даже в случае, если формальные правовые атрибуты подобных соглашений – в отличие, например, от пресловутых «Минских соглашений», – будут соблюдены.

Отрешаясь от политического содержания «Минских соглашений», заметим, что они существовали в поле политических, а не правовых интерпретаций. Если бы дошло дело до правовой реализации положений соглашений (например, амнистии участников народных милиций, соблюдения автономных прав народных республик), то урегулирование конфликтов и судебные разбирательства происходили бы в пространстве западноцентричного права. Что ставило бы и Россию, и пророссийские силы в заведомо невыгодное положение. Гораздо худшее, чем когда суждение о характере ситуации было передано миссии ОБСЕ.

Преодолеть инерцию

Секрет успеха США в продвижении модели «ситуативного права» заключается в том, что его потенциал реализовывался внутри американоцентричной глобальной экономики. Те изменения в ней, которые управляемо происходили с середины 2000-х гг., поначалу не влекли принципиальных изменений в деятельности экономических игроков. Первое принципиальное изменение было отмечено так называемым «офшорным панамским скандалом» (2014-2016 гг.), обозначившим резкий рост американоцентричности и появление элементов прямого административного контроля экономической деятельности со стороны США. Но даже этот, как оказалось, ключевой эпизод не был оценен в должной мере.

Подобная ситуация создавала нарастающую политическую инерцию. Ее важным элементом была комфортность, связанная с высоким качеством сервисов и их комплексностью, а также «пирамидальной» системой постепенного, пошагового включения хозяйствующего субъекта и его руководителей в западноцентричные социальные системы. Это особенно было заметно по взаимодействию западных элит с постсоветскими крупными бизнесменами.

Преодолеть эту «инерцию комплексности и комфортности» в рамках простого формирования некоей альтернативной системы экономических стимулов крайне сложно. Особенно учитывая готовность США применять методы жесткой силы для продавливания своих экономических интересов, что объясняется восприятием проблематики навязывания ситуативного неуниверсального права в качестве принципиально важного.

Сейчас импульс развитию правового пространства может придавать только политический характер. На базе политических решений возникнет основа – если хотите, совместное понимание перспектив, – в которую в дальнейшем встроятся все основные сферы межгосударственного взаимодействия. И основу для проработки такой модели дает нам опыт Союзного государства России и Беларуси, длительное время находившегося в состоянии вялотекущего развития, но получившего мощный импульс после осознания политической критичности интеграции.

Дмитрий Евстафьев