Катастрофа под Харьковом. Почему после разгрома под Москвой гитлеровцы дошли до Волги и Кавказа

Зимой 1941-42 года Красная армия дала Третьему рейху решительный отпор, отбросив врага от Москвы и Тулы, освободив Ростов и подойдя к Харькову. Казалось — еще поднажать немного, и немец покатится обратно. Однако уже в конце августа вермахт и его союзники штурмовали Воронеж и Сталинград, а горные стрелки оседлали кавказские перевалы

К потере огромных территорий и миллионов жизней привела ошибка советского генералитета под Харьковом, которой немцы умело воспользовались. 17 мая 1942 года вермахт нанес здесь Красной армии крупное поражение, определившее потерю огромных территорий и выход германской армии к Волге.

Августовская катастрофа началась в конце марта 1942 года, когда наступление Юго-Западного фронта (ЮЗФ) маршала Семена Тимошенко выдохлось. Советские войска, глубоко пробившие боевые порядки противника южнее Харькова, в районе городов Лозовая и Барвенково, замерли, и в таком положении началась подготовка к новому наступлению. Причем с обеих сторон сразу.

Ставка планировала встречными ударами с Барвенковского выступа и севернее Харькова окружить и разгромить 6-ю армию, обороняющуюся в районе первой столицы УССР. Немцы же намеревались «срезать» под корень этот самый выступ двумя сходящимися танковыми клиньями, которые должны были замкнуть окружение в районе города Изюм. Операция носила кодовое название «Фридерикус».

Разница была в том, что для немцев, благодаря активной авиационной и агентурной разведке, советские приготовления не были тайной. А в Москве и Сватово (там располагался штаб ЮЗФ) концентрацию вражеских войск форменным образом прошляпили.

Сталин был уверен, что в весенне-летней кампании 1942 года Гитлер опять попытается захватить Москву. Генштаб и командование ЮЗФ придерживались того же мнения. На уровне армий ближе к началу наступления стали замечать приготовления противника, но то ли посчитали их недостаточными, надеясь на перевес своих сил, то ли этому не придали значения на более высоких уровнях… Сейчас уже сложно в этом разобраться.

В своих послевоенных мемуарах советские маршалы и генералы не очень охотно разбирали вопрос о том, кто виноват в случившемся.

Так, например, маршал Кирилл Москаленко, который в то время был еще генералом и командовал 38-й армией, вспоминал:

«…я приехал на командный пункт фронта, чтобы доложить о замеченных признаках уплотнения боевых порядков врага… Две недели назад, когда мы передавали 21-й армии этот участок, враг располагал здесь лишь опорными пунктами в селах. Теперь же, кроме ранее существовавших, появилось много новых… Эти наблюдения дополнили данные разведки… основные силы 71-й пехотной дивизии, совместно с 3-й и 23-й танковыми дивизиями, сосредоточились к тому времени в Харькове…. В свете всех этих выводов и предположений поутихли мои недавние восторги по поводу нашего превосходства».

Но наступление никто отменять не собирался.

12 мая, после почти часовой артиллерийской подготовки и обработки переднего края авиацией, наши войска перешли в атаку. Для немцев, которые сами готовились наступать 18 мая, этот опережающий удар оказался все же неожиданным.

На правом фланге ЮЗФ к 14 мая его дивизиям удалось продвинуться на 20-25 километров и приблизиться к Харькову. Ударная группа на левом фланге, действующая из Барвенковского выступа, преодолела 25-50 километров.

Командующий группы армий «Юг» фельдмаршал Федор фон Бок был глубоко взволнован. Он позвонил Гитлеру с предложением передать ему из 1-й танковой армии, готовящейся к удару по основанию Барвенковского выступа, несколько дивизий, чтобы парировать наступление русских. Но это означало отказаться от «Фридерикуса», поэтому предложение отклонили, решив устроить скорейшее контрнаступление там, где русские не ожидают удара.

Если бы в эти дни подвижная группа 6-й армии генерал-лейтенанта Авксентия Городнянского, численностью свыше 250 танков, нанесла, как и планировалось, удар в обход Харькова, скорее всего просьбу фон Бока пришлось бы Гитлеру удовлетворять. Но в советских штабах решили не торопиться, и это промедление впоследствии обернулось огромными жертвами.

Второй крупной ошибкой было бездействие соседних с ЮЗФ Брянского и Южного фронтов (ЮФ). Если бы они имитировали наступательные действия, оттягивая на себя вражеские резервы, у немцев бы не получилось перекидывать их на угрожающие участки.

Далеко не лучшим образом показали себя и командиры более низких уровней.

Танки необдуманно бросались в лобовые атаки на хорошо укрепленные вражеские узлы сопротивления без разведки, без подавления артиллерии противника, и несли неоправданные потери. Особенно много их осталось на минных полях.

Сын генерал-полковника Фридриха Паулюса капитан танковых войск вермахта Эрнст-Александр (искалеченный в этих боях) рассказывал отцу в письме:

«Русское командование совершенно не умеет грамотно использовать танки. Один пленный советский офицер-танкист рассказывал… Когда Тимошенко наблюдал атаку своих танков и видел, что немецкий артогонь буквально рвет их в куски, он только сказал: "Это ужасно!" Затем повернулся и покинул поле боя».

Что касается армий, державших оборону в основании Барвенковского выступа, то за два месяца затишья на их участках фронта никто не удосужился подготовить достаточно глубоко эшелонированную оборону. Не была создана сплошная линия минных полей, противотанковых рвов, эскарпов и прочих фортификационных укреплений. На 180-километровом фронте возвели всего 11 км проволочных заграждений.

Если вначале советская авиация господствовала на харьковском направлении, то уже через пять дней, за счет подтягивания резервов и активной регулярной бомбардировки советских аэродромов, люфтваффе перехватило инициативу. Массированные налеты немецких штурмовиков и бомбардировщиков замедлили советское наступление.

Шесть дней 6-я армия вермахта яростно отбивалась, контратакуя своими 13-й и 23-й танковыми дивизиями, а 17 мая, на день раньше запланированного срока, немцы сами перешли в наступление.

1-я танковая армия фельдмаршала Эвальда фон Клейста нанесла удар в основание выступа. Фронт был прорван в первый же день, и к его исходу стало ясно, что войскам, сражающимся в районе Барвенкова, грозит окружение.

Начальник Генерального штаба генерал-лейтенант Александр Василевский предложил Сталину прекратить наступление и срочно отвести войска. Но к его мнению не прислушались. На следующий день ситуация значительно ухудшилась, Василевский снова обратился к Ставке с этим предложением, и снова его отвергли.

В результате 23 мая «крышка котла» захлопнулась. 6-я армия ЮЗФ генерала Городнянского и 57-я армия ЮФ генерал-лейтенанта Кузьмы Подласа вместе с приданными им ударными танковыми корпусами и бригадами оказались в окружении.

Начиная с 25 мая окруженцы отчаянно пытались вырваться из западни, но все усилия оказались тщетными. Немцы встречали атакующие войска огнем танковых и артиллерийских орудий, пулеметными очередями и массированными бомбардировками. Из окружения удалось вырваться лишь десятой части войск.

25 мая в одной из попыток прорыва погиб командующий 57-й армией генерал Подлас. Не выдержав психологической нагрузки, застрелился командующий 6-й армией генерал Городнянский. Пропал без вести заместитель командующего войсками Юго-Западного фронта генерал-лейтенант Федор Костенко (его останки украинские поисковики нашли и перезахоронили в 2017 году).

Последние попытки прорыва прекратились 31 мая.

По советским данным, только пленными в Барвенковском котле Красная армия потеряла до 80 тыс. человек. Немцы заявили о 239 тысячах. Неподалеку от Харькова, в городе Дергачи, в карьере кирпичного завода города Красногорска, в других местах была создана система пересыльных лагерей DULAG 205. Военнопленные подвергались здесь страшным издевательствам.

Попавший в Сталинграде в плен офицер контрразведки (абвер-офицер) при лагере Вильгельм Лангхельд на допросах признался, что имел обыкновение избивать заключенных палками толщиной 4-5 см. Через свою агентуру он провоцировал их на побег, после чего устраивал показательные казни.

Еще более эффективным средством решения «вопроса пленных» стал сыпной тиф. Немцы не озаботились какими-либо карантинными мероприятиями, и эпидемия в короткий срок выкосила тысячи людей. Тех, кто не умер сразу, мало кормили и привлекали к тяжелым работам. Люди умирали от истощения и вызванных им болезней.

Разъяренный неудачей Сталин высказал командованию ЮЗФ все, что он о нем думал:

«В течение каких-либо трех недель Юго-Западный фронт, благодаря своему легкомыслию, не только проиграл наполовину выигранную Харьковскую операцию, но успел еще отдать противнику 18-20 дивизий… Если бы мы сообщили стране во всей полноте о той катастрофе, которую пережил фронт и продолжает еще переживать, то я боюсь, что с Вами поступили бы очень круто…»

В результате тяжелого поражения в сплошной линии фронта образовалась зияющая брешь, в которую тут же хлынули немецкие войска. Советскому руководству пришлось снова, как и год назад, изыскивать резервы, бросая их в «мясорубку» немецкого наступления. Его удалось остановить только осенью по линии среднего Дона, на Кавказских высокогорьях и в Сталинграде.

Именно здесь, на Волге, те, кто выжил в боях под Харьковом, в конце концов смогли сломать немецкую военную машину.

А на полях под Барвенковом до сих пор остались лежать сотни людей, которых в короткие перерывы между полевыми работами поисковики находят буквально под плугами — в полной амуниции, с личными вещами и оружием. Кавалеристы с шашками на боку. Пехотинцы с винтовками.

«Пропавшие без вести», каждый год прорастающие новым хлебом.

Дмитрий Заборин