Китайские стратегии по управлению кочевыми соседями - Роман Храпачевский

Моя статья на данную тему была опубликована в Древнейшие государства Восточной Европы 2015 год. (Экономические системы Евразии в раннее Средневековье), ИВИ РАН - Университет Дмитрия Пожарского, М. 2017

Китайские источники о социально-экономических отношениях с кочевниками в IX – XI вв.

Обзор концепций отношений древнего Китая с кочевыми народами

Китай с далекой древности находился в самых тесных контактах с соседними кочевыми народами. Различные китайские царства тогда вели с ними (а также друг с другом) дела основываясь на концепции равенства противостоящих друг другу государств (ди-го), часто имевших родственные отношения[1]. При этом значительный разрыв в уровне развития китайских государств сравнительно с их перифериями формировал и китаецентрическую модель отношений – «Срединное государство – варвары» или «Китай – варварская периферия» (хуа и), когда китайский государь Срединного государства (само это название Чжунго отражало данную концепцию) считался центральной мироустроительной силой, поддерживающей «правильное» состояние Поднебесной, а окружающие народы умиротворялись ею и принимали над собой верховенство Чжунго. Естественным выводом из этой концепции было принятие китайскими правителями даннической системы отношений с этими народами: все они подразделялись на два уровня – первые, входившие в культурную зону Китая (такие как Корея, Вьетнам и т.д.), и остальные, то есть народы, не испытавшие указанного культурного воздействия (кочевые народы, в частности); при этом и те, и другие все равно считались данниками китайского государя, составляя периферию Срединного государства.

[1] О концепциях ди-го и «мира на основании родства» см. в специальной работе Ю.Л. Кроля «Географический трактат “Истории Хань”»// «Страны и народы Востока, выпуск XXXII», М.: «Восточная литература» РАН, 2005

В III – II вв. до н.э. произошло возобладание конфуцианства, модифицированного идеями легизма, как идеологической основы построения государственности Китая в виде централизованного государства-империи. При этом главной стала китаецентрическая концепция «Китай – варвары», хотя и существовали различные варианты ее воплощения. Эти варианты в основном сводились к двум главным конфуцианским подходам по отношению к «варварам»: 1). варваров невозможно изменить по причине их врожденных отличий от китайцев, делающих невозможным принятие ими культуры Срединного государства, а потому лучше вообще не иметь с ними дел и не вступать с ними ни в какие отношения, кроме чисто военных походов и последующего подавления/уничтожения (военным ли путем, или путем переселения и полной ассимиляции во внутренних китайских землях, когда их потомки станут реестровыми земледельцами); 2). отрицание существования непроходимой границы между китайцами и «варварами», а потому признание возможности «смягчения нравов варваров» и принятия ими если не всей культуры китайцев, то многих ее элементов путем ведения с ними дел – торговых, дипломатических, вовлечения детей «варварских» правителей в культуру Китая (институт сыновей-заложников при дворе китайского императора, выдача в жены варварскому правителю китайской «принцессы» и т.д.) на основе признания теми сюзеренитета Китая и своего даннического положения. Практическая же реализация политики Китая по отношению к кочевой периферии была сочетанием обоих этих подходов, с разным перевесом сторонников той или другой модели в разные периоды истории.

Таким образом, стратегии китайских государств (как времен существования многих китайских царств, так и централизованных империй Китая) по отношению к «варварам» вырабатывались на протяжении как минимум тысячелетия. Уже во времена династии Хань (207 г. до н.э. – 220 г. н.э.) они сложились в довольно стройный комплекс военных, политических, культурных и торгово-экономических мероприятий[2]. Данные мероприятия, с какой бы позиции они не составлялись (признания кочевников «подданными» или в период более-менее равного партнерства с ними), можно разбить на три категории:

1. Военно-дипломатические мероприятия – прямого действия и так называемые «стратегии непрямого действия». К первым, как это очевидно, относятся походы армии в степь и прочие военные мероприятия против кочевников (оборонительные и сигнальные сооружения по границе, размещение гарнизонов и т.д.). К стратегиям непрямого действия надо относить в первую очередь стратегию и и чжи чжи (“руками варваров управлять ими”), которая имеет очень древние корни и существовала во всех централизованных империях Китая. Для ее осуществления были очень важны данные разведки, которая выполнялась китайскими дипломатами, посылаемыми в степь. Вот что, к примеру, писал в своем сочинении выдающийся историк и крупный чиновник сунского Китая Оуян Сю (1007-1072) о необходимости постоянного и тщательного мониторинга ситуации за пределами собственно ханьских земель: «Начиная с древности восточные и северные варвары, имевшие сношения со Срединным государством, не обязательно подчинялись ему, а не имевшие сношений не обязательно не являлись ко двору. Хотя в зависимости от расцвета или упадка варваров их иногда и оставляли вне управления, однако нельзя упускать возможностей держать варваров на привязи и случаев проявления к ним милостей и величия» и, далее, как резюме – «если они подчиняются или бунтуют, уходят или приходят, что может принести Срединному государству пользу или вред, это следует знать»[3]. Дипломатия китайских правителей, кроме вышеприведенной разведывательной функции, в основном еще сводилась к следующим мероприятиям стратегии непрямого действия, осуществляемых через заключение таких договоров с различными кочевыми владетелями, чтобы они: а). находились в перманентно враждебных отношениях с соседними племенами; б). признавали сюзеренитет китайского государя и выполняли его приказы по подавлению враждебных действий других племен в случае такой необходимости, для чего им присваивались пышные звания и почетные титулы (не имевшие реального управленческого значения), одновременно маркирующие этих вождей как «чиновников» на службе китайского императора; в). удерживались от приграничных нападений (грабительских набегов и т.п.) как они сами, так и их соседи.

2. Политика культурного поглощения.

Важнейшей целью этой политики было постепенное внедрение среди «варварских государств» стандартов китайской цивилизации. В первую очередь это касалось таких вещей как принятие ими календаря текущей династии, правившей Срединным государством (собственно это означало, по китайским понятиям, признание его сюзеренитета), титулов и почетных званий от императора, проведение ими ритуалов, предписанных верховными властями Срединного государства. Кроме целей добиться признания сюзеренитета Сына Неба и Срединного государства окружающими «варварами», эта политика по отношению к кочевническим обществам была также направлена на привитие вождям кочевников потребностей в предметах из Китая (в основном от императорского двора) – или для престижного потребления, или для владения ими как средством отличия среди других вождей (различные инсигнии от императора, почетное оружие и т.п.). Главными инструментами такой политики были: институт «заложничества», точнее пребывание при дворе в качестве «почетных гостей» сыновей кочевых вождей; выдача замуж за вождей и их сыновей «принцесс»[4] Срединного государства; обмен дарами (в обмен на «дань варваров» им направлялись «подарки» от императора) и торговля.

3. Торговая политика.

Собственно экономический интерес в торговле с кочевниками для оседлого населения Китая не был особо значимым фактором по причине асимметричности потребностей земледельческой и торговой экономики Китая и потребностей кочевников – первая всегда имела альтернативные возможности поставок тех видов товаров, которые могли дать последние (т.е. степные породы коней, продукты скотоводства и охоты – кожи и меха в первую очередь). В то же время кочевники серьезно зависели от Китая в вопросе поставок крайне им необходимых товаров ремесленного производства, которые им более негде было взять. Этим обстоятельством – неэквивалентностью торговых отношений степи с Китаем, умело пользовались правители Срединного государства. В первую очередь они использовали его для подтверждения и закрепления сюзеренитета (действительного или формального) над кочевыми соседями – владетели кочевых племен периодически являлись с данью или ко двору императора, или в специально отведенные для этого места на границах империи[5], тем самым ритуально подтверждая свой вассальный статус и сюзеренитет китайского императора над ними. Сама возможность регулировать или запрещать торговлю жизненно необходимыми для кочевников товарами была важнейшим инструментом данной политики. Дополнительным бонусом была возможность получать дешевое конское поголовье с северных границ Китая – монгольские породы лошадей оказывались намного более дешевой альтернативой так называемым «небесным коням» из Ферганской долины и других западных земель (т.е. арабские скакуны, в частности), восполняя извечную нехватку лошадей в районах оседлого земледелия Центральной равнины Китая.

[2] Обзор всех основных исследований китаеведов, отечественных и зарубежных, рассматривавших проблематику «Китай – варвары» и «Китай и окружающий мир», см. в монографии М.В. Исаевой «Представления о мире и государстве в Китае в III – VI веках н.э.», М.: Институт востоковедения РАН, 2000.

[3] Цит. по «Удай шицзи (Записки по истории Пяти династий)» в «Материалы по истории древних кочевых народов группы дунху», «Наука», М. 1984, с. 11.

[4] Настоящие принцессы, т.е. представительницы императорского рода, крайне редко выдавались замуж за «варваров» – обычно отправлялись китаянки низшего сословия, которых формально удочеряли императоры и которые получали таким образом титул гунчжу (“принцесса”).

[5] Южносунский историк Ли Синь-чуань (1167-1243) так описывает эту процедуру на примере отношений монголов («черные татары») и тюрков-онгутов («белые татары») с правителями Цзинь (в данном случае цзиньские императоры, наследовавшие Ляо, сохраняли тот же порядок, что был и при Ляо): «[Черные татары] были вместе с белыми татарами – они все были подчиненными Цзинь. И каждый год их владетели сами приходили к [определенному] месту отдачи дани на границе с Цзинь и лично совершали преподношение. Цзиньцы тоже давали ответные дары, но соразмерно с принесенной [данью], и не [отправляя] послов внутрь их [татар] границ» (Цзацзи…). Тут четко показано неравноправие сторон и подчиненность «татар» императору Срединного государства, выраженные в проведении указанных ритуалов.

Китайские источники о социально-экономических отношениях с кочевниками в периоды Пяти династий и Ляо

Время второй половины IX – начала X веков характеризуется значительной интенсификацией взаимоотношений Срединного государства с кочевыми народами. Дело в том, что в ходе борьбы племен конфедераций тэлэ и шато с Восточнотюркским каганатом часть племен из их составов стала прибывать к границам танского Китая и оседать – либо на самих границах, либо в отведенных им властями Тан новых землях. Позже, в середине VIII в., политика привлечения кочевников в Китай стала необходимостью для властей Тан во время гражданской войны в Китае (т.н. «мятеж Ань Лу-шаня») – тюркская конница эффективно помогала в борьбе с мятежниками. К концу периода Тан, в последней четверти IX в., этот процесс дополнился массовыми вторжениями кочевников уже в центральные земли Китая – в период восстания Хуан Чао , когда танские власти стали использовать военную силу кочевых племен (в первую очередь тюрок-шато и конфедерацию кочевых племен, которых в китайских источниках называют «татары») для его подавления. Именно тогда фиксируется в китайских источниках массовое появление кочевых конфедераций «татар» непосредственно на границах Китая и их вторжения вглубь империи Тан. Гибель Тан в 907 г. и появления на территории Китая на протяжении последующих 50 лет «Пяти династий и десяти царств» знаменовали период фактической раздробленности централизованной империи и значительного усиления его кочевых соседей. Только образование киданьской империи Ляо (с 916 г.) на территории северных провинций Китая и китайской империи Сун (в 960 г.) южнее стабилизировало ситуацию, но уже в виде раздела Китая между двумя этими могущественными империями. С этого момента в основном только империя Ляо имела постоянные взаимоотношения с кочевниками.

Кидани (исходно кочевая монголоязычная народность) сумели создать сначала типичную кочевую имперскую конфедерацию (после гибели в 840 г. Уйгурского каганата, вассалами которого они были), а потом расширили свою территорию на коренные китайские земли . В итоге образовалась империя Ляо, соединившая под своей властью как кочевые общества, так и территории с оседлым китайским населением. Довольно быстро ее высшие власти перешли на китайские образцы государственного управления, благо они имели значительное количество китайских образованных кадров для этого на территории присоединенных в 936 г. шестнадцати округов бывшей империи Тан, а также восприняли китайский образовательный механизм для обучения и экзаменования будущих членов чиновничьего аппарата империи. В результате сложилось любопытная ситуация, когда изначально кочевой этнос стал во главе империи, построенной как китайская централизованная империя[6]. Правда, при этом управление киданьскими родами и приравненными к ним кочевыми племенами – в ляоской терминологии они назывались «внутренними», было выделено в отдельную систему и имело собственный отдельный аппарат. Но по отношению к «внешним» кочевым племенам власти Ляо вели политику, сочетавшую как собственные, присущие кочевым обществам, способы управления, так и наработанные китайские стратегии, описанные выше. Далее приведем данные источников на этот счет, разбитые по вышеприведенным трем типам этих стратегий. Основным используемым источником для таких сведений является династийная история «Ляо ши (Официальная история династии Ляо)». Хотя она была опубликована в 1344 г., но ее основой являлись аутентичные документы Ляо, собранные еще в начале XII в. историографами сменившей Ляо империи Цзинь, которые готовили эту династийную историю[7]. В качестве дополнительных источников привлечены обе династийные истории периода Пяти династий – «Цзю У-дай ши (Старая история Пяти династий)» и «Синь У-дай ши (Новая история Пяти династий)», свод исторических сведений Сыма Гуана «Цзы-чжи тунцзянь (Всеобщее зерцало, правлению помогающее)» (1086 г.), а также собрания исторических сведений, сделанные южносунским историографом Ли Синь-чуанем.

[6] Подробное описание этой системы управления и характеристику ляоского общества см. в превосходной монографии К. Виттфогеля и Фэн Цзя-шэна: Wittfogel Karl A., Feng Chia-Sheng History of Chinese Society Liao (907-1125), The American Philosophical Society, Philadelphia 1949.

[7] Юаньская историографическая комиссия, которая в 1344 г. издала «Ляо ши», как раз и пользовалась наработками и черновыми вариантами цзиньских историографов, работы которых не были опубликованы из-за монгольского нашествия. О системе китайской историографии и написании династийных историй вообще и «Ляо ши» в частности, можно посмотреть в работах Доронин Б.Г Организация государственного историописания в Китае в XVII – XVIII вв., Пиков Г.Г. Западные кидани, издательство Новосибирского университета, Новосибирск 1989, и Храпачевский Р.П. Монгольские и китайские источники XIII—XIV веков о Восточной Европе, например.

1. Военно-дипломатические мероприятия

Военно-политическая программа Ляо по отношению к «внешним» кочевым обществам в целом продолжала аналогичные мероприятия предыдущих правителей Срединного государства. Свидетельством этого остался доклад Сяо Ханьцзяну, одного из крупных чиновников Ляо, императору, написанный в 1035 г. и сохраненный в его жизнеописании в «Ляо ши». В нем, в частности, говорилось:

«В 4-м году [девиза правления Чун-си] (1035 г.)… был издан указ императора, [адресованный] Поднебесной, где говорилось о важном в методах управления [государством] и задавались вопросы о способах [их достижения]:

„… Бедствия от разбойников и грабителей (т.е. от нападений пограничных с Ляо народов, кочевых в первую очередь - Р.Х.), каким образом можно их остановить?”. [Сяо] Ханьцзяну дал такой ответ [на них]:

„Подданный смиренно обдумывал и сравнивал прошедшие годы. Корё все еще не подчиняется, татары (цзубу) еще сильны, [государство] ведет подготовку к обороне по сути дела непрерывно… Если сможем переместить западные пограничные гарнизоны поближе, то подход [к ним подкреплений] будет нетрудным, а простому народу не достанется больших беспокойств. Те, кто советует [императору], так говорят о неудобствах перемещения [гарнизонов]: во-первых, это вредит репутации величия государства; во-вторых, это накличет нападения и оскорбления [со стороны врагов]; в-третьих, это значит отдать земли землепашцев тем, кто пасет скот. Подданный говорит, что эти [доводы оппонентов] неверны. Все племена татар (цзубу) сами собой уже завелись на них [этих землях]. Прежде, [татары в землях между] севером, что у реки Керулен, и югом, что у нашей границы, проживали там рассеянно в больших количествах и не было никого, кто ими всеми бы правил единолично, кроме [руководителей на случаи] их набегов для грабежей. Ко временам западного похода Тай-цзу, дошедшего до Люша, татары (цзубу) уловили ветер удачи [Ляо] и все подчинились. Все государства Западного края тоже выразили желание прибывать в Ляо с данями. Поскольку было переселение различных племен, то правительство упорядочило [их], подразделив на 3 племени, а к пользе нашего государства – не ставились укрепления и города со стенами, не строились пограничные укрепления с гарнизонами, и татары (цзубу) на протяжении ряда поколений не смели делаться разбойниками. Во времена [девиза правления] Чун-си (983 – 1012 гг.) великая княгиня повела войска в Западный край, далеко раздвинув земли, подчинив и присоединив также множество народа. С того времени так и пошло, что когда одно племя поднимает мятеж, соседнее племя идет карательным походом на него. Так заставили [эти племена татар] совместными усилиями поддерживать порядок между собой. Это правильный путь, чтобы добиваться обуздания дальних народов”» .

Частые военные походы в степь и устройства там укреплений с гарнизонами, которые имели связи с союзными племенами, были отличительной особенностью Ляо по сравнению с другими китайскими династиями, которые менее охотно проводили подобные мероприятия. Так, Сюэ Цзюй-чжэн в «Цзю У-дай ши (Старая история Пяти династий)» писал:

«В шестой луне (24 июня – 23 июля 925 г.)… из округа Юньчжоу императору [династии Поздняя Тан] подали доклад о том, что: в прошлом году кидани проследовали в северные пустыни – вернуть назад юрты [кочевников]; татары после этого стали неожиданно нападать друг на друга и из северной пустыни юрты рода их [татар] вождя Юйюэ вместе с 30 000 баранами и лошадьми, [принадлежащими их] племени, пришли и подчинились [Поздней Тан]».

Аналогичную историю о способах использовать одних кочевников против других рассказывает и Оуян Сю в «Синь У-дай ши (Новая история Пяти династий)»:

«В период [годов девиза правления] Тун-гуан (923 – 926 гг.) правитель приграничной области (дуду) Чжэ Вэнь-бу делал подсчеты прибывавших из Хэси в качестве дани [от татар] верблюдов и лошадей. Когда Мин-цзун пошел карательным походом на Ван Ду в округ Динчжоу, [Ван] Ду сманил киданей на грабительское вторжение. Мин-цзун призвал татар вторгнуться вглубь границ киданей, чтобы растянуть военные силы [киданей], и отправил Сюэ Цзин-чжуна, правителя округа (цыши) Сучжоу , передать в дар живущим на границах округа Юньчжоу татарам захваченные у киданей 250 щитов и несколько сот луков со стрелами, поскольку [Поздняя] Тан постоянно держала их в зависимости».

К прямым военным мероприятиям Ляо по отношению к кочевникам следует также отнести построение в степи укреплений и городов, бывших там форпостами империи. А построение киданями в глубине кочевой степи крупного города-крепости Кэдун на р. Керулен было не только военным мероприятием, но установлением там центра своей администрации. Об этом нам известно из следующих текстов «Ляо ши»:

«В шестой луне, в день синь-сы [21-го года девиза правления Тун-хэ] (14 июля 1003 г.) татарский (цзубу) [вождь] Тералык возглавил все племена и покорился [Ляо]. В эту же луну. Был построен город Кэдун».

«[Елюй Даши]… идя на запад дошел до [города] Кэдун, где остановился в Управлении наместника Северного двора (бэй-тин духу фу)» .

Очевидно, что главной целью, помимо военных походов и оставления гарнизонов и укреплений в степи, было устроение такого взаимного контроля разных племен друг над другом, чтобы в случае неповиновения одних, руками других оно подавлялось . Способы достижения этого были разнообразны. Вот несколько сообщений из разделов «Основные записи» и «Жизнеописания знаменитых» в «Ляо ши», где сохранились рассказы о подобной деятельности ляоских военных и дипломатических администраторов и где есть упоминания о конкретных мероприятиях такого рода, вызванных различными обострениями отношений с кочевниками:

«В 15-м году [девиза правления Тун-хэ] (997 г.) народ племени тераит убил [своего] сянвэня и при том взбунтовался, бежав в пустоши северо-запада. [Сяо] Талинь повел легкую конницу, преследуя их. Поскольку [Сяо Талинь] покарал тех татар (цзубу), которые еще не покорились, то все пограничные варвары принесли ежегодную дань местными изделиями и стали служить государству [т.е. Ляо]. С этого времени и позднее сношения [с ними] стали там как в единой семье».

«Сяо Туюй… В 19-м году [годов девиза правления Тун-хэ] (1001 г.)… подал императору доклад, где говорилось: «Татары (цзубу) ныне уже привыкли к культуре. Следует всех разделить на племена и управлять [ими] через наместников (цзедуши)». Император последовал ему. С этих пор наместниками (цзедуши) везде стали бездарности, народы племен озлоблялись и при этом задумывались о мятеже».

Такие мятежи обычно подавлялись комбинированными усилиями войск киданей и союзных им кочевых племен, оставшихся верными Ляо:

«Летом, в четвертой луне (21 апреля – 20 мая 1015 г.)… член Верховного тайного совета Гуань Нин доложил императору о большом поражении тераитов восьми племен… В день бин-инь (6 мая 1015 г.) Елюй Шилян сотоварищи прислали императору нескольких пленных из разбитых татар (цзубу) … В день жэнь-шэнь (12 мая 1015 г.) Елюй Шилян пошел карательным походом на [племя] угуров и разбил их. В день цзя-сюй (14 мая 1015 г.) [император] направил посланцев с наградами для имеющих заслуги полководцев и командиров. [В этот же день Елюй] Шилян пошел карательным походом на тераитов, дойдя до Цинниго. В это время угуры были уже замирены и императорский двор рекомендовал переселить их людей во внутренние земли. Угуры спокойно жили на своей земле и были тяжки на подъем, поэтому взбунтовались. [Елюй] Шилян наказал [угуров] для острастки , сразу после чего разбил тераитов, на месте перебив их взрослых мужчин. [Елюй Шилян] направил войска переправляться через реку Хара (Хара-гол, по-монгольски «Черная река», приток Орхона - Р.Х.), продвинулся далее и напал на остатки кланов [тераитов]. Разведка не была тщательной и их [тераитов] полководец Буга, собрав войско внутри густого леса, неожиданно ударил по не подготовившимся войскам Ляо. Войска Ляо немного отступили и заняли крепкую позицию в Хэцюй. Буга той же ночью сделал неожиданное нападение. Наступившим утром подоспел арьергард ляосцев и Буга, сманив народ угуров, бежал со всеми ними. [Елюй] Шилян гнался за ними и войска дошли до обрывистой теснины. Буга как раз был в небольшом лесу на круче. Войска Ляо выследили и узнали, где его стоянка. [Елюй] Шилян не полностью обложил ее и Буга с легкой конницей сбежал и скрылся. [Елюй Шилян] захватил обоз вместе с народом угуров, которых сманил [Буга]. Всех их отправили совместно с тераитами и с захваченным народом племени хамул, чтобы поселить их в основанном на реке Керулен городе».

Кроме всего прочего, из кочевых племен власти Ляо сумели создать пограничные войска (своеобразных федератов империи), которые в источниках называются «войска дю». Эти войска дю в мирное время несли пограничную службу, а во время войны призывались как дополнительные войска к тем киданьским частям, к которым были приписаны. Впрочем, дисциплина и обязательность этих войск была весьма условной, что и отмечается в источниках. Приведем несколько выдержек из «Ляо ши» с данными на этот счет.

Из трактата «Войска и гвардии» в «Ляо ши»:

«Войска подчиненных государств

Тех, кого можно считать подчиненными Ляо государствами, пятьдесят девять. Давали дань династии нерегулярно. Если была необходимость, то [из Ляо] отправляли послов для набора воинов [в этих государствах], или спускался [им императорский] указ самостоятельно идти походом [на указанного им врага] – что касается тех, кто не следовал [указам императора], то на них шли карательным походом. Помощь от войск [из этих государств] была небольшой – они поступали по своему усмотрению и выставляли непостоянные [по численности] контингенты».

Из трактата «Все чины» в «Ляо ши»:

«12 войск дю при походных [ставках]: каждое [войско] дю, кроме того, имеет наставника-распорядителя (сыту) [во главе], остальные чины – такие же как в Управлении сянвэней. Каждой [походной] ставке выделено [свое] войско дю» .

2. Вовлечение кочевых народов в сферу культурного влияния Ляо

В первую очередь оно заключалось во внедрении ритуалов данной империи – вожди кочевых народов поощрялись к принятию почетных титулов; принесения дани в соответствующим образом оформленном ритуале прибытия ко двору императора; принесения императору надлежащим образом оформленных прошений на какие-либо действия. Заключались также браки между представителями кочевой аристократии и членами императорского рода Ляо. Приведем ниже соответствующие цитаты из «Ляо ши» на этот счет.

«В шестой луне [16-го года девиза правления Чун-си] (26 июня – 25 июля 1047 г.)… даван татар (цзубу) Тортугус прибыл к императорскому двору и преподнес императору в дар местные изделия.

Осенью, в седьмой луне [22-го года девиза правления Чун-си] (18 июля – 16 августа 1053 г.)… даван татар (цзубу) Тортугус, ведя за собой вождей всех племен [татар, прибыл к императорскому двору] и преподнес императору в дар лошадей и верблюдов.

В шестой луне [2-го года девиза правления Цин-нин] (15 июля – 13 августа 1056 г.)… вожди племени татар (цзубу) прибыли к императорскому двору и принесли дань местными изделиями.

Во второй луне [6-го года девиза правления Сянь-юн] (15 марта – 13 апреля 1070 г.)… татары (цзубу) прибыли к императорскому двору и принесли дань местными изделиями.

В шестой луне [4-го года девиза правления Да-кан] (12 июля – 10 августа 1078 г.)… все вожди татар (цзубу) поднесли [императору Ляо] лучших лошадей.

Во второй луне, в начальный день гэн-у, [10-го года девиза правления Да-кан] (9 марта 1084 г.) монгольское государство прислало послов, просивших о сватовстве.

Во вставной луне [3-го года девиза правления Шоу-чан] (17 марта – 14 апреля 1097 г.)… вождь татар (цзубу) Мэндас, вождь [племени] наймаг Тугсак, вождь меркитов Хурбан и другие принесли дань местными изделиями и просили разрешения [у императора Ляо] вернуться на [свои] старые земли. [Император] согласился на их просьбу.

Весной, в начальной луне 4-го года [девиза правления] Шоу-чан (4 февраля – 5 марта 1098 г.)… [расходы на] переселение татар (цзубу) были возложены на податное население в Китае».

3. Торговая политика

О том, что торговля с кочевниками для властей Срединного государства была также способом политического контроля ясно описывается южносунским историком Ли Синь-чуанем, собравшим много материалов по истории таких взаимоотношений. В его сочинении «Цзянь-янь илай чао-е цзацзи (Различные официальные и неофициальные записи о [событиях] произошедших с периода правления Цзянь-янь)» есть один весьма интересный экскурс в историю торговой политики по отношению к кочевникам:

«Что касается тех из них, что [живут] поблизости ханьских земель, то их называют культурными татарами (шу-дада), [так как они] умеют сеять гаолян и просо. Их [зерна] варят в глиняных котлах с плоским дном и затем едят. Что касается тех из них, что [живут] далеко [от ханьцев], то их называют дикими татарами (шэн-дада), [так как они], только лишь охотятся на зверей с луками для поддержания жизни; не имеют утвари и доспехов, а в стрелах используют костяные наконечники и только! Это по той причине, что в их землях не производится железо. Кидани, хотя и вели [с ними] мирную торговлю, при этом строго воспретили [завозить] железо. Когда цзиньцы захватили Хэдун, [они] отменили ограничения на железную монету. Поставленный блюсти [запрет] Лю Юй еще более привел [его] в упадок. Поэтому железная монета из Цинь и Цзинь, и вообще все монеты, стекались к ним [татарам]. В результате [они] сделали множество вооружений, при этом государство [татар] способствовало умножению количества [оружия]. Именно во времена, когда цзиньцы процветали, [татары] ежегодно прибывали к ним с данью. Цзиньцы установили на северо-востоке [своих земель должность] уполномоченного по привлечению [сдающихся] и подавлению [сопротивляющихся] (чжаотаоши), чтобы управлять ими как подданными».

Однако, кроме задачи контролировать поступление к кочевникам оружия и железа, существовали и реальные потребности империи в продуктах кочевого и охотничьего хозяйства. Сведения о такой торговле (часто замаскированной под видом «дани» от кочевников и ответных «подарков» от императора) весьма обильно представлены в «Ляо ши»:

«В одиннадцатой луне (1 – 29 декабря 932 г.)… татары (цзубу) отдали дань Хайдунскими синими соколами – [общим числом] 30 десятков.

В восьмой луне (13 сентября – 12 октября 942 г.)… чжурчжэни, татары (цзубу) и угуры, каждые [сами по себе], дали дань местными изделиями.

Осенью, в седьмой луне [8-го года девиза правления Кай-тай] (4 августа – 1 сентября 1019 г.)… был издан указ императора татарам (цзубу) давать ежегодную дань по прежнему: 1700 лошадей, 440 верблюдов, 10 000 шкурок соболей и 25 000 беличьих шкурок.

В шестой луне [17-го года девиза правления Чун-си] (14 июля – 11 августа 1048 г.)… татары (цзубу) преподнесли в дар [императору Ляо] 20 000 лошадей и верблюдов.

В шестой луне [18-го года девиза правления Чун-си] (3 июля – 1 августа 1049 г.)… татары (цзубу) принесли дань – лошадей, верблюдов и драгоценные изделия».

В трактате «Продовольствие и товары, [часть] II» в «Ляо ши» есть очень интересное сообщение о размерах потребности в степных лошадях у Ляо, которую удовлетворяли через «дань» кочевников:

«В 5-м году [девиза правления] Сянь-юн (1069 г.) Сяо Таовэй стал хранителем государственных табунов лошадей, он подал записку императору, где говорилось, что [численность] государственных табунов, которая есть только на бумаге, но не существует в действительности; высшие и низшие [чины] обманывают друг друга; так что следует внести в реестр истинную численность [лошадей], чтобы привести в порядок записи. После чего государство Восточная Дань ежегодно давало дань в 1000 голов [лошадей]; чжурчжэни, чжубугу и другие государства – 10 000 голов [лошадей в сумме]; татары (цзубу) вместе с [племенами] удувань и тидын – каждое из них по 20 000 голов [лошадей]; Си Ся и шивэй – каждые по 300 голов [лошадей]; различные племена урду, поуали, аолими, пунули, тели и другие – по 300 голов [лошадей]».

В заключение следует отметить, что изучение взаимоотношений империи Ляо с кочевыми народами представляет особый интерес еще в одном аспекте – их модель оказалась очень плодотворной для последующих кочевых империй, захвативших оседлые территории Китая и его соседей. Речь идет в первую очередь о мировой Монгольской империи. Далеко не случайно, что государственный аппарат этой империи формировали для своих монгольских повелителей именно кидани, потомки правящего рода Ляо, например знаменитый Елюй Чуцай. Сравнительный анализ их мероприятий с историей династии Ляо и ее политики по отношению к кочевой и оседлой составляющим этой империи представляется весьма плодотворной темой для дальнейшего изучения.