Журавль в небе

Слушайте, а это правда, что Кашпировский реинкарнировался? То есть опять появился в медиа-пространстве?

Листая на неделе страницу ВК, я не придал этому значения и не стал узнавать, на каких операциях он теперь заменяет анестезиолога. Но для себя отметил, что в наше, подконтрольное финансовому капиталу время, ничего так просто не происходит. Моё поколение живёт в эпоху перемен и, смею сказать, что русский человек, в отличие от ста китайцев, этому даже рад, и ЗОЖ (здоровый образ жизни) — нам в помощь.

Сам к нему стремлюсь, подталкиваемый своей второй половиной, но кто-то подталкивает меня в другую сторону и я, иногда вне графика, еду к себе на работу в отделение анестезиологии-реанимации. Объективно — уже посеребрился, и не могу, как раньше, сутки напролёт стоять на наркозах. А Кашпировский молодец! На фото всё с такой же чёрной короткой стрижкой и, видать, такой же крепкий, как и 35 лет назад, и, наверное, ещё ого-го!

Я вспомнил, что когда-то был знаком с Кашпировским, мы вместе с ним учились и даже дружили. Разумеется, всё течёт и многое меняется, но не настолько, чтобы спираль истории, сделав свой вираж ещё при этой жизни, оживила в вашей памяти дела давно минувших дней. Если вы, мои дорогие читатели, уже достаточно взрослые и серьёзные люди, но дух авантюризма ещё вас не покинул, — читайте дальше!

Звали его Виталик, и появился он на втором курсе нашего Краснолиманского медицинского училища по переводу из другого медучилища, как потом выяснилось, тоже не первого. У меня не очень с описанием внешности, поэтому скажу, что он был высокий, худой, темно-русый с курчавыми волосами и большими глазами в обрамлении длинных ресниц. Пойдёт? — Наверное ДА, потому что одна моя хорошая знакомая, когда я их познакомил, сказала буквально следующее: «Я бы в этого мальчика влюбилась!» — Я не подал виду, но мысленно ответил:

— Да на здоровье! Но зачем мне это надо было говорить после двух лет знакомства с одними только провожаниями до дома?

Сперва мы узнали Виталика как почитателя музыки в стиле диско, знавшего все песни групп «Ласковый май» и «Вираж». Но это не бросало на него тень, и мы воспринимали его как нормального парня, в которого, опять же по его рассказам, «влюблялись все центровые, клеевые и просто симпотные подруги». Он не имел постоянного места жительства, хотя и не был БОМЖом: голубая рубашка с коротким рукавом, но при синем галстуке, серые узкие брюки, и на ногах чешки — была раньше такая обувь, предназначенная для занятий гимнастикой или танцами. Легко заводил знакомства с очень разными людьми, но постоянной дружбой с одним человеком себя не обременял, переключаясь на другого, рассказывая каждому свою историю, которая отличалась от той, что рассказывал вчерашнему другу.

Не помню, с чего началось увлечение, определившего позывной Виталика и приподнявшего его над всеми нами. Однажды он пришёл на занятия с книжкой «Гипноз и самовнушение» и потом не расставался с ней на занятиях, пропуская мимо ушей терапию и хирургию. Потом Виталик куда-то пропал и мы — его друзья и подруги по Краснолиманскому медучилищу — начали за него немного переживать, как он будет потом отрабатывать пропущенные занятия.

Но Виталик как ни в чём не бывало вернулся недели через две без каких-то справок о болезни или донорстве. Ничего толком не рассказывал и путался в показаниях, где был и что делал. Одним он говорил, что был в Харькове на какой-то таинственной практике. Другим — что ездил в Киев к самому Кашпировскому. Опять же, по словам нашего предприимчивого друга, тот его принял, посмотрел, что Виталий из себя представляет и сразу предложил — в качестве ученика — отправиться вместе с ним на гастроли. От таких предложений не отказываются, и наш Виталя, забросив фельдшерско-акушерскую практику, покатился в своих белых чешках по городам и сёлам Украйны, на ходу перенимая опыт массового гипноза.

Практика ВЕталия — или Кашпировского (так теперь мы стали называть нашего друга) — сперва была покрыта тайной. После занятий он, защелкнув свой дипломат, куда-то спешил: то на автобус, то на электричку, а иногда за ним подъезжала машина и он, на глазах своих изумленных подруг, укатывал в неизвестном направлении. Утром наш «Кашпировский» приходил на занятия с синяками под глазами, и с некоторым, простите, выхлопом. В неизменной, но уже не такой свежей голубой сорочке, в замусоленном, но хорошо повязанном галстуке, и в белых чешках на босу ногу.

— Обувь мне моют, а носки я не стираю, — говорил он нам на перекурах, открывая новую пачку «Стюардессы».

Если к нам подходила его бывшая подруга, ВЕталь глубоко затягивался и, прикрыв глаза, колечками выпускал сигаретный дым, давая понять, что «вчера был сложный гипноз». Если это не действовало, и девушка ждала каких-то объяснений, то он, изобразив гримасу боли на лице, начинал ладонью своей правой руки слегка массировать левую половину груди. В это время из чьего-то магнитофона звучало «…и снова седая ночь…», между тонких пальцев гипнотизера тлела зажженная сигарета, от дыма слезились девичьи глаза, но наш мессир не спешил посыпать свою голову пеплом.

Однажды он попросил меня ему помочь, предварительно поинтересовавшись:

— Слушай, ты же на нервных (болезнях) был? Что там про инсульт говорили, помнишь?

— Ну да, мы уже и зачёт сдали, пока ты у Кашпировского практиковался. А в чём, собственно, дело? — ответил я.

— Да надо в Диброво (село в Краснолиманском районе Донецкой области) посмотреть одну бабку после инсульта. Родственники на меня вышли, просят помочь. Не бесплатно, разумеется. Короче, если хочешь, поехали, посмотришь, и если бабка ещё не совсем парализованная, я попробую её поднять на ноги. С твоей помощью, разумеется!

Со стороны ВЕталя это было, прямо скажем самоуверенно но, как говорится, — обидеть художника может каждый, поэтому я не стал прежде времени присваивать этому предприятию статус prognosis pessima (неблагоприятного прогноза в лечении пациента).

После занятий у главного входа в медучилище нашего целителя ждал автомобиль «Москвич», за рулём которого сидел пышуший здоровьем дядька — зять страждущей старушки. ВЕталь представил меня как своего ассистента по нервным болезням, и мы погнали вдаль от скуки городской. По приезде в село, выйдя из машины, мы полной грудью вдохнули свежего воздуха и обозрели заливные луга, простирающиеся до Северского Донца. Хозяева — родственники больной — сразу позвали нас к столу, но юные лекари благоразумно отказались:

— Сперва надо посмотреть больную! — и с умным видом мы вошли в хату.

Больная — худенькая, высохшая от труда и прожитых лет бабушка лет восьмидесяти, лежала в своей спальне на кровати под образами. Дышала нормально, и пульс на лучевой артерии был хоть и аритмичный, но хорошего наполнения и напряжения. Её уровень сознания, я сейчас бы определил, как глубокое оглушение. Одна половина (рука и нога) у неё практически не работали. Это теперь мне без ЭКГ, Эхо-кардиографии и компьютерной томографии ясно, что у неё была мерцательная аритмия, далее, вследствие завихрения тока крови в правых отделах сердца образовались тромбы, которые, проскочив малый круг кровообращения, «выстрелили» в бассейне средней мозговой артерии с развитием ишемического инсульта и гемипареза. А мой друг ВЕталь тогда сразу сказал:

— У неё, наверное, тромб под коленкой, — и попросил своего ассистента: — Посмотри, пожалуйста! — Я начал пальпировать больную, и действительно, нащупал какой-то узелок в подколенной ямке.

— Всё ясно, там тромб застрял. Будем сейчас его растворять под гипнозом, — сказал он уверенно и, изменив тональность своего голоса, маг начал сеанс:

— Вам двадцать лет. Лето. Солнце. Голубое небо. Вы сейчас в лесу, на поляне. Видите, какая вокруг травка зелёная?

Вероятно, в этот момент бабушку накрыл не гипноза, а как в когда-то давным-давно всепоглощающее чувство молодости, здоровья и силы, и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого и таинственного. Бабка, не открывая глаз, прошамкала: — Бачу!

— Вдохните полной грудью! Вы молоды, полны сил, вся жизнь у вас впереди! — продолжал в это время наш Кашпировский, одновременно подавая мне знаки руками, чтобы я начал поднимать старушку с кровати.

— Теперь вы садитесь! — скомандовал Кашпировский.

Бабка зашевелилась, и я начал тянуть её за руки. И — о чудо! — она села в кровати. Новоявленный Кашпировский повысил свой голос ещё больше:

— Поднимайтесь — и идёте гулять по зелёной поляне! — и снова показал, чтобы я в этом поучаствовал. Мы встали на ноги и пошли. Вернее, я взял старушку под локоток, но она действительно, опираясь на палочку, начала передвигать ноги, приволакивая парализованную.

— Вокруг вас повсюду цветы. Чувствуете, как они пахнут? — ВЕталь-Кашпировский начинал входить в творческий экстаз. И бабка, которая была уже далеко не бабкой настолько, что жизнь казалась ей восхитительной, чудесной и полной высокого смысла, снова прошамкала:

— Чую...

Сказать, что я был удивлён — ничего не сказать. И это не по телеку показывали, это действо происходило, как сейчас говорят — Online. Более того, я в трезвом уме и при памяти сам в нём участвовал, дефилируя с парализованной старушкой под ручку по комнатам.

На пике эксперимента, окрыленный успехом, наш Кашпировский задал своей пациентке следующий вопрос:

— Видите, высоко в небе летят журавли?

— Не бачу, — ответила старушка.

— Ну вон же — клин журавлей в голубом небе! — похоже, маг не ожидал такого поворота.

— Не бачу, — вновь последовал неумолимый ответ.

— Слышите, как они курлычат? — пытался вырулить наш Кашпировский.

Но, видимо, что-то пошло не так, вернее, не так, как задумал Кашпировский-младший, а так, как написал Антон Павлович Чехов в рассказе «Верочка» (а может, так и звали эту бабушку?): «Бывает так, что на горизонте мелькнут журавли, слабый ветер донесет их жалобно-восторженный крик, а через минуту, с какой жадностию не вглядывайся в синюю даль, не увидишь ни точки, не услышишь ни звука».

В это время я почувствовал, что бабка начала быстро выходить из гипноза, а мой Кашпировский, видимо, понял, что ситуация выходит из-под контроля. Я представил, что сейчас она остановится, откроет глаза, строго на нас уставится и спросит скрипучим старческим голосом:

— Вы хто? Шо здесь робыте? Ну-ка геть з моей хаты!

Но ВЕталь, сообразив манок как на утиной охоте, разом превратился в журавля, и старушка услышала прямо над своим ухом негромкое: курлы-курлы, курлы...

Я сложился пополам и, чтобы не спугнуть журавлей в небе, зажал себе рот ладонью, отпустив бабку навстречу вернувшейся молодости.

— Чую, чую! — вскрикнула старушка и, отбросив в сторону ненужную палку, глядя куда-то вверх, спотыкаясь, начала приземляться на лужайку, хватаясь за воздух. Но прямо у самой земли её подхватил порыв тёплого ветра и поднял в небо навстречу журавлиному клину. Прощаться с жизнью при этом бабушке было пока рано, так как два чудо-доктора, не успев испугаться, подхватили свою пациентку на руки и, продолжая курлыкать, отнесли её на кровать, и только выйдя на крыльцо, облегчённо выдохнули.

Тут же закурили и прикинули: не дай Бог грохнулась бы на пол или головой об косяк ударилась! Что тогда было бы для нас хуже — перелом шейки бедра или эпидуральная гематома? А если бы вообще случился ушиб всей бабки? Тогда что? — «причинение тяжких телесных повреждений, повлекших...», — не приведи Господь! Доказывай потом, что мы её не убить, а вылечить от инсульта хотели! Кстати, взялись за такой сложный случай на третьем курсе медучилища, не имея ещё фельдшерских дипломов. Современной молодёжи, скованной нашими клиническими рекомендациями и зарубежными гайдлайнами, сразу не понять, как это мы — их учителя-наставники, всё знаем, и у нас получается лечить самых тяжёлых больных? Да... были люди в наше время! — «Эскулапы, блин, юные», — это я сейчас так начало своей медицинской практики вспоминаю. Ничего не боялись, ибо не ведали, что творили во благо больным, многим из которых по здоровью уж лучше синица в руке, чем такой журавль в небе.

Слава Богу, тогда все обошлось, и родственники больной даже не догадывались, что во время сеанса лечебного гипноза сами доктора прошли по краю, проведя therapi of label (терапию по показаниям, не предусмотренную в руководствах). Тем не менее эффект был налицо: бабушка спала в своей кровати и чему-то улыбалась во сне. Как будто люди с их лицами и речами, мелькавшие раньше в её жизни, сейчас утопали в далёком прошлом, не оставляя ничего больше, кроме следов в оставшейся памяти.

В это время её дети и внуки, уже настойчиво, попросили нас к накрытому столу. И под хорошую закуску, произнося вместо тостов непонятное им «курлы-курлы», мы с Кашпировским хорошо накурлыкались. Когда непьющий, пышущий здоровьем зять нашей пациентки катил на своём «Москвиче» нас домой, мы открыли окна в машине, и тёплый ветер ласкового мая снова пел про седую ночь, которая знала все тайны моего друга, а его подруги в этот вечер, наверное, скучали...

Константин ЛЕУШИН