Комфортная трясина

Посвящается моему начальнику и учителю Александру Леонидовичу Ермакову

Затянули, ох как затянули бумаги… Невидимой паутиной, вязко, плотно. Полдень пробил, подкрепиться надобно — нет сил оторваться. История оживает: сентиментальная до слёз.

Явные ошибки, слабые отчёты, понятные огрехи молодости… Прочь придирки, у зелёных юнцов всякое случается. Отложить, взять другой документ — годы прошли, изменился автор, лишь хвалить рано. Вырастет деревце, пустит корни: никакие ветра не страшны. Ошибки чужие, человек свой: душа родная. Сотворение личности и профессионала… Одно неразлучно с другим, попытка разделения — смертельная угроза. Нынешние труды Виктора Алексеевича Тучкарёва — не чета старым хлипким докладам: не верится, так подпись-то есть. Спаситель — слово с большим смыслом. Так нарёк подчинённый начальника много лет назад, а прозвище приклеилось. Терниста судьба учёного мужа, в вузе и подавно! Зигзаги, с взлётами и падениями, рисуются на каждом шагу — и не разгадать тайну, притаившуюся рядом; а разгадаешь, — что с того?.. Талант не всегда (печальный факт!) одерживает верх над коварством, Тучкарёв — не исключение.

Много лет проработал Сергей Юрьевич Дольский деканом заочного отделения, немало замов сменилось, некоторые даже плохих слов не заслужили, иные имена не вспомнишь. Лишь один сотрудник стоит особняком — крепостью воли и тягой к работе, да не в том дело. Разжечь пламя — непростая задача, но грош цена этой победе, коли огонь потух! Иногда cмутные ветра гуляют, слякоть скапливается в углах, а злость и зависть неистребимы. Лихолетье не обошло маленький вуз. Безденежье, бегство кадров — неразбериха. Мрачные лица оставшихся говорили о потере надежды — конец, казалось, неминуем. Лишь Дольский не желал сдаваться: cломаться — последнее дело. Времена сменятся другими, потерянное время не вернёшь. Рано или поздно дурман рассеется, жизнеутверждающая песня зазвучит с новой силой: так нельзя отвернуться, отказав в помощи детям и внукам людей, видящих разницу между сутью и мишурой. Дьявол соблазняет человека множеством искушений, вечные козыри остаются. Мастерство — один из важнейших. Голодное детство скупилось на радости. Экзотические фрукты и элегантная одежда казались несбыточными мечтами, да и время отвергало фантазии. Тогда появился крепкий стержень: он-то и вёл долгие годы.

Без нормального образования далеко не уйдёшь, как ни старайся.

Стенания, напор, умелые руки и светлая голова не заменят серьёзных знаний. Несправедливо и неправильно, скажете… Сей спор лишён смысла: увы, не смеет человек менять правила, как бы ему ни хотелось, да и стоит ли, если не знаешь, чем всё обернётся? Так говаривал покойный отец. Старший Дольский тянулся к знаниям, оставшись без заветного диплома. Виной стали не слабые способности — война сорвала здорового мужчину со второго курса престижного меда, вернув домой инвалидом. Про учёбу пришлось забыть: следовало кормить семью, да и однорукий хирург — немыслимо... Дети должны жить иначе — родитель не отступал от своих убеждений ни на шаг и редко ел досыта, отдавая последние копейки сыну на тетради. Как-то маленький Серёжа, вернувшись с занятий, оторопел. Большой глобус в центре стола, чудо науки, завораживал и манил приключениями. Круглый шар продолжал жить и ныне памятью о наставлениях отца — порой суровых, всегда убедительных.

Беспамятство равносильно предательству, а жизнь не прощает измен.

Студенты вызывают разные чувства: от сострадания до ненависти, от зависти до презрения — всего и не перечислишь. Из уст в уста передаются байки о фривольных девицах — ловушке для наивных преподавателей, анекдоты о лживых лодырях. Гнилым душком веет от этих рассказов. Редко или обыденно, безнравственно или допустимо — споры бесконечны и бессмысленны: всё равно виноват сильнейший, иное суждение неверно. Молодые не всегда видят зыбкую грань между «нельзя» и «можно», удел старших — объяснить и направить, не давая cкатиться по наклонной. Такова вузовская стезя.

В тяжёлые времена люди особенно тянутся к теплу, подопечные — не исключение. Человеческое участие, тёплые и одновременно убедительные беседы стали главным в жизни факультета Дольского. Не все сотрудники приняли смену политики: казённая бумага летит молнией и бьёт наотмашь, так нечего время терять попусту на разгильдяев, других проблем — бескрайнее море. Декан не отступал, заставляя одних работать по-новому, споря до хрипоты, а иных… Случались и расставания: не место в команде отказавшим в помощи слабейшему. «Странным деканом» прозвали Дольского, лишь студенты с заочного не разбегались, и факультет стоял глыбой — визитной карточкой вуза.

Трудно переоценить роль замов: казалось бы, скромная должность, но важная. Старики уже не годились (на лекции сил оставалось чуть), а молодёжь… Люди до тридцати — по пальцам перечесть, да и те после вопроса о денежной прибавке расплывались в улыбке, бормотали «подумаю» и направлялись к двери. Студенческий телеграф — великое изобретение, этому устройству не нужны инженеры, оно не стареет со временем и не портится от плохой погоды, работая чётко и точно. Слух пошёл о новом преподавателе. Речь правильная, а главное — понимание и отзывчивость (редкое сочетание по сегодняшним временам!), так почему ж не дать шанс ему и себе?.. Робко шла первая беседа, не отпугнуть бы, да недолго жили страхи. Не злато, но новые горизонты манили парня. Впервые за долгое время был повод для радости не только из-за кадрового пополнения. Нельзя положиться на молодых — пустая болтовня, лишь подтверждающая вечную истину важности тщательной работы с людьми.

Зам приступил к работе. Не прошло и месяца, как опытный глаз Дольского стал выхватывать дурное. Промахи и даже серьёзные ошибки — обычное дело для начинающих, но куда хуже результата — отношение к делу. Рвение отсутствовало: не задержится Виктор Алексеевич лишнюю минуту, а не успел сделать намеченное, так какой спрос, если день прошёл! И студенты недоумевали: душевность у нового зама куда-то подевалась — как подменили человека. Чуткость уступила место грубости. Неужто ошибочка с пареньком вышла (какая жалость, столь радостные надежды погибли!), но интуиция подсказывала не рубить с плеча.

Очередной рабочий день близился к концу. Тучкарёв принёс на подпись тонкую стопку дел, оставив множество папок в кабинете. Декан мог лицезреть стол, заваленный бумагами, ненароком зайдя к подчинённому несколько часов назад. Кровь прилила к голове — это чьи-то судьбы, да и репутация факультета — дело серьёзное. Причина для жёсткого решения — лучше не придумаешь, лишь взгляд молодого человека смутил. Профессия научила Сергея Юрьевича читать по лицам, ошибки быть не могло: начинайте браниться — возникнет повод для расставания, говорили карие глаза. Неожиданный поворот для парня, желающего познать азы нового дела. Любопытство взяло верх над гневом: сначала беседа по душам, а решение успеется.

Дольский отодвинул документы; тут же на столе возникли две чашки и блюдце с баранками. Не удивляйтесь, Виктор Алексеевич, меня тоже тошнит к концу дня от этой канцелярии. Чаю хотите? Так составьте компанию, будьте добры. Все решения хороши на свежую голову, а пока перекусим и разойдёмся по домам. Ароматен чай, вкусны баранки. Спасибо за комплимент. Хотите сказать что-то важное? Так не откладывайте в долгий ящик, атмосфера сейчас хорошая, да и копить негатив не стоит. Есть разговор, не отрицаю.

Ароматный чай и спокойная речь шефа развязали язык зама. Тяжело говорить, господин декан, не обессудьте, что не по имени-отчеству, оно лучше для финала. Думалось одно, случается другое — распространённый случай. Хотелось идти к новым горизонтам, но вместо этого занимаюсь бесполезной рутиной. Просите подробности? Так слушайте: извините, если эмоции польются — накипело. Стремление к комфорту — свойство любого человека, тут ничего не изменишь. Сравнить заочный и мою кафедру — выигрывает второе: любезностью коллег и низкими требованиями. Факультет — ваша жизнь, но для кого все старания? Нормальная семья пробьёт дорогу чаду, дав солидное образование. Заочное образование, напротив, клеймо, символ ущербности.

Прогнать бы хама прочь, но «странный декан» призадумался. Обидные слова произнёс собеседник (не то слово: нож в сердце!), но сказано всё честно, без изворотов. Ум у парня острый, этого не отнимешь: темы затронул насущные, да только выводы сделал неверные. То ли сам заблуждается, то ли надоумили «добрые люди» — какая разница: надо продолжать бороться. Ой, как нужны подходящие слова! Сверкнула идейка: сложная задача требует уникальных поступков. Скука губительна, так почему бы не удивить зама? Изумление может стать «золотым ключиком» к душе молодого человека.

Дольский взял папку. Вы хорошо изучили дело? Скукожился зам, зря поверил в откровенность, озверевший начальник не простит… Так бы ушёл на кафедру, а теперь жди беды: декан пожалуется кому надо и бедного преподавателя со света сживут. Снова вышла промашка, щедр вечер на сюрпризы. Плохо смотрел он бумаги, не вникая в суть.

Женщина одна воспитывает ребёнка, помощи ждать неоткуда. Приходится много работать: мать подарит тепло, но игрушки и развитие нужны сыну не меньше. Заочное — её единственный шанс на образование. Неужели можно оскорбить человека (не отказывайтесь, назвали наших студентов ущербными), не ударив пальцем о палец? Тучкарёв побагровел. Сергей Юрьевич облегчённо вздохнул. Слава богу, не ошибся: есть сердце у молодого человека. Ошибки ещё будут, опыт — дело долгое, но есть шанс сработаться.

Как подменили парня с того разговора: задержится допоздна, документы смотрит скрупулёзно; иногда домой приходилось даже выпроваживать, не переутомился бы. Дольский не скрывал радости: сложилась картина. Тут и диссертацию Виктор защитил (единогласно, отзывы хорошие, оправдал своё имя!), растёт смена. Лишь бы не сманили… Новоиспечённый кандидат отшучивался: по собственной воле не уйду, лишь печальные нотки слышались. Интуиция подсказывала: не всё ладно у Тучкарёва. Зам таил молчание, декан не расспрашивал: может, не столь велики трудности, как-нибудь рассосутся.

А беда пришла зимой. Как-то утром Тучкарёв зашёл в кабинет Дольского чернее тучи. Контракт по кафедре закончился, новый не подписали, причина… Так, отговорки: правду не скажут, притворно улыбаясь или стыдливо пряча глаза в пол. Декан не верил ушам: такого не бывает (или не должно случаться), но произошло. Молодой, перспективный, труженик — что ещё надо… Неуёмно желание справедливости, лишь как отыскать это в вузовской жизни и на такой кафедре! Косность и снобизм процветают, студенты рыдают, да что поделаешь, если нет других кадров. Только он не бросит человека: cилы вложены, притёрлись друг к другу, когда ещё появится такой зам...

Так что там произошло? Безмолвие. Виновен — так облегчи душу: они давно стали дуэтом. Проведём «разбор полётов», расставим акценты и продолжим работать бок о бок, главное — доверие, иначе… Люди печально говорят «спасибо за всё» и расходятся. Плохая весть полетела стрелой по вузу, обрастая слухами: поборы со студентов, плагиат в диссертации — молодцы, разобрались c выскочкой, а Дольский — слепец, змею на груди пригрел. Доброхоты подливали масло в огонь, не жалея сил, многие поверили наговорам.

Не столь сильна армия сторонников зла, как велика его паства из заблудших.

Декан почти отчаялся. Эх, жизнь-злодейка часто бьёт правых, а не виноватых, тут нечего возразить. Выдержит ли парень такие удары? Страхи стали улетучиваться. Исчез землистый цвет лица, огонёк появился в глазах — Тучкарёв понял: жизнь продолжается. Почивал на лаврах, судьба и ударила — достойное объяснение. Отбросить в сторону мрачные мысли, лучше втянуться в работу, и всё утрясётся. Вуз, да и вы, Сергей Юрьевич, очень помогли, так нельзя платить неблагодарностью. Правота будет доказана, недруги посрамлены (велика вера в идеалы!): костёр подымит и погаснет. Дольский вспоминал себя в молодости — вот он, бальзам на душу. Главное на сегодня — устоять, завтра наступит другой день.

Трагедия имеет оборотную сторону. Прошлое сейчас бьёт сильно, но рано или поздно отпустит. Лишь осталось много развилок. Прежняя «удобная» кафедральная жизнь на поверку оказалась трясиной, Виктор и сам это понимает, но сколько ещё на пути оврагов, скрытых от глаз… Остановиться, осмотреться и обойти вовремя — совет старшего всегда придётся к месту. Задор молодости часто вызывает ненависть у дряхлого тела и духа. «Странный декан» боролся как никогда прежде. Подлость пустила крепкие корни, ядовитые ростки отравляли сознание людей. Зачем вам это нужно, Сергей Юрьевич, засела мысль в головах. Роль адвоката отвлекает от насущных дел, есть в вузе и другие кандидаты, активные и без шлейфа ненужных разговоров. Словом, забудьте о Тучкарёве (подумаешь, какая птица!), заботьтесь о факультете: репутация добывалась потом и кровью долгие годы, растерять можно за мгновение. Почему-то раньше не находились претенденты (севшие в кресло зама и упорхнувшие через полгода — не в счёт), да и не в этом дело — воли у людей не хватает. Нехватка специалистов, желающих трудиться во благо… Сколько слёз пролито на эту тему: лишь появится хороший кадр, как его нещадно топчут в угоду завистникам и интриганам.

Шло время, картина сложилась в пазл. Возмужал Тучкарёв, иначе не могло быть: строгий надзор за твоими действиями — хорошая школа воспитания. Человек имеет право на ошибку и шанс на исправление, иначе страх не даст работать. Дольский успокаивал зама, но знал: нельзя расслабляться. Как чувствовал: пришла анонимка, грязная и лживая. Читайте, Сергей Юрьевич, дорогой, что протеже творит. Неосторожно расшевелили пруд с нечистью, баламутящую падких на сплетни. Дать чертям волю — тут же кураж поймают, чуя возбуждающий запах крови, тогда жди новых жертв. «Странный декан» ответил, не повышая голоса: не верю. Уберёте Тучкарёва, принимайте моё заявление: подозреваете зама — не доверяете декану.

Волна замерла и отступила. Одни играют в работу, другие видят призвание. Дольский давно выбрал второе, Виктор тоже, шероховатости молодости исчезнут со временем. Человек предпочёл тяжёлый труд комфортной трясине, дальше им по пути. Зависть и подлость не дремлют — ровной дороги не предвидится, лишь цель ясна — помощь рабочему люду в получении знаний. Вместе прорвёмся, иначе нельзя.

Один вопрос оставался: откуда такое море ненависти? Если просто не сработались, забудьте бывшего сотрудника, дорожки-то разошлись! А тут человек застрял костью в горле, ярость не утихает. Такие усилия прикладываются без видимой причины… Немыслимое дело! Без сомнения, существует повод, лишь Виктор отвечает молчанием, быстро багровея. Надобно докопаться до истины, не должно оставаться тумана — это может ударить в будущем. И снова две чашки чая, теперь с горсткой печенья — новое приглашение для разговора. Язык у зама, как и тогда, развязался — хорошая атмосфера в кабинете начальника, лишь Дольскому пришлось багроветь от гнева. Всё банально и омерзительно одновременно, виной всему одинокая некрасивая женщина, посочувствовать вроде надо, да не вызывает стерва такого чувства.

Злость и несправедливость льются на студентов потоком. Тучкарёв не прошёл мимо: пару раз заступился, сам отказал во внимании, так и превратился в злейшего врага, а кафедра… Коллектив — благодатная почва для всякой отравы. Завкафедрой — интеллигентный человек, слова не скажет поперёк подчинённым, жаждущим избавиться от возникшего неудобства. Тяга к комфорту вырабатывает яд, губящий живое начало. Больше нет смысла спрашивать зама о молчании: кому захочется вновь погрузиться в тину интриганского болота? А дел полезных всегда невпроворот.

Мысль летит далеко, ответ не заставил ждать. Телефонная трель вывела из раздумий. Тот же бойкий голос, будто не минуло много лет. Степенный доктор Виктор Алексеевич — не чета молодому ассистенту Тучкарёву, лишь натура не изменилась. Бывший декан по-прежнему именуется Спасителем. Прошлое не полностью отражается в этом слове. Дольский сохранил хорошего зама (неоспоримо!), но сражался за нечто другое. Справедливость отбросили в сторону, да и позабыли (наверное, не в последний раз). Он поступил благородно, и всё же… ну почему Спаситель? Виктор Алексеевич, не томите душу. С вашими способностями и силой духа имелись хорошие шансы и в других местах, и без тех запредельных усилий.

Да, имелись, не спорю, лишь не в этом дело. Таню Карелову помните? Училась такая на заочном лет двадцать назад. Тысячи подопечных прошли через факультет, сложно бывшему декану воссоздать названный образ. Тучкарёв продолжал. Просьба, отброшенная, как хлам, разговор с начальником по душам — прозрение случилось. Вчитываясь в бумаги, пытался вникнуть в суть, как советовали, и, наконец, понял.

Работать до седьмого пота и постоянно думать, помнить о достоинстве и приносить пользу людям, ждущим помощи — истинная школа жизни. Старанием и терпением одного человека другой изменился до неузнаваемости. Успокоение — путь в служебное болото, неминуемо затягивающее расслабленных путников. Лишь меня не увести с верной дороги: Виктор Тучкарёв комфортной трясине не по зубам. Навеки.

Удары судьбы имеют не только силу, но и направление — нить к твоей дальнейшей судьбе и силе.