В России проходит эксперимент по сокращению психиатрических коек. Поводов два – гуманизация общества и экономия бюджетных средств. Больницы объединяются или ликвидируются, отдельные врачи-психиатры выходят на митинги, а выписанные пациенты — на улицы.
Федеральное агентство новостей (ФАН) узнало мнения высших медицинских чиновников и врачей «на земле» о том, что принесет нам всем реорганизация системы оказания психиатрической помощи.
В том, что реформы в психиатрии назревали давно, согласны многие врачи. С одной стороны, время диктует направление на гуманизацию общества, сближение специализированных отраслей — и в первую очередь психиатрии — с другими, внебольничными, методами лечения и реабилитации.
Зачастую пациенты психбольниц длительное время, часто — годами, содержатся в неподобающих условиях, в тесноте и при минимальном комфорте. При этом мест на койках не хватает так называемым «острым» больным, нуждающимся не в уходе, а в экстренной специальной помощи.
Врачи районных психоневрологических диспансеров, в свою очередь, рассказывают о своих проблемах: ежедневном риске обязательных визитов к опасным, но отпущенным на амбулаторное лечение пациентам, загруженность, необходимость заполнения кучи бумаг для осмотра или госпитализации больного.
И между всем этим остаемся мы с вами — мирные граждане, рискующие в любой момент стать жертвами «кровавой старушки» Тамары Самсоновой из петербургского Купчино, в течение нескольких лет распиливающей по кусочкам всех близких и знакомых. Или маньяка Дмитро Вороненко, отпущенного на все четыре стороны из психлечебницы после зверского изнасилования и убийства детей, а затем практически сразу же убившего маленькую девочку в Петербурге. Или жертвой няни-убийцы Гюльчехры Бобокуловой, отпилившей голову собственной воспитаннице в Москве.
С вопросами о том, что делать с такими больными, что делать со здоровыми и что делать с психиатрами мы обратились к специалистам.
Врач-психиатр скорой помощи: «Минздрав должен трезво оценить ситуацию с реформами»
Скорая психиатрическая помощь была впервые создана в Ленинграде в 1931 году. В апреле 1965 года из двух психиатрических бригад, размещенных на подстанциях №№ 1 и 4, была создана первая в мире и в стране станция скорой психиатрической помощи. Если в 1965 году две врачебные бригады делали за год 7316 выездов, то в 2015 году уже 8 бригад делают 22000 выездов. Вызовы на скорую психиатрическую помощь поступают, в первую очередь, по причине возбуждения, агрессивного поведения или суицидальных тенденций в лиц с неадекватным поведением, состоящих на учете у психиатров или впервые проявивших «неправильное» поведение.
Корреспондент ФАН беседует с врачом-психиатром скорой психиатрической помощи Петербурга Дмитрием Михайловым (имя изменено — ред.):
- Дмитрий Дмитриевич, зачем нужна скорая психиатрическая помощь, если работают психоневрологические диспансеры (ПНД), больницы? Может быть, достаточно позвонить в диспансер и вызвать врача-психиатра на дом, если есть подозрение, что родственник или сосед болен?
- Около 70-80% пациентов скорой психиатрической помощи представляют реальную угрозу для себя или для окружающих, то есть для общества. Адекватно оценить их состояние может только специалист — врач-психиатр. Сейчас вызвать психиатра из психдиспансера к там называемым «первичным» больным можно только с санкции суда, а для этого надо обратиться с письменным заявлением в ПНД. Это слишком долго, хлопотно, и далеко не все могут найти время, силы и желание писать заявление, мотивировать причину обращения к психиатру, тратить личное время на поход в ПНД. В июле 1992 года был принят закон «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании». Он соответствует всем международным правовым нормам, и вызвать психиатра по телефону к первичному больному, как участкового врача из поликлиники, теперь невозможно. Именно поэтому растет количество вызовов на скорую психиатрическую помощь.
- Между тем, насколько известно, и ее собираются как-то реорганизовывать?
- Единственная в Санкт-Петербурге подстанция, оставшаяся после ликвидации — точнее, перевода в статус реанимационных бригад — остальных специализированных служб (педиатрических, акушерских, токсикологических, гематологических, наркологических, кардиологических бригад скорой помощи) — в данный момент работает. Но еще в 1980 году был приказ министра здравоохранения СССР № 1270 создании по всей стране психиатрических бригад из расчета 1 : 300 000 населения. Насколько я знаю, этот приказ до сих пор никто не отменял. В соответствии с ним в Петербурге сегодня должно быть 15 психиатрических бригад скорой помощи. Восемь существующих пока справляются с поступающими вызовами, но задержки с прибытием к пациенту иногда достигают нескольких часов. К 1 января 2017 года в скорой психиатрической помощи должны сократить 26 фельдшеров, заменив их санитарами. Санитарам, правда, обещают оклады гораздо большие, чем существующие ныне фельдшерские ставки. Но если фельдшер предпенсионного возраста или работающий пенсионер пожелают перейти в санитары, то лишатся сертификата, дающего право работать фельдшером. Для его возобновления придется проходить курсы повышения квалификации и сдавать экзамены, причем платно. Кроме того, с 1 января 2017 года на «скорой» ликвидируются так называемые транспортные бригады, занимающиеся перевозкой психически больных по направлениям психиатров из ПНД и консультантов соматических стационаров. Если их функции возложат на врачебные бригады, задержки с выездами к больным возрастут на порядки.
- То есть вы считаете, что существующая ныне система оказания психиатрической помощи под угрозой развала?
- Я бы не сказал, что под угрозой развала, но отдельные методы реформирования должны быть особенно тщательно продуманы. На научно-практической конференции «Психическое здоровье и общественная безопасность», прошедшей в Екатеринбурге, тогдашний главный специалист-эксперт Минздрава РФ Татьяна Дмитриева в своем докладе «Психическое здоровье и общество: новые вызовы и угрозы» сообщила, что до 20% населения страны (то есть около 25 млн человек) нуждаются в квалифицированной психиатрической помощи. Но реально обращаются за ней только 7,8 млн человек, то есть около 5,5%. На парламентских слушаниях в Госдуме 9 ноября 2008 года было заявлено, что в России, на тот период, 30 млн граждан страдают алкогольной зависимостью. По данным 2012 года более 8 млн человек страдают наркотической зависимостью. Если весьма приблизительно подсчитать, то получается, что не менее 63 млн россиян в той или иной степени нуждаются в помощи психиатров и наркологов. За последние годы социальная сфера общества изменилась, но не слишком значительно, а ведь именно она является почвой для роста алкоголизма, наркомании, пограничных состояний, острых психических расстройств и, главное, депрессий. Но у меня создается впечатление, что за последние 3 года в Минздраве о месте психиатрии в общественной безопасности или забыли, или решили проигнорировать. Поэтому тема того доклада Татьяны Дмитриевой о новых вызовах и угрозах, исходящих от психически больных, становится особо актуальной. Не пора ли Минздраву и Минтруда трезво оценить ситуацию?
- В чем, на ваш взгляд, могут быть наиболее опасные последствия реорганизации психиатрической помощи, если она не будет тщательно продумана?
- В том, что психически больной не попадет в руки специалистов-психиатров, поскольку сам он к врачу, разумеется, не пойдет, а вызвать врача к нему становится все более затруднительно. Кроме того, даже опасные психически больные после определенного срока, проведенного на больничной койке или в системе ФСИН (повторяю, в том случае, если он все-таки туда попадет) рано или поздно выйдет на свободу. И при отсутствии преемственности в его лечении и наблюдении за ним он будет представлять реальную опасность для общества. Вспомните, ведь наиболее опасные душегубы продолжали совершать страшные преступления и после выхода из больниц. Я вообще считаю, что 80% пациентов психиатрических больниц должны находиться не там, а в тюрьме.
Главный психиатр Санкт-Петербурга: «Гарантирую, что опасные больные не выйдут на улицы»
На вопросы корреспондента ФАН ответил главный внештатный специалист по психиатрии и наркологии Комитета по здравоохранению Санкт-Петербурга Александр Софронов.
- Александр Генрихович, чем вызван громкий резонанс вокруг проходящей в последнее время реорганизации системы психиатрической помощи? Реорганизация и оптимизация началась не вчера, однако споры не утихают, в Москве сокращенные врачи-психиатры на митинги выходили.
- Причины громкого резонанса, на мой взгляд, в следующем. Надо понимать, что психиатрия — отрасль, напрямую затрагивающая интересы очень многих людей. В Санкт-Петербурге около 1000 психиатров, плюс средний и младший медицинский персонал, психотерапевты, клинические психологи, технический состав. На одного психиатра в среднем приходится еще 10 сотрудников иного профиля. Я думаю, что в нашем городе только медицинские услуги психически больным оказывают более 10 тысяч человек. Кому еще не безразличны реформы в психиатрии? Под наблюдением наших диспансеров состоит около 50 тысяч пациентов с серьезными психиатрическими расстройствами. Еще несколько раз по столько мы имеем обращений в связи с неврозами, мягкими депрессиями и другими не тяжелыми расстройствами. У всех у них есть обеспокоенные родственники, кровно заинтересованные в нашем существовании и развитии. Есть полиция, суды, другие правоохранительные органы, социальные службы. Эти организации где-то напрямую, а где-то косвенно также вовлечены в обеспечение психиатрической помощи. Речь идет о недобровольных госпитализациях, принудительном лечении и социальном обеспечении. Несложные приблизительные подсчеты показывают, что количество людей, которым не безразлична психиатрия, исчисляется сотнями тысяч, если не миллионами. Любая наша проблема сразу находит отголосок во всех сферах общества.
Психиатрия — раздел медицины огромный и всеобъемлющий. Соответственно, и проблема оказания психиатрической помощи глобальна. Она включает не только медицинские, но и социальные аспекты. С медицинским аспектом все понятно: есть больной, есть лекарства, есть врач, психолог, медсестра, социальный работник. Есть больница и диспансер. Казалось бы, мы имеем выверенный процесс, имеющий на выходе предсказуемый результат. Однако в реальности процесс деформируется за счет влияния многочисленных не медицинских факторов. Больной испытывает тяжелый стресс от пребывания в некомфортных условиях психиатрического стационара, особенно если попадает туда впервые. К тяжелым потерям приводят повторные, и, что важно, длительные госпитализации. Теряется работа, страдают социальные связи, утрачивается способность самостоятельно обеспечивать свои потребности. Больной, долго находящийся в больнице, потом испытывает стресс уже от столкновения с обществом. Парадоксально, но он, не имея острых расстройств, часто чувствует себя в больнице лучше, чем в социуме.
В идеале больного человека семья и общество должны сразу окружить теплом и заботой, но во многих случаях мы видим обратное: его отвергают и он становится изгоем. Формируется порочный круг. Именно отсутствие поддержки, обеспечивающей, в том числе контроль приема лекарств, нередко приводит к повторным поступлениям в стационар с обострением заболевания. При этом общественное мнение склоняется к тому, что психически больные должны быть изолированы от общества, не принимая в расчет, что они, в большинстве своем, для него не опасны. Есть место и откровенному цинизму в стремлении переложить свою ответственность за близких на государство. Мы не понимаем психически больных, и поэтому их боимся. Страх подогревается средствами массовой информации. Так быть не должно.
Почему имеет место резонанс? Кто-то считает, что мы в результате реформ выпустим на свободу агрессивных и злобных людей. Соответственно, вырастет преступность. Кто-то боится потерять работу. Кто-то не хочет или не может взвалить на свои плечи бремя ответственности за близкого человека. По-человечески это понятно. Так же понятны опасения, что могут быть ошибки и перегибы. Не отрицаю. Однако если реформы будут взвешенными и научно обоснованными, то в результате их реализации должны выиграть все – и больные и общество. Только беспристрастный и глубокий научный анализ позволит разобраться, что у нас происходит сейчас и в каком направлении мы должны двигаться. Условием, позволяющим психически больным жить в социуме, должен стать наш с вами гуманизм.
- Так, заинтересованность общества в психиатрических делах понятна. Давайте о реформах и оптимизации.
- Вот вопросы, которые должны задаваться, когда начинаются любые, особенно непопулярные реформы. Какая цель, какие задачи, какие затраты? Применительно к психиатрии мы хотим, чтобы значительная часть больных получала помощь в наименее ограничительных условиях. Поэтому, кого и как мы сможем лечить амбулаторно, сможем ли организовать поддержку больным - это наиболее актуальные вопросы. Однако, говоря об оптимизации, первый вопрос всегда задается о сокращении коек.
Сейчас мы с вниманием относимся к сообщениям из Москвы, где недавно прошли выступления по поводу сокращения коек и объединения больниц. Однако статистика, любезно предоставленная нам коллегами, показывает, что незанятых коек у них остается в достаточном количестве. В стране в целом уменьшилось количество коек, но количество дневных стационаров одновременно возросло. Уменьшилось количество диспансеров - юридических лиц, но увеличилось количество учреждений, в которых интегрированы больница, ночной и дневной стационары, амбулатория и даже скорая помощь.
Кроме того, надо понимать, что каждая больница — хоть на 150, хоть на 1000 коек — имеет одинаковую административную надстройку, которую составляют наряду с медицинскими руководителями, специалисты по кадрам, бухгалтеры, экономисты, технические специалисты, и пр. В больнице, кроме персонала отделений, должны быть стоматолог, невролог, офтальмолог, гинеколог и другие врачи-интернисты. Должны быть физиотерапевтическое и рентгенологическое отделения и лаборатории. Вопрос: сколько стоит лечение больного в каждой отдельной больнице, большой или маленькой? По-разному. Вот вам и ответ, почему идет оптимизация.
- Как же так получается: врачи на местах жалуются, что им вздохнуть некогда, больных стало больше — а у вас койки пустуют?
- На основании чего вы решили, что больных стало больше? Мы имеем одинаковые из года в год показатели по больным, находящимся под амбулаторным наблюдением с тенденцией к уменьшению. В Санкт-Петербурге в 2010 году госпитализированы 24664 человека, в 2015-м — 20562, за 11 месяцев 2016-го — 19107 человек. То есть за 5 лет количество пациентов, госпитализированных в стационары, сократилось на 4,5 тысячи.
- Дело только в том, что государство оплачивает пустующие койки?
- Не только в этом. Во всем мире принята стратегия приоритета амбулаторной помощи над стационарной, чего и мы добиваемся. Больницы не должны остаться без внимания, ни в коем случае, но основные усилия сейчас должны быть сосредоточены в амбулаторной сети. Речь идет об улучшении лечения за счет достаточного лекарственного обеспечения и действенной социальной поддержки с развитием «шаговой» доступности медицинской помощи по территориальному принципу. Важный момент: с 2008 года Санкт-Петербург за счет своего бюджета финансирует амбулаторное лечение психических расстройств только в части лекарственного обеспечения более чем на 600 млн. рублей в год. И это дало очевидный результат: сократилось количество госпитализаций, наши больные остаются дома. Зато среди тех, кто попадает в больницы, растет количество пациентов с нарушенными социальными связями. Больница — это место, где лечат. Это не место, где живут. И если найти другой способ обеспечить их социальной помощью, то больных в стационарах станет еще меньше. К тому же мы не сокращали огульно койки, мы сначала изучали динамику их заполнения, и принимали решения только тогда, когда видели устойчивые тенденции. Каждый год госпитализации уменьшаются на 5% – 7%. На такой же процент сокращается и коечный фонд. До последнего времени мы вообще не сокращали больницы и отделения в них, а только уменьшали численность пациентов на отделениях, чтобы они соответствовали санитарным нормам.
- При этом скорая помощь жалуется, что больных меньше не стало, и они не знают, куда их везти...
- Я не согласен, с тем, что нагрузка на скорую психиатрическую помощь растет. Надо разбираться и с контингентом, который она везет в стационары.
- В Москве развиваются объединения стационар-ПНД-дневной стационар. А в Петербурге?
- В Санкт-Петербурге самая высокая в стране обеспеченность местами в дневных стационарах. Мы имеем 1405 мест в дневных стационарах, 130 койко-мест в амбулаторных отделениях оказания интенсивной психиатрической помощи. В отделениях реабилитации - 770 мест. Самих диспансеров в Санкт-Петербурге - десять. Два диспансера интегрированы с больницами и пять амбулаторных отделений развернуты в структуре многопрофильных поликлиник. У нас мощная служба с хорошим финансированием и есть убедительные данные, что все это работает. Показатели по лечению серьезных психических заболеваний улучшаются. Сейчас в дневных стационарах лечатся 2166 человек с шизофренией, столько же с тяжелыми органическими расстройствами. Пока вопрос объединения диспансеров и стационаров у нас не обсуждается. Посмотрим на опыт Москвы.
- Врачи в ПНД жалуются, что у них полки валятся от обилия карточек. При этом вызвать врача-психиатра из диспансера можно только по письменному заявлению, одобренному судом. Психиатры из ПНД, особенно женщины, жалуются, что им страшно ходить по домам к опасным пациентам. При этом сами пациенты отнюдь не торопятся идти на прием. Вы представляете какую-нибудь «купчинскую старушку» Самсонову, которая сама придет на прием в диспансер? А врачи из ПНД не могут, не хотят или не успевают всех навестить и проконтролировать.
- Есть российское законодательство, в том числе, Закон о психиатрической помощи и гарантии прав граждан при ее оказании, есть нормативные акты, регламентирующие содействие со стороны полиции при оказании психиатрами помощи психически больным пациентам. Всего нормативных актов, регламентирующих лечение наших пациентов, около 50-ти. Нам в государственной системе достаточно выполнять требования этих документов и тогда будет обеспечено и качество, и безопасность нашей работы. Только эти требования должны соблюдаться всеми, без исключения, инстанциями и службами. А пока, согласен, порой нам реально страшно один на один встречаться с больным. Согласен и с тем, что мы не в силах контролировать каждого, особенно того, которого не знаем. Однако и соседи «купчинской старушки» не видели особых оснований вызвать к ней психиатра. Вместе с тем, если бы она, будучи одинокой, что нередко бывает, была бы в сфере внимания хотя бы социальных служб, возможно, психиатр ее бы и принял и осмотрел.
- В Москве больная шизофренией няня Гюльчехра Бобокулова отрезала голову своей воспитаннице - маленькой девочке - и разгуливала с ней по городу. В Петербурге «купчинская кровавая старушка» Тамара Самсонова порезала на кусочки нескольких человек. Маньяк Дмитрий Вороненко зверски изнасиловал и убил детей, отлежал свое в психбольнице, вышел на свободу и снова садистски убил девочку. Все они были в свое время признаны психически больными, состояли на учете, но вышли на улицы. В чем же преемственность лечения?
- Преступления эти кошмарные, но давайте подсчитаем, сколько и каких преступлений совершается в стране за год, и определим долю, сколько, и какие из них совершают наши больные. Доля будет мизерной. Мы увидим, что большая часть психически больных совершает преступления по тем же мотивам, что и психически здоровые. Если нечего есть — ворует еду, хочет красивый телефон — идет и отбирает его. Пьяные драки с поножовщиной и торговля наркотиками - тоже удел наших пациентов. С чем лежат больные на принудительном лечении? Да с тем же самым, с чем психически здоровые преступники сидят в тюрьме. На одно преступление психически больных — тысячи преступлений здоровых. Сколько их у нас этих больных «маньяков»? Их крайне мало в общем количестве преступников, но деяния их действительно страшные. «Купчинская старушка»? Можно сколько угодно говорить о том, сработала наша система или нет. Да, она больна. Но эти «старушки» были, есть и будут! Они есть в любом обществе. В тихом человеке вы «маньяка» не разглядите. Но если человек в магазине, метро или на улице ведет себя не адекватно — и вы это видите, вам что, трудно вызвать полицию или скорую помощь? Они приедут и его увезут. У вас неадекватный сосед? Обратитесь в территориальный диспансер, если считаете, что он болен. Если он, по вашему мнению, не только болен, но и опасен, вызовите полицию и скорую помощь. Это может каждый. Общественность тоже должна включиться, а не заниматься только развешиванием ярлыков. В отношении больных, совершивших преступления, действует система, обеспечивающая различные режимы помощи: от лечения в больницах специального типа до амбулаторного наблюдения. Решение об изменении режима принимает суд по представлению заключения комиссии врачей. Как в сторону ослабления режима, так и в сторону его усиления. Современная наука не имеет метода, позволяющего предсказывать поведение человека, как больного, так и здорового. Не уверен, может ли он в принципе существовать. Могу только сказать, что отдельные больные с тяжелыми деликтами (преступлениями) находятся в нашей системе десятилетиями, даже с внешне нормальным поведением.
- И все же я не могу не задать популярный обывательский вопрос: что вы будете делать, если уже не один, а десятки таких опасных больных выйдут на улицы?
- В Санкт-Петербурге когорта больных, находящихся на амбулаторном лечении, за последние годы увеличилась на тысячи человек. Где статистика увеличения преступности среди нашего контингента? Ее нет! Я гарантирую, и меня поддержат все руководители психиатрической службы страны, что опасные больные не выйдут на улицы.
- Но как отслеживать таких больных, если врачи жалуются на загрузку?
- Я уже говорил об этом. Нам надо соблюдать требования Порядка оказания психиатрической помощи и других нормативных актов и работать качественно. Полиция обязана оказывать нам содействие. Все это есть в законах и приказах. Надо, чтобы все это лучше работало.
- А ПНД не задохнутся от такого количества больных, которые окажутся у них, а не на больничных койках по мере возрастания нагрузки?
- Будут приняты соответствующие организационные меры. Будет увеличено количество врачей и персонала. А пока мы рассчитываем потребность в них, исходя из количества жителей на территории обслуживания. Наши статистические данные показывают, что в Санкт-Петербурге количество больных, находящихся под наблюдением диспансеров меняется незначительно. В Санкт-Петербурге ситуация с кадрами неплохая. У нас адекватное финансирование, служба почти на 100% укомплектована врачами-психиатрами и даже есть резерв. Есть дефицит среднего и младшего медперсонала, но эта проблема будет решена. Мы активно приглашаем на работу медсестер и санитарок. Я не имею полномочий говорить о ситуации в других регионах. Знаю, что далеко не везде все так благополучно.
- То есть вы считаете, что система амбулаторной психиатрической помощи в стране хорошо работает?
- Психиатрическая помощь в стране хороша по своему замыслу. Есть порядок оказания помощи, в котором расписано все, в том числе виды наблюдения. Амбулаторная служба взаимодействует с больницами и скорой помощью. Однако замысел далеко не всегда соответствует реальному положению дел. На наших просторах психиатрическая помощь не везде одинаково доступна. Во многих регионах она плохо финансируется. Думаю, что эти обстоятельства должны быть учтены при проведении реформ. Люди заболевают и долго не попадают под наблюдение психиатрической службы. Ранняя диагностика также должна стать вектором нашего развития. Никто не говорит, что у нас все и везде хорошо. Реформы – суть не сокращение коек, а масштабные, давно назревшие, преобразования в нашей отрасли. Проблем очень много. Надо строить новые больницы вместо старых, выработавших свой ресурс и непригодных для современных целей. Необходимо развивать учреждения социальной защиты, обеспечить эффективный патронаж больных, создавать для них рабочие места. И что, самое важное, сформировать хотя бы основы гуманного отношения к психически больным со стороны общества.
- Еще один важный вопрос: про несчастных стариков со слабоумием и другими возрастными органическими отклонениями. Куда их девать, если они не в состоянии себя обслуживать? В больницах на дефицитных местах их же держать не будут. Ранее вы сами говорили, что из вашей больницы им. Скворцова-Степанова были выписаны пациенты, которые жили у вас по 10-15 лет...
- Больница — не место для проживания. Деменция, о которой вы говорите, лечится в части коррекции поведения и поддержания отдельных психических функций. Адекватным человека с деменцией мы не сделаем, но некоторые навыки самообслуживания восстановить сможем. Что может больница? То же, что и с любой другой патологией. Если есть агрессия, возбуждение или психоз — пациент наш, потерялся на улице — тоже наш. А если из перечисленных состояний у него нет ничего, и он находится дома, то надо понять, смогут ли родственники обеспечить уход? Если нет, то человек, безусловно, нуждается в помощи со стороны государства. Но он должен находиться в учреждениях соцзащиты, а не в больнице. Кстати, из психоневрологических интернатов к нам в больницы пациенты поступают регулярно и по мере стабилизации состояния мы их возвращаем обратно. Конечно, мест в интернатах не хватает, даже в Санкт-Петербурге. Но это уже не мой вопрос. Я не уполномочен говорить от другого ведомства, хотя мы, и заняты одним и тем же. Мы не выбрасываем больных на улицу, вопреки расхожему мнению. Вместе с тем, мы призываем родственников, по возможности, заботиться о своих близких. Печально, но в больницах продолжают жить всеми забытые люди.
Следует также понимать, что здесь и сейчас мы не сможем получить психиатрическую службу такой, какой хотим видеть. У государства есть свои приоритеты. Но движение вперед началось. А пока мы, в мире людей, должны быть добрее и просто друг о друге заботиться.
Наша справка:
Как сообщили ФАН в комитете по здравоохранению Санкт-Петербурга, «устойчивое снижение числа поступлений пациентов с психиатрические стационары, а также анализ работы коек стационаров психиатрического профиля взрослой сети свидетельствуют о целесообразности их оптимизации (ежедневно остающиеся незанятыми койки; высокая средняя длительность лечения пациента на койке психиатрического профиля; неудовлетворительные условия размещения пациентов; недостаточная укомплектованность кадрами; выполнение социальных функций медицинскими учреждениями). Так, средняя длительность лечения больного на койке психиатрического профиля достигла 67,4 дня с загрузкой 89,4%.
В 2014-2015 годах в Петербурге поэтапно были сокращены 677 коек данного профиля;
В 2016 году зарегистрировано не менее 300 свободных коек;
До конца 2016 года круглосуточный коечный фонд будет сокращен на 423 койки;
Происходит реорганизация Спб ГКУЗ «Городская психиатрическая больница № 3 им. И.И.Скворцова-Степанова» путем присоединения к нему «Городской психиатрической больницы № 4 (психоприемник-распредлитель). Реорганизация Спб ГКУЗ «Психиатрическая больнца № 1 им. П.П.Кащенко» путем присоединения к нему Городского ПНД № 7 (со стационаром);
Отмечается, что работникам реорганизуемых учреждений, не изъявившим желания продолжать работу в реорганизованных учреждениях, будет оказано содействие в трудоустройстве в государственные учреждения здравоохранения психиатрической службы Санкт-Петербурга в соответствии с уровнем образования и квалификации.
Самые опасные психически больные преступники последних лет:
Спесивцев, Александр Николаевич, «Новокузнецкий людоед», родился в Новокузнецке в 1970 году. Серийный убийца, маньяк-каннибал, с февраля по сентябрь 1996 года насиловал, пытал, убивал и ел женщин и детей. На его счету 4 доказанные жертвы, однако, по некоторым данным, реальное количество жертв маньяка превосходит 82. В страшных преступлениях ему помогала его мать Людмила Спесивцева. Устроившись помощницей адвоката, женщина приносила домой фотографии трупов из уголовных дел и подолгу рассматривала их вместе с сыном.
В 1988 году Спесивцев впервые был направлен на принудительное лечение в психиатрическую больницу № 12 Новокузнецка, затем выписан.
В 1991 году было совершено первое убийство девушки Евгении. После высказанного желания Евгении прекратить отношения Специвцев запер жертву в своей квартире и месяц жестоко истязал. По официальной версии, она умерла от сепсиса. В 1992 году по решению Новокузнецкого народного суда Спесивцев вновь был отправлен в Орловскую психиатрическую клинику с диагнозом «шизофрения». Через 3 года с признаками ремиссии был выписан из стационара, однако записей о его выписке сделано не было, и правоохранительные органы считали, что он в клинике. Это позволило маньяку убить еще нескольких человек.
Следующей его жертвой стала малолетняя девочка по имени Людмила. Спесивцев, пытаясь скрыть следы преступления, расчленил ее труп, а его мать закопала останки на пустыре.
Последних трёх жертв маньяка мать Спесивцева привела сама. Спесивцев убил сначала одну девочку, затем вторую. Маньяк заставлял последнюю жертву расчленять тела и есть суп из них суп.
Задержали Специвцева случайно. Он отказался впустить бригаду сантехников в квартиру, тогда последние вызвали полицию и взломали дверь. Увиденное внутри привело их в шок.
После освобождения из плена взятая маньяком в заложницы 16-летняя Оля Г. дала на него подробные показания, однако вскоре скончалась в больнице.
В 1997 году за убийство 3 девочек по статье Спесивцев был приговорён к 10 годам лишения свободы. В 1998 году в Государственном научном центре социальной и судебной психиатрии имени В. П. Сербского Спесивцев был признан невменяемым. По новому решению суда убийца был приговорён к принудительному лечению. По состоянию на 2015 год Спесивцев продолжает лечение в Волгоградской психиатрической больнице специального типа с интенсивным наблюдением (Волгоградская область, Камышинский район, с. Дворянское.
Мать Спесивцева, 60-летняя Людмила Яковлевна, призналась, что сама приводила девочек к сыну, а потом хоронила их останки. Суд приговорил ее к 13 годам лишения свободы с содержанием в колонии общего режима, однако в 2008 году она была освобождена и в последнее время вместе с дочерью проживает в одном из посёлков вблизи от города Осинники.
Сергей Анатольевич Чёрный, «Ленточник», родился в 1977 году на Украине. Серийный убийца, орудовал в городе Смоленске в 1999—2000 годах. Своих жертв душил черной лентой, а затем завязывал ее на трупах. В отличие от основной массы маньяков, которые при малейшей опасности затаивались, Чёрный не собирался прятаться и совершал всё более дерзкие преступления. До задержания убил по меньшей мере десять девушек и женщин.
При последнем убийстве Чёрный исчерпал свой запас лент и был вынужден прийти в тот же галантерейный магазин, где делал покупку в прошлый раз. Продавщица опознала его и позвонила в милицию, однако маньяк успел уйти. Бдительная продавец стала его следующей жертвой.
По фотороботу один из сотрудников Регионального управления по борьбе с организованной преступностью (РУБОП) по Смоленской области опознал убийцу как члена местной преступной группировки Марка Чёрного, брата настоящего маньяка, очень похожего на него, в результате маньяк был арестован.
Чёрного направили на судебно-медицинскую экспертизу. Лишь вторая экспертиза признала его невменяемым с диагнозом шизофрения. Чёрный был направлен на принудительное лечение в Сычёвскую психиатрическую больницу. 24 июня 2001 года Чёрный умер от гнойной пневмонии.
Николай Шубин, «Директор кладбища», «Валера-бомж», «Шахматист». Родился в 1956 году в Тбилиси, серийный убийца, самый кровавый маньяк за всю историю Липецка. Совершил 13 убийств, убивал в основном бомжей и одиноких людей. В 1976 году Шубин находился на стационарном лечении в Воронежском областном клиническом психоневрологическом диспансере с диагнозом «неврастения».
Шубин был арестован в октябре 2006 года. Милиционеры задержали его в связи с исчезновением местного пенсионера Мещерякова В. Пенсионер пропал после того, как пошёл в парк сыграть в шахматы с Шубиным. На допросе Шубин сразу же признался в убийстве и показал место, где зарыл тело. Каждую неделю он сообщал о ранее совершённых им убийствах, рассказывал о них очень гордо и уверенно. Мотив для убийства, как правило, был у него простой — ссора или проигранная партия в шахматы. В ходе следствия было проведено обследование Шубина. Ему был поставлен диагноз «хроническое психиатрическое расстройство в форме параноидальной шизофрении непрерывного типа течения». Из-за этого суд признал его невменяемым и направил на принудительное лечения.
Самсонова Тамара Митрофановна, «старушка-потрошительница», «купчинская старушка», «Баба-Яга». Родилась в 1947 год, город Ужур, Красноярский край. Жительница Санкт-Петербурга, получившая известность после ареста в июле 2015 года по подозрению в совершении нескольких убийств с особой жестокостью.
Закончила Московский лингвистический институт, переехала в Санкт-Петербург, вышла замуж за Алексея Самсонова. В 1971 году вместе с мужем поселилась в недавно построенном панельном доме № 4 на улице Димитрова. Некоторое время работала в системе «Интуриста», в частности, в гостинице «Европейская».
В 2000 году муж Самсоновой пропал. Она обращалась в милицию, но поиски ничего не дали. Спустя 15 лет, в апреле 2015 года она вторично обратилась в органы внутренних дел с заявлением об исчезновении супруга.
После исчезновения мужа Самсонова начала сдавать комнату в своей квартире в аренду приезжим. По версии следствия, 6 сентября 2003 года во время внезапно возникшей ссоры она убила своего квартиранта — 44-летнего жителя города Норильска, после чего расчленила его труп и вынесла на улицу.
В марте 2015 года Самсонова познакомилась с 79-летней Валентиной Улановой, проживающей по соседству. Знакомая Тамары попросила Уланову на время приютить у себя пенсионерку, сославшись на то, что у Самсоновой в квартире идёт ремонт, та согласилась. Самсонова прожила в квартире Улановой несколько месяцев, помогая ей по хозяйству. Затем Валентина устала от квартирантки и попросила её съехать. После очередного конфликта Самсонова решила отравить Уланову. Она поехала в Пушкин, где в аптеке с помощью обмана и дорогого подарка убедила фармацевта продать ей выписываемый строго по рецепту препарат феназепам. По возвращении в город она купила в супермаркете салат оливье, который любила Валентина. Положив в салат все таблетки, она угостила им Уланову. После убийства подруги Самсонова расчленила труп,
отпилила голову жертвы, затем распилила тело пополам и уже после этого ножами разделала его на куски. Чтобы вынести мешки с частями тела из квартиры, ей потребовалось семь раз выйти на улицу. Части тела Самсонова разбросала неподалёку от дома. В отношении Самсоновой было возбуждено уголовное дело.
Самсоновой была назначена судебно-психиатрическая экспертиза, которая вынесла решение, что Самсонова представляет опасность для себя и окружающих, поэтому ее поместили в специализированное медицинское учреждение до окончания расследования. В декабре 2015 года Самсонову направили на принудительное психиатрическое лечение в специализированную психиатрическую больницу в Казани.
Гюльчехра Бахретдиновна Бобокулова, родилась в 1977 году в Узбекистане. У себя на родине в 2000 году Гюльчехра была признана невменяемой — ей был поставлен диагноз шизофрения, она стояла на учёте в психоневрологическом диспансере в Самарканде, регулярно проходила лечение в больнице, была известна в родном селе как сумасшедшая, из-за этого не могла нигде найти работу, и в 2002 году из-за ее болезни муж с ней развёлся. В связи с указанным диагнозом у пациентки регулярно отмечались отклонения в психике с потерей контроля над своими действиями, однако документы о психической болезни Бобокуловой на суде, где решался вопрос о ее аресте, следствием не представлялись.
До того как начать работать няней в семье убитой девочки Насти Мещеряковой, Гюльчехра 3 года работала няней в другой семье в Москве, и на работу няней в новую семью она перешла с хорошей рекомендацией.
Утром 29 февраля 2016 года Гюльчехра дождалась, когда родители девочки вместе со старшим ребенком ушли из съемной трёхкомнатной квартиры в Москве, после чего дождавшись, когда 4-летняя Настя уснёт, задушила её, отрезала ей голову кухонным ножом, положила отрезанную голову в пакет, затем подожгла квартиру с помощью лампадного масла и вышла из дома с отрезанной головой убитой девочки в пакете.
Тем временем Бобокулова доехала на такси до южного вестибюля станции метро «Октябрьское поле», где она положив на землю молитвенный коврик и встав на него на колени, начала молиться, после чего сотрудники полиции попросили у неё документы для проверки. Но вместо документов Гюльчехра показала полицейским отрезанную голову ребёнка и сказала, что она убила его и сейчас взорвёт себя. Также она назвала себя террористкой, сказала, что она ненавидит демократию и кричала «Аллах акбар!». После этого полицейские отбежали от неё, перекрыли один из выходов со станции метро «Октябрьское Поле», из ближайших магазинов и торговых центров были эвакуированы посетители, а улицы вокруг станции метро были оцеплены полицейскими.
Бобокулова была арестована спустя 40 минут после того, как полицейские попросили у неё документы.
Гражданский иск Мещеряковых, заявленный к Бобокуловой в рамках уголовного дела, 24 ноября 2016 был отклонён судьёй по процессуальным основаниям — поскольку Бобокулова была освобождена от уголовной ответственности на основании экспертизы, установившей, что Бобокулова совершила преступление в состоянии невменяемости.
4 марта 2016 года Бобокуловой официально предъявлено обвинение в убийстве по части 2 статьи 105 УК РФ (убийство малолетнего). 27 апреля 2016 года была завершена психиатрическая экспертиза Бобокуловой, проводившаяся в НИИ имени Сербского, однако ее результаты не были обнародованы под предлогом защиты тайны следствия и врачебной тайны. После завершения экспертизы Бобокулову вернули в психиатрическую больницу при СИЗО. Срок пребывания под стражей в настоящий момент продлен до 4 апреля 2017 года.
24 ноября 2016 года судья Хорошёвского районного суда Москвы Виктория Котенева признала Гюльчехру Бобокулову виновной в убийстве, умышленном уничтожении имущества и заведомо ложном сообщении о террористическом акте, освободила её от уголовной ответственности за это на основании экспертизы, установившей наличие у Бобокуловой психического расстройства, и отправила Бобокулову на принудительное лечение.
Дмитрий (Дмитро) Петрович Вороненко — российско-украинский серийный маньяк-убийца, орудовал в 2006—2007 годах в Санкт-Петербурге, убил 4 девочек и девушек.
Вороненко четырежды был судим по статьям УК РФ «изнасилование» и «кража». Первые три раза его приговаривали к условному наказанию. На четвёртый раз Вороненко был приговорён к 5 годам лишения свободы. Срок отбывал в петербургском СИЗО «Кресты». Отсидев 3 года, Вороненко вышел на свободу условно-досрочно. Его должны были депортировать по месту гражданства на Украину, однако надзирающие органы не проявили должного внимания к Вороненко и он остался в Петербурге.
В августе 2006 года Вороненко изнасиловал 17-летнюю девушку в Кировском районе Санкт-Петербурга. Маньяк впоследствии нападал на молодых девушек и на школьниц, предпочитая блондинок ростом примерно 150 сантиметров. Девушке чудом удалось выжить.
8 декабря 2006 года Вороненко совершил первое убийство. Жертвой стала 11-летняя Лида Погодина. Маньяк изнасиловал, убил ее и спрятал тело в мусорном контейнере.
28 января 2007 года Вороненко на Полюстровском проспекте убил 19-летнюю Катю Федотову. Как позже выяснилось, труп девушки нашли только через месяц.
4 марта 2007 года Вороненко изнасиловал и убил 20-летнюю Алену Гнатюк, студентку института Водного транспорта. Маньяк увел её от метро «Чёрная речка», затащил в подвал дома на Коломяжском проспекте, изнасиловал и задушил.
21 мая 2007 года Вороненко совершил последнее убийство. Жертвой стала 12-летняя школьница Лена Бойко. Почерк убийства был тем же — изнасилование с последующим удушением.
Вороненко был арестован через несколько дней после последнего убийства.
Судебно-психиатрическая экспертиза длилась несколько лет и, после долгих споров, эксперты признали Вороненко вменяемым. Если бы этого не произошло, Вороненко снова вышел бы на свободу.
Мария Александрова
Оценили 2 человека
1 кармы