Они казались лишними в этом большом городе – очень старый человек и очень старый пёс. Пустая предрассветная улица была к ним равнодушна, а человек и пёс медленно шли по ней вдвоём, вместе… пока ещё вместе. Человек присматривал приличный дом, приличный двор: «Тут все дворы, вроде, приличные… вот, пожалуй, сюда… пойдём, Гуф, пойдём…». Оглохший старый пёс ничего не слышал, но понимал, следовать за хозяином умел и без команды.
Они прошли по пешеходной дорожке, остановились, хозяин посмотрел по сторонам. Нет никого, дом ещё не проснулся. Всё, пусть будет здесь, место подходящее. Старик нагнулся, начал привязывать поводок к металлической ограде газона, медленно шевеля непослушными пальцами. Пёс присел на асфальт, привычно доверяя хозяину: если привязывает, значит предстоит оставаться здесь какое-то время и ждать.
Старческие руки наконец управились, спина разогнулась, из кармана потёртого плаща явился сложенный вдвое лист бумаги. Который по счёту лист? Все предыдущие были изорваны и скомканы – тяжело далась эта записка. В итоге человек решил составить обращение от имени пса, будто сам пёс лапой выводил крупные буквы. Решено: обращение адресовано жильцам этого дома, которые через пару часов начнут выходить из этих дверей.
Человек развернул лист и посмотрел на то, что с таким трудом выдавил из себя: «Привет. Я Гуф. Мне 16 лет. Я глухой. У моих хозяев нет денег на моё содержание. Помогите…». Восклицательный знак показался неуместным, лучше многоточие. Объяснить это от себя человек не смог - не нашёл ни слов, ни сил. Тяжело, обидно, стыдно. «Да, пусть Гуф им скажет, а мне лучше исчезнуть».
«Если бы только деньги! Всё тяжело. Кто может это предвидеть? Слышал раньше, что старость – не радость, но не думал, что она такая…». Память человека отступила на полтора десятка лет назад – тогда в доме бодрых пенсионеров появился резвый весёлый щенок. Радость была, и силы, и здоровье. Казалось, есть будущее, и по утрам оно приходило, да вот закончилось. «Все состарились – и мы, и Гуф».
Человек опять нагнулся, наклонился к собаке, сложил листок и аккуратно заправил под ошейник. «Прости меня, Гуф, ничего лучше я не придумал. Говорят, в Интернете есть куда обратиться, но я ничего там не понимаю. Это какой-то другой мир. Жизнь стала другая, все теперь в компьютеры эти смотрят, а я не знаю как… я привык с людьми общаться, а не с Интернетом. Ну как мне тебя через компьютер пристраивать? Лучше уж так: вот ты, вот записка под ошейником – в ней всё сказано, и люди скоро подойдут. Только я их дожидаться не стану. Что же я буду на старости лет за немощь свою объясняться… стыдно, понимаешь!»
Старый человек и старый пёс смотрели друг на друга. «Прости, Гуф, сил у меня совсем нет. Тебя лечить надо, вон шишки у тебя какие… ветеринара хорошего где-то искать, ехать куда-то, да и цены там… мы с хозяйкой сами на лекарствах, а они такие дорогие. Тут люди городские, молодые - они всё знают, всё найдут. Они тут не бедные, вон машины какие стоят. Они тебе помогут, Гуф, обязательно помогут. От меня толку уже никакого, завтра может и меня не будет, куда тебе тогда? Успеть бы хоть так пристроить, скоро и этого не смогу». Пёс смотрел ровно, наверно не понимал ничего, а может давно всё понял.
«Поверь, Гуф, люди тут добрые. Это добрый город, они когда-то большие беды пережили, доброте научились. Я тогда молодой совсем был, тоже хлебнул своё. Такое было время: война, голод… теперь вспоминаю, и кажется, что молодому тогда было легче, чем теперь – в немощной старости». Человек последний раз посмотрел на своего пса. «Мне пора, Гуф. Хозяйка наша дома осталась, не встаёт уже, мне к ней надо, на соседей оставил… она уж и соображает плохо, да и к лучшему – авось не вспомнит про тебя, не придётся ей объяснять. Прости нас, Гуф, спасибо тебе за всё… Прощай!»
Старый человек приподнялся, повернулся, и решительно, как мог, зашагал прочь. Не удержался: остановился и оглянулся. Старый пёс просто сидел и спокойно ждал, как обычно. Человек снова отвернулся и пошёл, ссутулившись, пригнув голову, прикрывая лицо рукой. Как-то так уходят со двора старые собаки, почуявшие свой последний час.
Старый человек не ошибся: люди в городе были добрые. Пса сразу заметили и начали спасать: лечить, пристраивать… Подтянулись неравнодушные: волонтёры, ветеринары, кинологи, зоозащитники... Обнаружилось даже особое сообщество, которое заботится о собаках именно этой породы. О хозяевах пса ничего выяснять не стали – с ними всё ясно: изверги, нелюди… кто же ещё мог так поступить? Содержание записки, которую извлекли из-под ошейника, возмущало и злило. Просительный тон и старческий почерк остались незамеченными, неинтересными, как и судьба автора записки. Старый пёс сразу стал своим для множества людей. Старый человек остался неизвестным и посторонним, оказался враждебным и чужим.
Новостному корреспонденту нельзя долго спать. Скорее хватай информацию, обрабатывай и публикуй, пока другие не опередили! Выбирай самое интересное, цепляющее! Молодой корреспондент большого интернет-издания сегодня не проспал и очень старался: «Что тут у нас? Не то, не то… О, вот это любопытно: брошена собака, старая, оставлена привязанной во дворе жилого дома… люди уже пишут в Сетях, обсуждают… да, это можно взять».
Ухватив новость, корреспондент погрузился в оформление: «Так, заголовок… «Во дворе дома найдена собака с запиской» - нет, не пойдёт, слишком слабо. Заголовок должен возбуждать, чтобы с ходу зацепить читателя и перетащить в статью. «На улицу выкинули больного пса» - вот, теперь удачно, как учили». Корреспондент быстро набивал текст: «Жильцы дома обнаружили в своём дворе...» - нет, плохо; «Жители города шокированы жестокостью хозяев…» - да, это хорошее начало. Статья сложилась быстро, тут же отправилась в новостную ленту и дальше: в рассылки, в Сети – к читателям и комментаторам.
В Сетях все сильно жалели бедного пса и ещё сильнее ругали бросивших его людей. Пёс был таким близким, родным, а его прежние хозяева представлялись бесчеловечными, жестокими и настолько чужими, что и узнавать про них ничего не хотелось. Старую собаку разглядывали в подробностях: как сидит, как смотрит, как чувствует себя и как переживает, какие у неё опухоли, болячки. Её прежние хозяева не удостоились внимания, для них не было сочувствия, им достались безразличие, презрение, ненависть, преобразованные в осуждение и оскорбления. Пользователи Интернета: читатели, блогеры, комментаторы ощутили себя как бы на войне за светлое добро против безликой тёмной силы.
Корреспондент большого интернет-издания в приподнятом настроении зашёл в редакционное помещение. Его коллега журналист сосредоточенно трудился, раскинув пальцы по клавиатуре, торопился доделать что-то срочное. Возле кофе-машины беседовали двое - тоже корреспонденты, вернулись из командировок. «У них интересно: поездки, события, горячие точки… а меня не отправляют пока, - подумал молодой корреспондент. - Ладно, и в городе работа есть». Коллега с кофейным стаканчиком помахал рукой:
- Привет городским, присоединяйся! Как успехи, не скучно тебе здесь?
- Не жалуюсь, пишу. Сегодня одна новость хорошо зашла, – похвастался молодой корреспондент. - А что в горячих точках?
Кофе-машина наполняла стаканчик, трое коллег заговорили о событиях в бывшем Советском Закавказье, где опять обострялся конфликт. Корреспондент постарше, неоднократно там бывавший, пытался осмыслить увиденное:
- И чего воюют? Ведь жили рядом на одной земле, даже вместе в одном государстве! Уживались, работали, дружили… а как разделяться начали, так словно взбесились. И мирить их пытались, и вразумлять – всё без толку. Вот опять сцепились…
Подробности далёких событий тревожили воображение молодого корреспондента, аромат горячего кофе бодрил дух, пробуждал мечты:
- Как думаешь, надолго это у них? Может и я съездить успею?
- Не спеши, сложно там работать, - ответил ему бывалый. - У каждой стороны своя правда, ничего иного не принимают. Они и от журналистов ждут полного согласия с их мнением – чтобы показали всё так, как у них понимается. Иначе проблемы могут быть. Даже нейтральным оставаться трудно. Я в объективную журналистику давно не верю, но не до такой же степени! Неприятно, будто используют тебя. Выкручиваемся, выбираем темы общие, общечеловеческие… но с ними и по-человечески непросто.
Бывалый корреспондент замолчал, подобрал слова и продолжил:
- Понимаешь, они своё горе ощущают сильно, а горе на другой стороне совсем не видят. Как порасскажут о своих страданиях, жертвах – прямо за душу берёт, вместе с ними плакать хочется, а сами такое же горе причинять готовы другим людям из соседнего народа… ну если не сами, так боевики ихние, но ведь с их общего согласия и одобрения! Никакого сочувствия к соседям! Им тех других людей совсем не жалко, будто и нет их, будто не люди там. Они их как бы и знать не хотят.
- Нечему тут удивляться, - уверенно сказал другой корреспондент. Он давно изучал такие конфликты, много читал про политику, историю, социологию... - Во-первых – ожесточение от войны, во-вторых – обычаи местные, национальные. У них исторически так принято – держаться своего народа, всегда стоять за своих против чужих. Тысячелетняя традиция родового единства - солидарность внутри каждого клана, племени, нации - это в них сильнее всяких ценностей: хоть моральных, хоть религиозных. Так их народы выживали, так они жить привыкли. Кто против традиции пойдёт: своего осудит, чужого пожалеет – тот изгоем станет. Это Кавказ!
Сидящий за компьютером журналист закончил работу, стукнул пальцем по финальной клавише и присоединился к разговору:
- Чего Кавказ? А у нас что? Вот, у меня тут материал свежий, только что из Донецка перегнали! - его ладонь призывно указала на монитор, но коллеги остались возле кофе-машины.
- Нагляделись уже, не первый год, - печально вздохнул бывалый корреспондент. - Да, и у нас, похоже, война… и люди там какие-то другие стали… будто чужие.
Игорь Новиков
24 января 2024 года
Рассказ основан на реальном событии:
https://spb.aif.ru/society/opu...
https://www.spb.kp.ru/daily/21...
Авторские домыслы взяты из головы и из публикации автора:
Оценили 5 человек
4 кармы