От какой линии шла эта ветка – черт его знает. Где-то на севере Москвы начиналась. Тоннель необычного назначения, это понятно, но законы физики не обманешь и строили его по тем же правилам, что и гражданское метро: с вентиляционными шахтами, выходящими на поверхность, гермоворотами, отсекающими разные участки пути, и прочими метростроевскими премудростями.
По вентиляционным шахтам мы с Пашкой ее и вычислили. Месяца три отслеживали, наносили на карту все отметки, позволяющие провести линию от города вглубь жиденького лесного массива, одного из тех, что окружают мегаполис. Спуститься вниз не было никакой возможности, все шахты заварены, опечатаны, а большинство еще и под вездесущими взглядами камер слежения. Но это в городе. А лес… Лес – совсем другое дело!
Мы были уверены, что ветка давно переведена в реестр законсервированных объектов, а потому не используется. В России ведь как? Если военные что-то построили, а потом бросили, то это надолго останется их секретом, даже если создавалось оно во времена Наполеона и сейчас никому не нужно.
Тем любопытнее было залезть и посмотреть на тоннель собственными глазами. Бетонную будку вентиляционного выхода – выщербленную дождями, облюбованную мхом – мы нашли быстро. Не опасаясь встретить в лесу кого-то, кроме грибников, подогнали видавшую виды Ниву, протянули болгарку с кабелем, подключенным к запасному аккумулятору, и не оглядываясь по сторонам принялись за дело. Стайка птиц вспорхнула из разлапистой березовой кроны, когда диск с воем впился в ржавеющую арматуру. Сноп искр, запах раскаленного металла… С глухим стуком на землю упал один железный обрезок, потом другой, третий.
– Пролезем? Или еще подрезать?
Пашка отошел на шаг, оценил проделанную работу.
– О чем ты говоришь, Сань! Конечно пролезем.
Спрятали инструмент в низине, под срезанными ветками кустов, Ниву отогнали подальше, чтобы не привлекала внимания. Проверили амуницию – светодиодные фонари, три пауэрбанка, из еды кой чего. Надолго мы спускаться не планировали, но запасы всегда надо иметь.
Старые скобы, служившие лестничными ступеньками, предательски прогибались и сбрасывали с себя оранжевую шелуху, когда мы ползли в чрево темного колодца. Наконец я оказался на дне шахты, огляделся.
– Подвинься, – мой приятель спрыгнул рядом, гулко топнув подошвами армейских ботинок, – Ну и запашок здесь! Камеру включил?
– Угу.
Двинулись по узкому лазу, в котором приходилось сгибаться, чтобы не задеть головой потолок. Несколько шагов и вот еще одна преграда – решетка, отделяющая лаз от большого тоннеля. Не сомневаясь ни секунды я ударил по ней ногой. Что-то хрустнуло в местах креплений, правый нижний угол прогнулся. Еще два удара и решетка провалилась в тоннель – путь свободен.
– Посвети, – посоветовал приятель.
Я просунул руку с фонариком в прохладный, отдающий плесенью воздух подземелья. Поводил им из стороны в сторону.
– Чисто.
Мы спрыгнули внутрь. Как ни странно, здесь еще работало освещение. Через один-два светильника, иногда мерцающим, неровным светом, но работало.
– Куда? – я смотрел на закругляющийся в отдалении тоннель, противоположный конец которого сходился в размытую, едва тлеющую оранжевым светом точку.
– На север, конечно! – уверенно заявил Пашка, – За нами, на юге, Москва.
Он двинулся в ту сторону, где железобетонное подземелье совершало плавный поворот. Некоторое время я еще сомневался, соображая, где север, где юг, потом пошел следом.
Это была не первая наша вылазка. Я повстречался с Пашкой несколько месяцев назад, мы познакомились на одной из диггерских тусовок. Быстро сошлись и уже не раз спускались вместе в прохладный сумрак московской подземки. Он хоть и младше меня, но опыта в этом деле имел поболее. Я даже не спорил с тем, что всегда был ведомым, доверяясь напарнику.
– Так, кина не будет, электричество кончилось… – Пашка остановился, потому что впереди сгущалась непроглядная тьма, светильники не работали, – Но когда нас это останавливало?
Он повернулся ко мне, подмигнул, улыбаясь. Пришлось снова включать светодиодные фонарики, закрепленные у каждого на лбу.
– Может, достать световую панель? – спросил я, вглядываясь в блики на влажных стенах.
– Не надо, энергию лучше экономить. Да и от фонариков света хватает. Хотя я думаю, что там тупик. Но все равно стоит проверить!
– Как думаешь, зачем он вообще, этот тоннель?
Краем глаза я заметил, что Пашка пожал плечами.
– Да для чего угодно может быть. Среди нашего брата, сам знаешь, всякие басни ходят. Говорят, например, что где-то здесь зверинец.
– Что?
– Зверинец.
– Никогда не слышал.
– Якобы есть специальная служба, отслеживающая все сообщения о странных тварях, замеченных в метро. Ну, знаешь, крысы размером с собаку и все такое прочее. По большей части выдумки, но каждую стараются проверить. И порой даже кого-то отлавливают. Вот этих животинок и свозят в тайное место, где-то среди заброшенных тоннелей. Изучают, что ли…
Мы надолго замолчали, осторожно продвигаясь в темноте. Прошло больше часа, прежде чем я продолжил разговор с того же места, на котором остановились.
– Да ну, фигня.
– Тоже так думаю. Давай остановимся, а?
– Опять жрать захотел?
– Ничего не могу с собой поделать. Это знаешь – как в поезде: только сядешь, сразу есть хочется. У меня с тоннелями тот же рефлекс.
Я скинул рюкзак – совсем небольшой, ровно настолько, чтобы удобно было ходить с ним в непролазных местах. Мы присели на бетонный выступ, достали нехитрую провизию.
– Опять хлеб с колбасой?
– Самые нормальные бутеры.
– Саня, ты бы хоть раз в макдак зашел, бургеров купил…
– Какие бургеры? Последнее лавэ на болгарку потратили.
Но, несмотря на свое недовольство, Пашка с благодарностью принял кусок бородинского с ломтями докторской колбасы, принялся жевать, запивая водой из пластиковой бутылки. А через несколько минут, когда я уже складывал остатки еды в рюкзак, он вдруг поднял руку.
– Чего? – я замер, оглядываясь по сторонам.
– Тс-с… – напарник приложил палец к губам, – Я что-то слышал.
– А я вроде нет, – тоже перешел на шепот.
– Давай выключим свет.
Фонарики погасли и вокруг сгустилась непроглядная тьма. Я старательно прислушивался, но то ли слух у меня был хуже, чем у Пашки, то ли ему показалось – ни единого шороха мне уловить не удалось.
– Ничего не слышу. Померещилось тебе, бывает такое.
Напарник не отвечал. Я подождал еще минуту, потом другую.
– Ну чего, Паш, включаем свет?
В ответ молчание.
– Эй, ты тут? Я зажигаю фонарик.
Бледно голубой луч от светодиодов выхватил из мрака кусок бетона. Я повернул голову в одну сторону, другую… Рядом со мной никого не было.
– Пашка! Пашка, хватит дурить! Ты где?!
Сорвался с места, побежал вдоль тоннеля, осматривая тень от каждого тюбинга, выискивая любой намек на ответвление или дверь. Что-то мелькнуло справа черным провалом. Я резко затормозил, вернулся. Казалось, тьма в этом месте становится гуще и свет фонарика теряется в ней через пару метров.
Сглотнул, сделал шаг вперед. И прежде, чем я успел среагировать, что-то мелькнуло прямо перед моим лицом, ударило по фонарику, закрепленному на голове, свернуло его набок. Граница света ушла вверх и в сторону, оставив меня перед стеной темноты.
Я почувствовал прикосновение к своей ладони, будто кто-то собрался стиснуть ее в крепком рукопожатии. Вот только прикосновение это было холодным, неживым. Опустил взгляд и в мертвенно-бледном свете, отражающемся от бетонного потолка, увидел это. Трехпалое, с острыми, загибающимися когтями, бугристой кожей и темным следом, опоясывающим запястье. Оно тянуло меня вглубь неизвестного коридора.
– А-а-а!
Выдернул руку, отпрянул. Заорал что-то матерное и бросился обратно, туда, где оставил вещи.
– Сейчас, сейчас… Где мой черный пистолет? – я лихорадочно рылся в рюкзаке, – Только не на Большом Каретном, только не… Черт!
Трофейный браунинг, купленный когда-то у поисковиков-нелегалов, я забыл дома.
Опустился на колени, прикусил губу. Бежать наверх? Звать на помощь? Но я не могу бросить Пашку. Когда вернусь – может быть поздно.
– Панель!
Достал плоский прямоугольник, усыпанный квадратиками светодиодов. Подключил его к пауэрбанку. На миг пришлось закрыть глаза, потому что сияние, пролившееся на стены тоннеля, ослепляло.
Я поднялся, пошел вперед. От страха дрожали руки, но яркий свет придавал мне смелости. Вот и поворот в темный коридор. Не давая себе опомниться, я вошел внутрь, разгоняя тьму искусственным солнцем. Это тупик. Он заканчивался метрах в десяти от меня, и там, в самом конце, что-то лежало. Я подошел ближе, еще ближе…
– Пашка!
Бросился к напарнику, затравленно оглядываясь по сторонам. Но ни в коридоре, ни за моей спиной никого больше не было. Я осторожно ощупал приятеля, ожидая наткнуться на влажные пятна крови или выступающие кости переломанных конечностей. Но Пашка, кажется, был цел. Только без сознания.
– Эй, очнись! – пришлось несколько раз ударить его по щекам.
Он приоткрыл глаза.
– Чо случилось? Я вырубился?
– Ну-ка, вставай. Я помогу. Надо выбираться отсюда, быстро!
– Да какого хрена…
Он не договорил, замолчал. Мы оба обернулись на стену тупика. Там, за этой ржавеющей преградой, в которой я не сразу разглядел щели люка, раздавался далекий вой. И к нему примешивались еще какие-то звуки, похожие то на рычание, то на визгливые крики.
Я снова выругался отборным русским матом, потащил друга в тоннель, потом дальше, подхватывая рюкзак. Скоро Пашка сказал, что может идти сам и мы стали продвигаться быстрее. Иногда мне казалось, что нас преследуют, тогда я оборачивался, заливая тоннель светодиодным потоком, проверял, чтобы сзади никого не было и шел дальше.
Уже пробираясь через вентиляционный выход, напарник еще раз спросил:
– Сань, что там было?
Я снял камеру, убедился, что она включена и все это время работала.
– Ползи наверх! Потом покажу.
Когда оказались на свежем воздухе, с облегчением повалились на траву. Надо было уходить и отсюда, но мы позволили себе несколько минут отдыха. Полежать с закрытыми глазами, чувствуя, как солнечные лучи, проникающие сквозь листву деревьев, ласково касаются кожи.
– Это ваши инструменты?
Я подскочил на месте. Рядом стояли четверо в штатском, все в солнечных очках.
– Болгарка и остальное… Машина… Ваши? – повторил тот, который, видимо, был у них старшим.
Мы с Пашкой переглянулись. Отпираться было бесполезно и я кивнул. Никаких удостоверений они нам показывать не стали, и так все было ясно.
* * *
Монитор настольного компа был повернут к нам тыльной стороной и мы не могли видеть то, что просматривает седовласый мужчина, сидевший за столом в большом кабинете. Звук он отключил, но я точно знал, что в кардридере сейчас флешка из моей камеры.
Мужик стукнул пальцем по клавиатуре, вздохнул, проводя рукой по остаткам волос. Снял очки и посмотрел на нас в упор.
– Ну? Понимаете, во что вляпались?
Я отвел взгляд.
– Вы вообще соображаете, где сейчас находитесь?
Мы прекрасно соображали, хоть и не видели ни черта, пока нас везли в фургоне без окон.
– Вы просто можете исчезнуть. Нет людей – нет проблемы!
Он поднялся из-за стола, вышел на минуту из кабинета. Когда вернулся, налил себе воды в граненый стакан, отпил.
– А я еще тут с вами… Нянчусь… В общем так! Ничего вы не видели. Щас поедете с майором полиции в отделение, оформят на вас протоколы, выпишут штрафы за… Ну, там придумают, за что. И если еще хоть раз… – он многозначительно поднял указательный палец, – Сунетесь в тоннели – так легко вы не отделаетесь! Ясно?
Мы оба кивнули.
– На этом ваша диггерская карьера закончена. Проваливайте с глаз долой!
И уже когда мы покинули кабинет, я услышал за прикрытой дверью, как он докладывает кому-то по телефону: “Да, отпустил… А куда мне с ними?.. Вот именно. Еще братья по цеху кипиш поднимут, искать начнут… Больше геморроя выйдет…”
Тучный майор ждал нас у выхода из здания, обмахивался фуражкой. Поглядев искоса, указал на распахнутую дверцу полицейского Форда. Было понятно, что ему не доставляет удовольствия быть на посылках у службистов.
Когда сели в машину и она сорвалась с места, Пашка – то ли от переживаний, то ли просто по-дружески – взял меня за руку. Ладонь у него оказалась холодной и я невольно вздрогнул. Но сумел сдержаться, прогнать дурные мысли, ассоциации. Так и ехали, взявшись за руки, до самого отделения, где нас продержали всего ничего – оформили и отпустили через полчаса.
– Пойдешь снова? – не поворачивая головы спросил меня приятель, когда мы оказались на автобусной остановке. Он смотрел сквозь струящееся над асфальтом марево, отрешенно разглядывая изнывающий от жары мегаполис.
Я скривился, не ответив ни да, ни нет.
– Стремно как-то… Ниву надо со штрафстоянки забрать… Да и вообще…
Пашка понимающе кивнул, но через минуту признался:
– А я все равно пойду. Даже если один. Если честно – я уже спускался в похожую заброшку. И есть подозрение, что где-то она с нашим тоннелем пересекается. Меня тогда тоже вырубило ненадолго – не знаю, почему… С тех пор тянет в это место, хоть ты тресни!
– Ты не рассказывал.
Пашка лишь отмахнулся – чего, мол, про глупости всякие рассказывать.
– Ладно – бывай, брат! Созвонимся как-нибудь.
Автобуса он не дождался, сел в такси. Обернулся с заднего сиденья и долго смотрел на меня через стекло, пока желтушный с шашечками Солярис не скрылся за поворотом. Больше мы с Пашкой не виделись. Я его не искал, да и он меня, видимо, тоже.
Потянулись серые, скучные, но зато спокойные будни. Я нашел, наконец, неплохую работу, которая занимала почти все мое время и променять которую на диггерские приключения казалось теперь сущим безрассудством. Стали реже вспоминаться вылазки с братьями по цеху, как назвал их хозяин большого кабинета. Да и сами братья почти перестали мне звонить, отправлять сообщения в мессенджерах.
Лишь однажды зимой я заглянул в бар, где бывало балагурили любители подземелий. Два или три человека показались мне знакомыми, остальные – пестрая столичная публика, не имеющая к диггерству никакого отношения. Впрочем, я знал, где искать.
Кабинка с длинным столом, наполовину скрытая зеленой, давно не стираной драпировкой. Ушлый хозяин заведения использовал славу диггерского места встречи, чтобы привлечь в бар больше клиентов, поэтому стена в кабинке была обклеена многочисленными фотографиями: станции метро, тоннели, парни в защитной одежде – некоторые с открытыми лицами, но большинство в масках…
За столом сидел только один человек – матерый, рыжебородый мужик. Он поднял на меня мутный взгляд и неосторожным движением руки чуть не скинул на пол початую бутылку беленькой. Видимо, уже не первой.
– Ох ты ж мать… Санек! Сто лет в обед!
– Привет, Аркадьич. Как сам?
– Коптим помаленьку своими выхлопами матушку Землю, – рассмеялся сухим, надтреснутым смехом, который тут же перешел в кашель, – Садись, выпей со мной. А то ведь никогошеньки сегодня и нет!
– Да я ненадолго.
Но присел, взял наполненную рюмку.
– Я чего спросить хотел, Аркадьич… Ты ведь старожил, все в нашем деле знаешь.
– Ну уж – все…
– Про зверинец слышал когда-нибудь?
Рыжебородый сделал над собой усилие, порылся в памяти, уставившись на бутылочную этикетку.
– Неа. Если ты про нижний мир – нет такого томо… томпо… топонима! Я баек про зверинец никогда не… – он звонко икнул, – не слышал. Тебе зачем, собсно?
– Ерунда, не бери в голову. А Пашку давно видел? Ну, черненький такой. Чуть помоложе меня и пониже ростом.
Аркадьич вскинул брови, снова обратился к картотеке в своем сознании и буквально через мгновение просиял.
– А! Ну так на той неделе тусич здесь был, он тоже приходил. Да вон, посмотри!
Ткнул пальцем в черно-белое фото, распечатанное на принтере. Я узнал на нем улыбающегося Пашку, уцепившегося широкой ладонью, словно армрестлер, за руку другого, неизвестного мне парня.
Я кивнул, опрокинул стопку, и, поднявшись, собрался было уже уходить. Но что-то заставило меня снова посмотреть на фото. Приглядевшись, я понял, что на запястье пашкиной руки что-то темное, словно кожа в этом месте загорела на солнце. Даже если бы водки в моем организме было больше, она бы в этот момент выветрилась. Я снова ощутил холодное рукопожатие, как там – в полицейской машине. А еще раньше… в тоннеле.
– Знаешь что, Аркадьич… Скажи нашим, чтоб не спускались с ним.
– Опа! Ты чо, Сань? Такими заявами не кидаются. Основания веские надо иметь.
Но я так на него посмотрел, что опытный мужик понял: у меня есть основания. И я знал, что где-то там, в лесу, до сих пор покоится под снежным сугробом вентиляционная шахта, даже если службисты сравняли ее верхушку с землей и замуровали вход. И заброшенный тоннель все еще там, он никуда не делся. И зверинец – тоже.
Я отодвинул драпировку, обернулся.
– А если кто все-таки решится, пусть ни под каким предлогом не выключает свет.
Оценили 25 человек
45 кармы