Весна. Благовещение

Весна. Начало зодиакального года, старт нового лунного цикла. Солнце сравнялось с тьмой и вот уже день ото дня забирает назад свои минуты на земле. Прозерпина покидает узилище Плутона и возвращается к матери. Сжигается чучело зимы. Истлевает снежный саван — последний довод отмирающего прошлого. Исчезает. И наступает светлое время... жертвы и отречения себя. Тому же савану — погребальному одеянию ушедшего времени — следует превратиться в воду, чтобы напитать вновь нарождающуюся жизнь. 

По-английски «весна» — spring. Но это же слово переводится и как «источник», и как «пружина».
По-итальянски — primavera, — буквально «первая истина».
По-французски — printemps, — «первейшее время».
По-китайски — 春, — и этот же иероглиф означает «жизнь»...

«Лето — это маленькая жизнь», — пел в своё время Митяев. Что ж, да; и в такой аналогии весна — жизнь уже полноценная, большая. И чтобы войти в неё в благоуханных, усыпанных весенними цветами одеждах, придётся выбросить ветхую рванину. Но ведь и вино старое не нальёшь в новые мехи. Значит и самим собой придётся пожертвовать: по-другому гусенице никак не преобразиться в восхитительное имаго.

Всё начинается с прощения. Нет смысла питать новую жизнь, пока в воде растворены яды. В неё — новую — не возьмёшь осадок обид, выпавший из привычки судить и раздавать оценки: иначе какая же она будет новая? В православных храмах перед Великим постом читаются проповеди: сначала о Мытаре и Фарисее (не-суждение), затем о Блудном сыне (прощение), далее – о Страшном Суде (милосердие), а в «Прощёное Воскресение», последний скоромный день перед постом, вспоминается грехопадение Адама (любовь). Всё здесь направлено на очищение души, на подготовку к жертве. Неслучайно, во все времена в жертву приносилось только чистое, непорочное, первозданное. «Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет её, а кто потеряет душу свою ради Меня (читай: ради любви, некорыстности), тот обретёт её». Человек знает, что он смертен — и смертен безальтернативно. А знание того, что земная жизнь будет непременно окончена, наполняет её откровением: мы либо тратим её впустую, либо отдаём на благо тому, кто будет жить после нас. Отдаём постоянно — как мать отдаёт ребёнку, либо мгновенно — как воин в бою. Это откровение стирает, казалось бы, непреодолимую грань между жертвой и жизнью. Природа, наверное, вся построена по такому принципу. Уроборос — символ змеи, пожирающей свой хвост, — это иллюстрирует. Сыну просто нечем будет питаться, если его не накормит отец. А отец... Отец накормит. Как сказано у пророка Исайи: «Забудет ли женщина грудное дитя свое, чтобы не пожалеть сына чрева своего? но если бы и она забыла, то Я не забуду тебя».

Великий пост, простой подвиг христианской аскезы, и призван стать той жертвой, что предшествует всякой жизни. Интересно посмотреть на этимологию. Оказывается, слово «жертва» (родст. «жрец»), восходит к латинскому grātus («желанный, приятный, благодарный») — то есть к тому же корню, от которого произошло английское grace — милость!

А сегодня мы вспоминаем Марию, чей светлый образ накрепко связан как с милостью, так и с жертвой. Благовещение. Момент истины. Девушке — замужней, но всё-таки девушке — предлагается выбор: продолжать служение в храме, либо принести себя в жертву ради спасения людей. Именно выбор: всё зависит от её согласия — и выбор жёсткий. Понести во чреве при старом муже, о котором знают, что он не прикасается к жене, — в обществе, где за измену женщину без суда побивают камнями! — на это нужно решиться. И решиться — значит принести себя в жертву. Навсегда. Ради жизни. Ради семи стрел, что неотвратимо пронзят материнское сердце. Ради собственного горя, равного которому ещё не было. Ради других. И по-другому старый мир не побеждается.

В жертву нельзя принести другого — только себя. Иначе это не жертва, а убийство. Но жертву нельзя принести ради себя: иначе это корысть. Только ради того, кого любишь. Даже если не признаешься себе в этом. Вообще любовь и осознание любви — суть вещи не только неравные, а едва ли не взаимоисключающие. Точно так же и жертва наша перестаёт быть жертвой, когда мы прекращаем наделять ценностью то, чем жертвуем, перенося внимание на того, ради кого это делаем. Тогда она становится милостью. Тогда она становится жизнью.

Весной 1945 года наши деды освобождали Европу, жертвуя собой ради жизни других, совершенно чужих людей. «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя». Для чего? Для того, чтобы уничтожить врага в его логове — за медными вратами Рейхстага. Чтобы победить знакомый им мир — мир насилия и войны. Чтобы их дети не знали этого мира и могли жить в новом: в таком, какой захотят построить. Совпадение или нет, но мне всегда виделась аналогия: три с лишним года продолжалось служение Христа, его война против зла в человеке — и три с лишним года Красная армия воевала со злом в человечестве. «Четыре года Мать без Сына». Тогда, 6 мая 1945 года, была Пасха. А послезавтра была Победа — полная и безоговорочная капитуляция зла. Победа. Ценой миллионов жертв. Ради новой жизни. Ради воскресения. И это тоже весна.

«Опять весна на белом свете: бери шинель, пошли домой».
Тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой.
И живи. Живи!