О детях

Мир обнажился и упростился, как фривольная девица перед выгодным соискателем. Перед царями земными. Странно... Чем сложнее нагромождение смыслов, тем, кажется, ярче проступает бесстыдно торчащая простота. Наверное, это свойство любой грязи — обволочь тебя всего, сомкнуться над головой, утолив жажду целостности, и — отлететь засохшей коркой. Чем плотнее сукно обмана, тем очевидней его инородность живому телу. 

Мы уже не можем учить наших детей как прежде — скрывая догадки под фуляром добрых толкований. У детей есть глаза. У детей живое, незамыленное, не обрюзгшее сердце. Они видят. 

Мы уже не скажем им, что человеческие жертвоприношения остались в прошлом. Не скажем, что желание убивать себе подобных не присуще человеку. За таким табу придётся апеллировать к животным. Не скажем, что экономика бывает построена не на голоде, а политика — не на крови и костях. Мы не сможем убедить их, что человечество умеет жить без войн. Мы просто не назовём дня, когда где-нибудь не шла бы война. 

Нам не придётся показывать, как бурная цивилизация делает человека диким: они видят это с рождения. Мы не ответим им, почему с развитием наук и образования люди не становятся поголовно Сократами и Да Винчи. Нет, нам придётся отвечать, почему в каждом следующем поколении люди завидуют предыдущему.

Нам нужно объяснить детям, что люди стремятся к власти — чтоб иметь право презирать таких же стремящихся. Что затем, всласть напрезиравшись, можно переходить к истреблению, — они увидят сами. Попытки справиться с жизнью и продать подороже смерть — тоже увидят. Нам придётся ломать голову, думая, как убедить их, что может быть по-другому.

Нам придётся отвечать не на невинное «откуда берутся дети?», а на — «зачем они берутся?» «Зачем ты привёл меня сюда, папа?» На это не получится ответить, не заслонив ребёнка сердцем, не укрыв малыша любовью. От мира укрыв. От человечества. Нам придётся провожать ребёнка в социум, как мать провожает сына на войну. Только с меньшей надеждой: на войне хотя бы есть честь...

Но вот что я думаю: не может человек без надежды. Без уверенности в вещах невидимых, без жажды чуда. И чем меньше у нас иллюзий, чем слабее надежда на цивилизацию — тем лучше мы видим человека. Тем безотчётнее верим ему. Тем жаднее и обоснованнее ждём от него чуда. Мы не сможем отнять у детей этой жажды и этой веры. Мы уже не сможем учить их сидеть под сукном и щуриться от света: духу не хватит. Мы, наконец, сами увидим в наших детях чудо и жизнь — вопреки всем нашим учениям... Верю. Очень верю, ребят.

Кто знает, может, это я скажу сыну: «Спасибо, что привёл меня сюда, сынок»...