– Мне нужно пятьсот франков! – кричал Миха.
– Давайте за триста, – торговался Павел Фёдорович. – И не шумите так, а то нас неправильно поймут…
Три часа назад они встретились возле одного из парижских ресторанов. Павел Фёдорович шел обедать, а Миха слонялся по улице. Соотечественники узнали друг друга, хотя Павел Фёдорович внешне давно уже не отличался от французов, чего нельзя было сказать о Михе. Для клошара он был слишком дерзким, желающим спорить с судьбой, несмотря на все жизненные злоключения.
В 1931 году в Париже ещё хватало убежавших из Советской России эмигрантов, которые верили в лучшую судьбу. Миха не был настоящим эмигрантом. На уходящем в Стамбул пароходе он оказался совершенно случайно. Занял чужое место, а хозяина отправил туда, где уже давно полагалось находиться Михе.
Далее начались его голодные, а иногда и холодные скитания. Влиться в ряды преступного сообщества ему не удавалось – он был из простых крестьян, и благородные жулики опасались: вдруг он не вор, а самый настоящий тайный агент из Москвы?
Миха ходил по улице и отчаянно хотел есть. Заметив его, мужчины сразу хватались за внутренние карманы пиджаков, а женщины крепче прижимали к себе сумочки.
– Ваше лицо мне знакомо, – сказал ему Павел Фёдорович. – Не служили ли мы вместе в добровольческой армии Деникина?
Миха задумался. Ему очень хотелось соврать. Но он уже пару раз попадал в неприятные ситуации из-за такой лжи. Однажды его даже поколотили бывшие соратники батьки Махно. Миха неверно ответил на один из простых вопросов, хотя до этого красиво заливал про то, как лихо разъезжал на тачанке. Итог? Минус один зуб.
– Нет, не служил. Не прибился я никуда. Нельзя мне. Я уголовный.
– Какой типаж, да ещё и уголовный! – воскликнул Павел Фёдорович. – Я вас накормлю, и заплачу триста франков, если позволите написать с вас портрет. Вы согласны?
Миха не хотел, чтобы с него писали портрет, но голод лишал выбора.
Они сидели за столиком, Миха ел и пил, а Павел Фёдорович больше рассуждал об искусстве и судьбе России.
– А вы знаете, у меня до сих пор остались там люди, которые благоволят ко мне… Я хороший художник.
– Где остались? – спросил, чавкая, Миха.
– В Кремле! – гордо ответил художник, но Миха в ответ лишь недоверчиво посмотрел на него.
– Простите, а татуировок у вас много? – поинтересовался Павел Фёдорович.
– Да я расписан так, что… - Миха рванул ворот рубахи. Но триста франков… Я ведь не фраер…
Миха уже ощутил подступающую сытость, и решил выторговать себе ещё пару сотен.
Но Павел Фёдорович соглашался только на триста. И точка.
Через час они поднялись в квартиру Павла Фёдоровича. На стенах висели картины, от которых Михе стало нехорошо. А он и не такое видывал! Черепа, какие-то призраки, вытаращенные глаза…
– Это ты и меня так нарисуешь? – настороженно спросил Миха. – Это будет стоит тысячу франков.
– Нет-нет, не обращайте внимания. Я экспериментирую с формой. Но вас изображу в самой реалистичной манере.
– Тогда можно! Что делать надо?
– Снимите рубаху. Так… Какой типаж! Какие розы! А головной убор – верните на место. Так! Я изображу вас для истории…
И тут Миха смутился. С его лица пропала дерзость, и грубость. Для истории! Это звучало и чарующе и пугающе. И ещё он подумал, что если выжившие в Советской России кореша – увидят этот портрет? Что они подумают? А если узнают про триста франков? Они ведь не простят… Миха попытался спрятать лицо.
– Удивительно, – сказал Павел Фёдорович! – Сейчас вы похожи на гимназиста, который винится перед отцом за плохое поведение. Замрите!
– Давай уже быстрее, – сказал Миха.
Он зря волновался. Когда этот портрет стал относительно известным – в живых уже не было – ни Михи, ни его корешей, ни даже художника…
Оценили 3 человека
4 кармы