Наследие друидов-2. С жабой по жизни.

 Продолжение. Начало здесь: https://cont.ws/@enes/820398

Хлопнул пакет и как будто вспышка сознание Протопанорамикса озарила.

– Ё-моё, – дошло до него, наконец.– А с кого же я должок востребую? – Веню-то Цезарь единолично захапал, вряд ли делиться захочет, не тот фрукт.

Всё же, попёр к Цезарю. Нельзя сказать, чтоб исключительно по своей воле – его жаба давила. В сторону римского лагеря, конечно. А так как она в организме друида, ни в чём нужды не испытывая, до исполинской упитанности разъелась, то давление это было вполне сопоставимо с тягой двигателей истребителя МиГ-29. Хорошо хоть друид выигранных денег в руках не держал, а то б достигнутая тяга и бомбардировщик Ту-160 превзошла. Так что, достиг он места назначения безо всяких усилий – только ногами слегка маневрировал, чтоб за неровности почвы не цепляться и перед аудиенцией рясу о боярышник не порвать: жабы и ментально, и физически существа приземлённые, а потому полёт выше крокодильего им организовать не под силу. Но и такое передвижение Протопанорамиксу весьма понравилось, забалдел даже и начал уже было подумывать, что персональным транспортом на постоянной основе обзавёлся.

Прибыл он таким манером к Цезарю. А тот и не удивился совсем: к нему многие не своим ходом и на нештатном количестве конечностей прибывали: только своих для этого дела до пяти штук мобилизовать могли. – Это когда, в порыве подобострастия, иной не только на четырёх костях к великому полководцу топал, но ещё и лбом об землю каждый шаг отмерял. А уж о чужих конечностях и говорить не приходится: иного, из самых растопыристых, бывало, целой центурией к Цезарю волокли, мотыляясь при этом по всей ширине декумануса*. Понятно, что при таком столпотворении три четверти тумаков, которыми гостеприимные хозяева старались цезарева визави угостить, им же самим и доставались.

Был Протопанорамикс, в лесу воспитанный, ещё в римских церемониях не горазд, а потому не стал зычно голосить что-либо наподобие «Аве, Цезарь! Моритури ти салютант!»**, – дескать «Привет от помирайцев!», – хотя моритурус из него был полноправный: до смерти было потерянных денег жалко. Но, сделал он скидку на суровость военного времени, и, едва приземлившись да сойдя со своей слоноподобной жабы, бухнул без обиняков:

– Мне б Вирценгеторикса… Он мне денег должен… много… А я тебе, Юль, за это хороший откат обеспечу. – Хочешь семь процентов? Даже ладно, из уважения к твоему величию – восемь.

Но Юлий-то, Юлик, он недаром Julick – на французский лад прочитать, жулик получится, проходимец ещё тот. А он этой своей черты характера и не скрывал, она у него жизненным кредо являлась. Как напьётся, так, бывало, и затянет латинскую народную песню, модернизированную им под свои вкусы и потребности:

Всю-то я империю проехал

И домерков к ней поднахватал.

Местным встречным было не до смеха,

Я ж от кайфа прямо выпадал.

Иногда, правда, когда совсем до беспамятства надерётся, да слова путать начнёт, последняя строчка у него по иному выходит:

Я же с них как филин хохотал.

Но сути дела это не меняет.

— Опять у шефа крыша поехала! – угорали с него подчинённые. – Наверное, белочка уж по чердаку скачет. – Как это по-нашему, на латыни… – Дилириум тременс! – Про империю несёт! У нас же республика. Оно-то, конечно, не помешало, чтобы этот живоглот Сулла себя диктатором объявил да толпу народа ни за понюх загубил, но так потом он остепенился, сам от власти отошёл. И даже, когда наш шеф, ещё мальцом, ему укоризненную речь произнёс, мол, хрена ж ты, душегубец! – он ничего, выслушал и даже выпороть его не приказал. Наоборот, даже лестной исторической рекомендацией снабдил, дескать, этот шкет ещё хлеще меня будет!

И невдомёк было этим подчинённым, что в удалой песне не пьяные бредни но партийная программа Цезаря была зашифрована, которую он впоследствии с блеском и осуществил. Далеко не дураком был, и соображать сверхбыстро научился, что и на этот раз затруднений с развитием ситуации не составило. Глянул он на стоящее перед собой чудо лохматое, почесал свою зэковскую причёску – вот уже и ответ готов:

– А не затем, – говорит, – я Вирценгеторикса по всей Галлии отлавливал, чтоб вот так, безо всяких рекомендаций кому попало его за просто так отдавать. Но коли он так тебе дорог, посодействовать, всё же, смогу. В моём общежитии места на всех хватит. Я тебя к нему на соседние нары, то есть, в те же апартаменты подселю, и вы сможете с ним полюбовно договориться, кому из вас принадлежали денежки в тот момент, когда я их в пользу римской державы конфисковал.

– Вот тебе и оборот! – думает друид.– Юлий – он, а юлить мне приходится! – но делать нечего, начал этим заниматься:

– Да я, собственно, – говорит, – только за тем и собирался деньги у этого прохвоста забрать, чтобы с великим почтением римской державе поднести. Но если ты уже сам в этом направлении потрудился, так мне и заботы меньше. Осталось вот только пойти да рассказать своим, что ты не только благородный, но ещё и работящий. То-то этим лентяюгам достойный пример для подражания будет. Да только, боюсь, Юль, не впрок оно им пойдёт: хорошие начинания к их мозгам не липнут. Уж сколько я перед ними о своих добродетелях распинался – хоть бы один чего перенял. А ведь в отличие от тебя, я у них каждый день перед глазами торчу, могли б по клеточкам срисовать, если б хотели! – и, посетовав таким образом на неисправимость своих соплеменников, удалился.

А Цезарь его и не задерживал. Будучи человеком разумным, не имел он такого хобби, чтоб врагов коллекционировать – только в весьма умеренных количествах их по мере надобности клонировал и увеличить производство не планировал. И важно шествовал Протопанорамикс по военному лагерю в гордом образе спонсора Римской республики, покуда глазу доступен был. А Цезарь, бегло глянув ему вослед, сначала восхищённо хмыкнул, а потом, сколько можно было, провожал его взглядом, запоминая все оттенки движений, после чего выгнал своих прихлебателей из шатра и до самого вечера репетировал это дефиле перед зеркалом, что много раз потом придало ему блеска и эффектности в появлениях перед сенатом.

Но не видели глаза человеческие, что как только зашёл Протопанорамикс под сень родных лесов, так сразу спесь отбросил и самоотверженно отдался горестным чувствам.

– Ой, как развели меня гниды лагерные! – во всю глотку причитал он перед каждым встречным дубом, по привычке видя в нём родственную душу. Дубы шумели ему в ответ вполне приветливо, а вот наглые оскалы грызуньих зубов мелькающих в листве белок выглядели довольно глумливо, и их громкое цоканье больше походило на выражение восторга от бесплатного концерта, чем на сочувствие.

Услышала эти вопли шнырявшая вблизи по служебной надобности банши и окончательно решила плюнуть на профессиональную гордость да напроситься к Протопанорамиксу на курсы вокала и повышения квалификации.

Однако, был среди зрителей этого шоу ещё один персонаж, которого не колоратура звучания, а смысловая начинка воплей больше разволновала. – Жаба Протопанорамикса, которая по своей недалёкости не могла въехать в суть мудреного разговора своего носителя с Цезарем, взяла, было, тайм-аут в своих нападках на время аудиенции. Конечно, читателей, может быть, когда надо сто рублей Иванову на юбилей сдавать, более интеллектуально-продвинутые жабы давят, а у Протопанорамикса вот такая была. По окончанию приёма её бдительность окончательно притупилась важным видом друида, но теперь, когда он во всеуслышание о своём поражении объявил, сочла жаба своим долгом примерно наказать виновного и возобновить воспитательный процесс, устроив образцово-показательную разборку. Правда, так как она в организме Протопанорамикса на полном обеспечении жила, то в наличных деньгах не нуждалась, но, как и всем любителям повыделываться, её не обоснованность повода, но сладость процесса больше занимала. Комбинаторские способности у неё, конечно, были похуже, чем у Остапа Бендера, и в каком направлении теперь давить она не представляла, а потому принялась давить сверху. Даже не давить а топтаться. Потом во вкус вошла, какой-то зажигательный ритм подобрала и начала в такт ему подпрыгивать да вприсядку прохаживаться, даже похрюкивать при этом от удовольствия, периодически издавая визги, подобные тем, которые вы слышите или производите во время своих отрывайчиков.

Учитывая комплекцию патронессы Протопанорамикса, ощущения у него при этом были как у железобетонной сваи, от которой добивается снисхождения копёр. Само собой, начал он придумывать, как эту хореографию прекратить.

– Да утихомирься ты! – дружелюбно обратился он к жабе. Наиграется Цезарь с Вирценгеториксом, да и отпустит. Даже ещё и управлять провинцией может поставить, потому как без местных кадров в местной администрации никак нельзя. Так уже не раз в мировой истории бывало. Вон, хоть Кир второй с Крёзом так поступил. Правда, того перед этим Солон одной философии научил, но ведь я тоже Веню кое-чему наставлял. Он хлопчик смышленый, на ходу схватывал. А коли Веня снова в чинах окажется, то мы своё вернём, даже с процентами за просрочку.

Малообразованная и широконевежественная жаба на эту горбуху и повелась. Верней, сделала вид, что поверила, потому что выгоду свою в том почуяла. И то – при своей исключительной дородности любви к физическим упражнениям она не испытывала и долго отплясывать джигу не могла. Потому рада была выйти из воспитательного процесса, не потеряв лицо. Очень не любила чего-либо терять. Вот чужого хапнуть – это всегда пожалуйста, отчего не отсутствие лица, но двуличность была её обычным состоянием. К тому же, до сих пор казалось, что её тупость не имеет границ, но вот Протопанорамикс своей наставнице эти границы отыскал и показал, и даже перекарабкаться через них помог. Можно сказать, новые светлые горизонты познания для неё открыл, ведь до того жабьи горизонты познания по светлоте больше горизонты заброшенной шахты напоминали.

Отвлеклась жаба от танцев, начала в новом состоянии просвещённости обживаться. Первым делом ногами потопала, проверяя на прочность основательность новых знаний. (Протопанорамикс, на чердаке которого это новоселье праздновалось снова чувствительно поморщился). Состояние просвещённости и посвящённости жабе крайне понравилось. Даже с деятелями истории и великими мудрецами на одной доске себя почувствовала – с Платоном да Аристотелем, не говоря уже о тех, кто помельче, вроде Анаксагора. Однако, кто из великих мира сего склонен признать, что не своим талантам, но посторонней помощи обязан своим возвышением? Не прониклась жаба благодарностью к своему гуру, но, напротив, желая показать, кто в доме хозяин, прежде, чем откинуться на боковую после трудов праведных, сочла необходимым грозно его постращать.

– Смотри у меня! – сказала она. – А то я тебя, чёрта, знаю! Но в случае чего – припомнится тебе сегодняшнее катание на моём горбу.

В ответ на это Протопанорамикс, конечно, сразу же активно начал выражать свою лояльность возгласами: Да рази ж я когда… Да ни в жисть! – в общем произнёс всё то, что традиции предписывают восклицать всем желающим продекларировать свою исключительную порядочность, и, выражая полную готовность следовать полученным директивам, согласно закивал всем своим организмом с такой самозабвенной почтительно-угодливой энергичностью, какой от него и многоуважаемые боги дождаться ещё не удосуживались. А уж глаза он при этом выпучивал ещё на полсантиметра усерднее, чем при охмурении Вирценгеторикса. Удовлетворённая этими верноподданническими изъявлениями, жаба зевнула с таким звуком, что экзальтированная банши, которая, подобно всем фанаткам, была готова круглосуточно отираться вблизи кумира, мгновенно отреагировала мыслью: А тому ли я дала… – обещание любить? – в смысле: к правильному ли маэстро нацелилась на мастер-класс набиваться? После чего, очарованная волшебным голосом нового вокалиста, сошла со сцены, подобно Буриданову ослу не зная, в каком направлении теперь устремить свои чаянья. А успокоенная сознанием исполненного долга жаба вскоре тоже решила прекратить свой мониторинг экономической деятельности подконтрольного друида, составила тёплую компанию беспробудно дрыхнущей совести религиозного лидера и сменила ехидное хрюканье да грозное рыканье на хоть и не ласкающий слух, но вполне миролюбивый храп.

И остался Протопанорамикс один на один со своими проблемами и переживаниями. Но об этих страданиях не молодого Вертера, но уже основательно поношенного в океане житейских бурь служителя культа мы расскажем в следующей главе.

А. Пензев

*Кардо и декуманус – улицы главного перекрёстка римского поселения.

**Аве, цезарь … (цезарь с маленькой буквы это титул, как и производное от него наше слово «царь») – это гладиаторы кричали попозже, в честь первого императора Октавиана Августа. А Юлий Цезарь был диктатором, императором стать не успел.

Правда, какой он Цезарь? Он жил в эпоху классической латыни, когда звука «це» не было ещё, только «ка». Да и в слове Caesar всем знакомый по слову tabulettae (таблетки) дифтонг “ae” ещё произносился полностью, не как «э». Так, что немецкое слово «кайзер» больше всех похоже на подлинник. А сильней всех над ним поиздевались итальянцы. Так, старая калоша, на которую польстился СССР в качестве репарации, погубившая сотни жизней моряков под именем линкор «Новороссийск», у итальянцев называлась «Джулио Чезарэ». Но это явление известно в лингвистике: быстрее всего язык меняется в месте своего возникновения, в активной зоне. По окраинам могут сохраняться древние варианты. Так в Русском Устье на Индигирке законсервировался язык времён Ивана Грозного.