Дискуссия о смертной казни ...

Автор блога ИСТОРИЧЕСКИЕ  НАПЁРСТКИ

Вчера началась ... нет, вышла на новый виток общественно-политическая говорильня о возвращении в правовое поле России смертной казни. Из прозвучавшего буквально сразило заявление члена консультативного Совета по Правам человека при президенте Евы Меркачевой:

«Нельзя возвращать (смертную казнь в РФ)… Те террористы, которые сейчас находятся в колонии для пожизненно законченных, являются субъектами для серьезных научных исследований. К ним приезжают ученые, доктора наук, которые их опрашивают, чтобы понять суть, природу терроризма, чтобы найти методы воздействия на них, которые позволят переключить их убеждения и вообще разобраться, где этот механизм»

Вот так. Комфортный полумрак, ненавязчивая музыка, удобная кушетка и лежащий на ней пациент, у которого маститый доктор наук неспешно выведывает «природу терроризма». Такую картинку нездоровое воображение вдруг нарисовало. Хотя, глядя на расквашенные физиономии захваченных четырёх упырей, устроивших массовое людобойство в «Крокус Сити Холле» и послушав короткие диалоги силовиков с этими нелюдями ... короткий вопрос госпоже Меркаевой сформулировал: вы с какой планеты в СПЧ упали, дорогие любители прав и правозащитники? «Переключатели убеждений», [censored]

Но Государственная Дума зашевелилась, не знаю насколько готова далеко пойти. После поручения Вячеслава Володина создав под железным управлением несгибаемой Ирины Яровой «межфракционную рабочую группу по анализу законодательства в части применения смертной казни и миграционной политики. Посмотрим, хотя зная позицию Конституционного Суда, в юрисдикции которого аккурат и находится вопрос высшей меры наказания и даже думского конституционного комитета под водительством Павла Крашенинникова, –- сомнительно надеяться на положительный исход.

Аудитория канала догадывается (уверена) о позиции автора по данному вопросу. Скажу больше: принадлежу к вполне определённой социальной группе, где разночтений о высшей мере социальной справедливости вообще не существует, 99 процентов и девять в периоде скажут: смертная казнь является единственным инструментом возмездия и воздаяния за применение оружия против беззащитного и слабого, особенно если речь идёт о женщинах и детях. Так рассуждают люди, знающие об оружии, умеющие его применить, обладающие личным опытом столкновений с нелюдями с полным отсутствием морально-нравственных механизмов торможения психики.

Прекрасно осведомлён на приличном научном уровне, что наличие в законодательстве статей о смертной казни не останавливает тяжкие преступления против личности, терроризм, экстремизм и прочие вывихи социальной жизни любой страны, если там не царит хрестоматийный полицейский диктат или идеология тотального контроля за жизнью граждан. Столь же хорошо известно, как несовершенное (расширительное на усмотрение судей) законодательство способно вольно трактовать отягчающие и смягчающие обстоятельства преступлений. И о пресловутой «судебной ошибке» наслышан до крови из ушей. Но продолжаю стоять на позиции сторонника смертной казни, как высшей мере земной справедливости.

О природе

Объяснюсь с точки зрения немного понимающего в историю. Не собираюсь затевать научный спор о рациональных и теологических аргументах, они безусловно интересы, но не более. Начнём с «мотивации». И ответим на простой вопрос, от которого старательно отворачиваются все наши казённые люди. Стараясь голым популизмом и надуванием щёк затеять негодную дискуссию, дать возможность добрым русским людям выпустить пар.

А затем вопрос высшей меры наказания стыдливо замести под ковры. Россия смертную казнь отменила ... не по гуманистическим соображениям, результатам проведённой научно-практической дискуссии законодателей/правоприменителей, не опираясь на судебную статистику. А покорно и тупо выполнив данное требование Совета Европы в процедуре принятия нашей страны в «семью цивилизованных народов». Всё. Точка.

Больше никаких обоснований и показаний не было, а последующая тошнотворная интеллектуальная игра либераствующих «правозащитников» стала частью государственной информационной политики. Вытравливая из добрых русских людей многовековой социальный инстинкт. Если хотите – подрезая подсознательные культурно-исторические корни. Берущие начало из почти мистического «судебного поединка» Древней Руси (когда языческие боги определяли виновность/невиновность) – заканчивая сложными ритуалами страшных и публичных казней кровавых татей, мятежников и разбойников. Бросивших своими поступками вызов государству и народу.

Психология момента применения смертной казни одинакова для всех человеческих цивилизаций (даже изолированно развивавшихся). Как только они достигали уровня централизованного состояния организации социума. Хоть китайцы, хоть ацтеки, хоть ближневосточные, месопотамские, архаичные номадов или индийские способы общежития избавлялись от родоплеменного кодекса «сохранения мира» и примата кровной мести. Вопрос воздаяния и высшей справедливости вышел за пределы узкого круга общин, начал рассматриваться через призму религии и помазанников Божиих.

Средневековье окончательно оформило действо аутодафе и казней при огромном стечении народа, как нерушимую связь пастырей и паствы, подданных и государя. Именно поэтому наиболее активная и экзальтированная часть досужей публики подкидывала хворост в костры инквизиции, забрасывала нечистотами вереницы идущих на эшафот преступников, добровольно выступала помощниками палачей. А смотрящие за сложными ритуалами лишения жизни толпы молчаливого большинства осознавали, что являются соучастниками как открытого судебного процесса (слушая показания или признания казнимых), так и грядущего смертоубийства.

Некоторые общества возвели в абсолют массовое вовлечение народных масс или определённых социальных групп в процесс «заклания преступника», стоит вспомнить практики побивания камнями, отдачи преступников на растерзание толпе или семьям жертв, расстрелы воинскими подразделениями. А «цивилизованная Европа», несмотря на принятие христианства ... так и осталась языческой в вопросах практик смертной казни и тяжких наказаний.

Публичное приведение смертного приговора всегда назначалось на праздник, сопровождалось народным гуляньем или карнавалом. Где каждый чувствовал, что жертва принесена и принята, живые очищены перед Господом, потому должны веселиться. Оборотной стороной такой «жертвенной медали» стали кровавые практики обретения счастья через жертвенные мучения. Самобичевание, побивание себя хлыстом и розгами, прочие странные упражнение перед Распятием. Называемые «подвигами во имя Веры».

Чем сильнее становилось государство как таковое, тем сильнее оно стремилось замкнуть на себя подсознательную тягу подданных к высшей справедливости, принесению искупительной жертвы за творимые преступления. В конце концов придя к формуле: злодеяния без разрешения суверена (благословения церкви или религиозных лидеров) – караются, а решение о лишении жизни принадлежит специальным органам власти. Именно они на уровне сакрализации публичных казней и создания многоуровневых шоу с истязаниями добивались зримого воплощения истины: Господь (посредством своего помазанника на земле) – не только любовь, всепрощение, но и карающий жестокий меч. Читаем матчасть св.Павла в Послании к Римлянам.

Со временем превратившийся в стерильную медицинскую и очень непубличную процедуру, как только Европы заболели куртуазностью, манерами избыточной стыдливости и гуманизмом. Казни спрятали за высокие каменные стены тюрем от людских глаз, а потом начали отменять. Для себя, конечно, продолжая зверствовать в колониях до середины ХХ века.

Свой путь

Во времена языческие и становления христианства на Руси действовал принцип узаконенной кровной мести. Где главенствующим принципом считалась неотвратимость наказания. В части тяжких преступлений «Русская Правда» сообщала: «Убьет муж мужа, то мстить брату брата, или сынови отца».

Если близкой родни не было, мстителем выступала княжеская власть, но жизнь не отнимала – брала «виру» (денежный штраф). Если денег или имущества у преступника не было, отдавала осуждённого истцу-обвинителю в рабское состояние «до искупа» тяжким трудом. А последние пережитки кровной мести были отменены на княжеском Вышгородском Съезде 20 мая 1072-го сыновьями Ярослава Мудрого. На Русь постепенно приходила Византия...

Если князья подходили к вопросу смертной казни исключительно практично, предпочитая «сохранять христианские души» путем монетизации даже самых страшных преступлений против личности (за исключением фактов измены и мятежа), то Церковь взялась за проблему более основательно. Сжигая язычников-волхвов, либо спятивших людоедов во время случавшихся голодных лет. Но со временем встал вопрос о рецидивистах, именно поэтому светская власть начала с подобным явлением бороться безжалостно, вернув в правовое поле официальную смертную казнь. О чём свидетельствует Двинская Уставная грамота 1398-го года, санкционирующая казнь через повешение воров, попавшимся трижды на «горячем».

Через неполные сто лет список высшей меры наказания расширился, расплачиваться жизнью пришлось грабителям церквей и святотатцам, конокрадам, поджигателям и «соглядатаям» во время войн. А Судебник 1497-го года уже казнит смертью огульную клевету, разбой, тяжкие убийства с грабежом. Дойдя до Судебника 1550-го во времена Ивана Грозного, когда публичные наказания кнутом, прочие публичные истязания и казни стали довольно частыми явлениями. Относительно частыми для русского общества, «просвещённую Европу» в расчёт не берём, показатели несравнимы.

Но тенденция становилась ясной: государство при московских царях становится всё более централизованным, теперь частное дело «лихаго дела» супротив частного лица начинает признаваться злодеянием против всего государства. Следовательно, и наказание отходит в царскую юрисдикцию (категорически запрещая самосуд), а Судебники начинают использовать формулу «закоренелого зла», от которого необходимо ограждать общество.

Так появился процессуальный термин «сыск», тем самым власть брала на себя инициативу и ответственность по поимке и выявлению преступников. Само собой, только государство имело право выступать обвинителем в особо тяжких деяниях, применяя в дознании пытки. А виды смертной казни варьировались в зависимости от статей обвинения, XVII век их подробно описал в Судебниках и правоприменительной практике:

Отсечение головы было наиболее частым и распространённым, следовало за общим решением казнить без уточнения «безо всякие пощады».

Повешение применялось за разбой, вооружённый грабёж, предательство и шпионаж в сторону врага. «Особо отличившихся» подвешивали не за шею на пеньковой верёвке, а за рёбра на железный крюк, подвергая длительной и мучительной смерти.

Случалось и довольно редкое «утопление», вид казни за массовое и жестокое преступление. Таким же способом каралось в провинциях отце – и матереубийство по древним Судебникам. Когда связанного приговорённого помещали в мешок вместе с петухом, котом, собакою и ужом/гадюкой. Так же архаично казнили супружниц, убивших своих мужей. Их связанными закапывали по плечи в землю, заставляя умирать от жажды и голода.

Фальшивомонетчикам была одна дорога в ад – через общую практику евразийской казни заливания в глотку расплавленного металла. В 1672-ом «милостивым решением государя» подобную жуткую экзекуцию заменили на более «гуманную» ... начали отрубать обе ступни и левую руку.

Самой постыдной казнью считалось четвертование, применялся данный вид казни только в отношении государственных преступников, покусившихся на царскую власть путём обмана, мятежа, попытки дворцового переворота. Пошедшими за такими «самозванцами и бунтовщиками» был уготован кол, на котором осуждённый умирал ну в очень страшных муках. Во времена Петра Первого его часто заменяли «колесованием», разбивая все крупные кости скелета железным колесом и подвешивая изуродованного преступника на него для мучительной смерти от болевого шока и обезвоживания.

Ну а Церковь предпочитала бороться за свою абсолютную власть над паствой сожжением еретиков и покусившихся на церковное имущество инородцев.

То есть, вместе с централизацией царской власти – шли процессы ужесточения статей судебных уложений, карающих смертью действительных и мнимых врагов государства. Логичное продолжение масштабирования, когда с каждым десятилетием держава прирастала землями, собственным населением, новыми подданными-иноземцами, как следствие – непонятливыми «лихими людьми», желавшими жить прежним укладом. Либо спешившими привнести в патриархальный уклад Руси новомодные европейские ценности.

Именно поэтому в Соборном Уложении царя Алексея Михайловича главным смыслом законодательства становится явное устрашение в бесконечно повторяющихся фразах «и другие примут страх» или «чтоб иным на то смотря не повадно было». С ветхозаветной прямой логикой воздаяния: за убийство – смерть, за фальшивомонетничество – раскалённый металл в глотку, за поджог – сожжение, за увечья – встречное равнозначное увечье по суду. Так смертная казнь пришла в 55-60 статей Уложения Алексея Михайловича, численный разброс говорит о несовершенстве медицины того времени, когда от «побития кнутом до беспамятства» или членовредительства гарантированно умирали.

Помогла такая показная жестокость к преступникам? Ничуть. Уже во времена Петра Великого городские площади собирали на публичные казни всё меньше и меньше народа, люди пообвыкли и стали воспринимать смертоносные экзекуции элементом уклада и городского бытия. Из элемента устрашения истязания «лихих людей» стали зрелищем для праздношатающейся публики, важными повседневными делами не занятой. А государство тем временем закручивало гайки централизации всё туже, страшными преступлениями начали считаться любые царские письменные и устные указания.

На каторгу улетали вообще без всякого разбора, за плохо выделанную обувь или сукно, некачественный хлеб. «Смерть без всякой пощады» настигала чиновников за коррупцию и утайку «податных душ» во время переписи, дворян за неявку на службу, посягательство на государевы угодья, несвоевременную доставку почты, праздность в решении строительных, торговых и военных дел. Смертная казнь (по европейским образцам) приходит в армию, высшая мера наказания назначается в ста двадцати двух случаях (при наличии всего двух сотен положений Уставов). Появляется невиданный доселе метод «аркибузирования», командный расстрел из огнестрельного оружия.

Точку в жестокой эпохе Петра Великого с сотнями видов казней за преступления положила Екатерина Великая, начав длительный вековой процесс «гуманизации уголовного права» Российской Империи. Нахватавшись в переписке с Вольтером западных прогрессивных идей – металась в момент оглашения приговора самозваному государю-императору Емельяну Пугачёву. У которого в приговоре значился всего один вариант расплаты за государственный мятеж – четвертование. Дилемму государыни решил сообразительный палач, отрубивший бунтовщику сначала голову...

Так начала главенствовать теория царствования беззаботной дочери Петра Первого – Елизаветы Петровны, которая постановила ... смертная казнь должна служить не устрашению, а исправлению. В XIX век Россия вошла самой толерантной державой мира к самым страшным преступникам, за время правления Александра II (26 лет, на минутку) не было приведено в исполнение ни одного смертного приговора, их заменяли на бессрочную каторгу.

А порой ... на ссылку, если речь шла в дворянском сословии. С 1805 по 1891 год было казнено около 300 человек, но всплеск «реакции и террора» пришёлся на 1905-1907 гг., когда через «столыпинский галстук» и расстрелы прошли четыре тысячи бунтовщиков, убийц и революционеров. О периоде Советского Союза нет нужды начинать набивший оскомину спор о «кровавых репрессиях» и расправах над «инакомыслящим» – то тема даже не статьи, а фундаментального научного исследования на много и много томов.

Не суть, смертная казнь в России оказалась «заморожена» под влиянием именно западных псевдодемократических «ценностей», уведя дискурс из суверенного права России распоряжаться законами высшей социальной справедливости и государственной целесообразности – в болтовню лицемеров и мерзавцев, для которых мир разделён на страны «золотого миллиарда» и все прочие. Когда можно манипулировать любыми понятиями морально-этического характера, при этом в «цитадели демократии» практиковать жуткие виды казни типа электрического стула, мучительных химических инъекций.

Выводы

Несмотря на образ «кровавой, деспотичной и кровожадной» России, старательно рисуемый со времён Ливонской Войны – абсолютно все научные исследования уголовного права единогласно говорят: на фоне творящегося всё это время правового беспредела Запада – Россия выглядела робкой овечкой по отношению к людобоям и маньякам, мятежникам и бунтовщикам.

Прежде чем рассуждать о «русской деспотии», необходимо ознакомиться с цифрами казнённых во Франции, Англии и Германии в семнадцатом, восемнадцатом, девятнадцатом столетиях, а потом начинать чернить наших царей с императорами. Даже самое жестокое Уложение 1649-го года ... это просто Ода толерантности к уголовным и государственным преступникам.

А сегодняшняя дискуссия о смертной казни ... он сводится к простым аргументам «за» и «против». Начну с последних:

● смертная казнь является актом негуманного обращения с задержанными, подавленными морально и ограниченными физически несчастным людям. Правосудие здесь выступает актором преднамеренного, тщательно организованного убийства, что морально оправдывает казненного;

● смертная казнь не может стать причиной «страха смерти» для мотивированного и закоренелого преступника, а слабого психикой заставит лишь более тщательнее готовиться к своему злодеянию;

● смертная казнь недопустима, поскольку никто не имеет права отнимать жизнь, она пережиток «Средневековья» и вообще ... не даёт возможности раскаяния. И да ... пресловутая судебная ошибка существует;

Что говорят сторонники смертной казни: должен действовать древнейший принцип «око за око», высшая мера наказания обязана служить предупреждением и устрашением для собравшихся пойти на тяжкое преступление индивидов. Пожизненное заключение не является «возмездием и воздаянием», а всего лишь более низкой по морально-этической шкале «местью». Тем более, обременительной по бюджетным затратам, оскорбительной для близких и родных пострадавших.

Не собираюсь заниматься морализаторством или настаивать на кровожадности правосудия, всегда оперирую собственными жизненными наблюдениями или примерами «живой истории» со слов уходящих поколений. Для себя сформулировав несколько простых аксиом. Не будь сталинских репрессий 1937-1938 гг. – Советский Союз получил бы более страшный разгром в первые годы войны, пока методом проб и ошибок не очистился от прожектёров в РККА и военной промышленности, органах власти и партийного контроля.

Не будь завуалированного приказа Верховного Главнокомандующего в 1999-ом «мочить в сортирах» ... Северный Кавказ истекал бы кровью долгие десятилетия под вой либеральной прессы, как в царские времена. Но служивые поняли психологию момента, потому пленных в той победной войне было до статистического неприличия мало, несмотря на публичную отмену смертной казни в угоду приобщения к «западным ценностям». Угадайте, почему. Дело в том, что русские люди нутром чувствуют предел всепрощения и морали, они прекрасно знают на уровне подкорки: русский без государства – не жилец, а мгновенно растворяющийся и ассимилирующийся химический элемент.

Мы не может создавать «диаспор» в чужеродном окружении, долго хранить уклад и традиции. А способны существовать только в неуютном (порой) и очень жёстком государственном устройстве централизации, где «строгость законов смягчается необязательностью их исполнения». Если у гражданина и подданного полный порядок с головой и морально-нравственными ориентирами. Поэтому ... когда в адрес упырей-людобоев из «Крокус Сити Холла» начинают лепить чуждые нашему укладу принципы «мести», а не справедливого «возмездия» ... начинаю чуть нервничать. Где здесь может «судебная ошибка», господа гуманисты? Найдёте ответ – посудачим. Времена бывают разные, значит и законы тоже обязаны под них строиться.