Грамота.

— Это чего вы тут столпились?
Князь Буян прищурился, глядя на бояр. Те стояли кучкой перед входом в княжеские покои и переминались с ноги на ногу.
— Дел, что ли, нет? Или хотите чего?
— Нам, князюшка, грамоту прислали. Методическую, из тридесятой демократии.
— Опять будете просить срамные парады разрешить? Дурни, я же вас жалею — побьёт вас народ, и хорошо, если не до смерти. Особенно если на День богатырей разрешу.
— Да нет, — бояре потупились, — другое пишут. Мол, тиран ты и деспот. Нелегитимный, стало быть.
— Свергать, что ли, пришли? — князь отечески улыбнулся. — Ну давайте, я это люблю. Только погодите, я палача Кондрата кликну, он давно без дела скучает.
— Не получится, княже. Мы твоего бирюча напоили, чтобы ты волю свою не объявлял. А балкон, с которого ты народу речи толкаешь, заколотили. Вот такими гвоздями!
— Забанили, стало быть? — усмехнулся князь, ввернув новомодное словечко.
Бояре закивали.
— Прости, княже. Но так в грамоте методической написано.
— А ежели я богатырей кликну?
Бояре зашумели.
— Это тирания!
— Нельзя оппозицию богатырями!
— Санкции!
Вперёд вышел боярин Свиньин.
— Прости, княже, но богатырей не получится. Воеводу ты по делам отправил, а дружине мы бочку вина выкатили. Сказали, за твоё здоровье выпить.
— Смотри-ка, подготовились на этот раз. А народу что скажете?
— Что ты, князь, старенький стал да править утомился. И выборы объявим. Вот, скажем, Свиньина и выберем.
— А не боитесь, что вас на колья посадит? Не любит вас, бояр, народ.
— В грамоте методической пишут, что народ нас обожает.
— Врут же! Кого третьего дня на базаре тухлой брюквой закидали?
— Это богатыри переодетые были! — зашумели бояре. — Ты, княже, их специально подослал!
— Не может простой народ так метко брюквой кидаться! — взвизгнул Свиньин, у которого виднелся фингал под глазом. — А меня любят! Мне все холопы так и говорят, мол, обожаем тебя, боярин, только пороть не надо.
— Это ты, князь, нас не любишь. То налоги с нас собираешь, то штрафы всякие.
— А на той неделе отравить меня хотел! — заверещал Свиньин. — В зелено вино мне отраву подсыпал. Я ведро выкушал и болел потом долго.
— Прямо сам, лично?
— Сам! — Свиньин завыл фальцетом. — Холопы мои говорят, видели, как ты по двору моему пробегал в платье басурманском.
— Я?!
Князь даже икнул.
— Окстись! Если бы я тебя убить хотел, то богатырей послал, и все дела.
— Это потому что ты коварный деспот.
Князь Буян обвёл тяжёлым взглядом бояр.
— Добрый я сегодня. Последний раз предлагаю: если сейчас разойдётесь, никого казнить не буду. Ну, кроме Свиньина, достал он меня хуже горькой редьки.
Бояре дрогнули, но Свиньин гаркнул на них, и толпа осталась на месте.
— Так, значит?
Недобро улыбнувшись, князь снял с пояса мухобойку. Взмахнул со свистом и шлёпнул по ближайшей стенке. После удара остался глубокий след.
— Ладно. Богатырей, говорите, споили? Так и сам справлюсь. Что я, бояр, что ли, не лупил?...
Когда на шум в тереме прибежали богатыри, то с трудом оттащили князя от бояр. Буян гонял их по палатам и нещадно лупил мухобойкой.
Уже после князь одних отправил в острог, других, самых битых, простил. Только боярина Свиньина не нашли. Говорят, сбежал в самом начале драки, а после видели его на границе в басурманском платье. Бают, живёт теперь в тридесятой демократии, ходит на срамные парады и всем рассказывает, как пострадал от страшной княжеской мухобойки.
И только народ неодобрительно шушукался на кухнях: «Вот поэтому наш князь и не стал до сих пор царём. Где это видано, чтобы царь лично мухобойкой махал? И голову никому не срубил. Нет, не царь наш князь. Не тянет, родимый».

(с) Александр "Котобус" Горбов
Книга "Таблетка от понедельника"