Драматические события на Ближнем Востоке после 7 октября 2023 года — «Потоп аль-Аксы», война в Газе, падение режима Асада в Сирии — привели к кардинальным изменениям в геополитической структуре региона. Их анализу уделяется огромное внимание, однако за рамками рассмотрения остается весьма специфическая область, а именно — исламское измерение геополитики

Между тем ислам является неотъемлемой частью истории и политики Ближнего Востока. Без учета того, что принято называть «исламским фактором», невозможно адекватно оценить происходящие здесь процессы и прогнозировать их развитие.
Попробуем взглянуть на ситуацию через эту призму.
Прежде всего следует констатировать: ислам является средой, генерирующей множество разнообразных политических концептов, теорий и практик. Эта религия служит основой для постоянного и весьма активного творчества — социального, политического, экономического.
Это творчество порождает конкуренцию. И можно выделить, как минимум, три ведущих модели, претендующих на лидерство в исламской умме: саудовская, турецкая, иранская. (Существует также азиатская — индонезийская и малазийская, но она к тому, что происходит на Ближнем Востоке, прямого отношения не имеет.)
Взгляд на нынешний ближневосточный кризис с точки зрения конкуренции исламских моделей дает возможность увидеть достаточно однозначную динамику: турецкая модель выигрывает борьбу у саудовских и иранских соперников.
Проигрыш аравийского ислама: десакрализация палестинской проблемы
Трагические события в Газе и реакция на них со стороны аравийских монархий показала, что для арабских (аравийских) элит палестинская проблема не имеет значимого исламского измерения. Начать с того, что, с точки зрения аравийцев — родоначальников ислама, главные святыни — это Мекка и Медина, а они находятся под зашитой дома Аль Сауд. Что касается Палестины и ее части — Иерусалима, то они к Аравии, колыбели ислама, прямого отношения не имеют. Конечно, иерусалимская мечеть Аль-Акса — это «первая кибла» (место, к которому обращаются во время молитвы) мусульман, но у этого священного места есть свой покровитель — король Иордании, а следовательно, на нем и ответственность. Да к тому же Иерусалим — город трех религий; ислам не может претендовать на монополию здесь.
Думается, такое отношение к Палестине создало атмосферу, в которой стало возможным заключение «соглашений Авраама», своего рода «дух Авраама», который пришелся по вкусу аравийцам. С подписанием этих арабо-израильских «сделок» палестинская проблема превратилась в помеху на пути нормализации отношений с еврейским государством. Причем помеху, создаваемую, в общем-то, своими же братьями — арабами, с которыми, по мнению богатых шейхов, в конце концов можно договориться, сторговаться. Главное — не придавать проблеме экзистенциального или религиозного смысла. Отсюда — ориентация аравийцев на работу со светскими палестинскими властями, но ни в коем случае не с Движением исламского сопротивления (ХАМАС) и ему подобными.
Между тем, для конкурирующих исламских моделей — Ирана и Турции — палестинская проблема, не являясь «семейным» делом, носит ярко выраженный религиозный характер. Для Тегерана и Анкары борьба палестинцев за свою землю — это часть борьбы за Иерусалим, которому грозит «иудаизация», за сохранение мечети Аль-Акса, на месте которой может возникнуть новый Иерусалимский храм иудеев. То есть вопрос — не в Газе как таковой и даже не в создании Палестинского государства; вопрос — в неприкосновенности мусульманских святынь. Именно на этой основе турки и иранцы вырабатывали и проводили каждый свою политику. Для уммы такой подход выглядит гораздо более правильным, а «дух Авраама» попахивает отступничеством.
Эрозия ваххабизма
Среди причин, обусловивших проигрыш саудовской модели ислама, нужно указать и на процесс эрозии изначально исключительно строгих, жестких, «пуританских» ценностей, правил и установлений традиционного для Саудовской Аравии ваххабитского учения. Старт этому процессу дали реформы наследного принца Мухаммеда бен Салмана, и сегодня Саудовское королевство едва ли может считаться эталоном религиозности и нравственности.
Реформы молодого кронпринца стали ответом на давно возникший вопрос о том, как ваххабитский ислам (и ислам в целом) соотносится с модернизацией общества и экономики, с развитием технологий, со свободами, присущими современному обществу, с неограниченными информационными потоками и т.д. Исторический опыт показывал, что ваххабизм выступает как мощный тормоз любого прогресса, и неудивительно, что представитель нового поколения аравийской элиты решил это исправить. Однако, представляется, что, лишив ваххабизм его традиционной строгости, он выхолостил его, лишил характера, специфики. В результате ислам в КСА (и в еще большей степени в ОАЭ) стремительно превращается в некое подобие «туземного религиозного ритуала» на западный манер, лишенного сакрального смысла, а значит, и привлекательности и авторитета в глазах мировой уммы.
В этих условиях значимым становится фактор соперничества между КСА и Катаром. Доха неслучайно на региональной арене выступает партнером Тегерана и Анкары, но не союзником Эр-Рияда. Дело в том, что катарский правящий дом Аль Тани именно себя считает истинным последователем ваххабизма, обвиняя саудитов в том, что те не по праву присвоили себе это учение и исказили его. Эта деталь немаловажна, она лежит в основе раскола между КСА и Катаром, не дает возможности аравийским монархиям выстроить единый политический и духовный, религиозный фронт в конкурентной борьбе с соседями.
На этом фоне исламские модели в Иране и Турции выглядят совершенно иначе. Иранский и турецкий опыт убеждают, что ислам совместим и с институтами представительной демократии, и со свободой выражения мнений, и с научно-техническим прогрессом, и с культурной модернизацией. И при этом он способен не утратить своего характера, не отступать под напором современности и не подстраиваться под требования «новых веяний», а напротив, перерабатывать эти новации и встраивать их в мусульманские по своей природе общества.
Конечно, и иранскую, и турецкую социально-политические системы можно критиковать с точки зрения западных стандартов, однако для уммы они выглядят куда более демократичными и справедливыми, нежели аравийские монархии. Но самым важным представляется тот факт, что бесспорные успехи турок и иранцев в экономике, освоении новейших технологий, в военной сфере, их способность на равных говорить с Америкой, с Западом в целом, с Китаем, с Россией, — все это в глазах уммы доказывает, что ислам — не тупик (как казалось еще несколько десятилетий назад). Что эффективные модели исламского развития — существуют, и что мусульмане не обречены жить с единственной опорой на нефть как «дар Всевышнего».
Отступление Ирана
Нежелание аравийцев втягиваться в кризис, разразившийся на Ближнем Востоке после 7 октября 2023 года, превратило регион в поле стратегической игры между Турцией и Ираном. При этом Тегеран принимал в событиях самое активное участие, дело дошло до обмена ударами с Израилем. Турция же сосредоточилась на действиях в информационном и политическом пространстве.
По итогам войны в Газе и ее распространения на Ливан, за чем последовало падение режима Асада в Сирии, видно, что турецкая стратегия оказалась более продуктивной. Иран был вынужден отступить. Однако думается, что его отступление было бы неправильно трактовать как поражение, тем более — поражение иранской модели ислама.
Напротив, за все время войны в Газе Иран своим прямым участием в ней создал исключительно эффектный и привлекательный образ: персы-шииты как единственная реальная опора и надежда для арабов-суннитов на Святой земле. Этот образ стирает этнические и сектантские границы, мешающие умме объединиться перед лицом врагов ислама и мусульман, и делает Иран и его исламскую модель не просто приемлемой, но и желанной.
Данное обстоятельство, тем не менее, не отменяет того факта, что «на земле» Иран отступил, оставив победу Турции. И тут принципиально важно: Иран не смог перейти ту грань, что отделяет его межгосударственный, геополитический конфликт с Израилем от «священной войны» во имя защиты ислама.
Но эту грань смогла перейти Турция. Не сделав, по сути, ни единого выстрела, она развязала настоящую информационную войну — не против государства Израиль, но в защиту мусульман от «банды преступника Нетаньяху». И эту войну она выиграла, сформировав образ бескомпромиссного защитника мусульман, борца за справедливость.
Новая Сирия как главный козырь турок
Однако главная победа была, безусловно, одержана Турцией в момент, когда в Дамаске пал режим Асада и власть в стране перешла в руки протурецких исламистов. Это событие без преувеличения можно назвать историческим, и вот почему.
Дело в том, что здесь Турции удалось привести к власти силы, признанные на мировом уровне террористическими («родословная» группировки под предводительством аш-Шараа/аль-Джулани хорошо известна). Конечно, можно сравнить ситуацию с Афганистаном, где к власти также пришли террористы -талибы (движение Талибан, террористическая организация, запрещена в России). Но, в отличие от них, сирийская ХТШ (Хайат тахрир аш-Шамм, террористическая организация, запрещена в России) не пришла в столицу в результате долгой войны и не была приведена некими «закулисными игроками». Она вполне откровенно выступила как марионетка в руках Анкары.
Но самое важное в том, что Анкара же взяла на себя ответственность за легализацию новой сирийской власти. То есть впору говорить о «перевоспитании» вчерашних террористов и превращении их в «нормальных» политиков и администраторов. Это — нечто вроде «приручения дракона», эксперимент, за который не брался еще никто.
Насколько можно судить, турки занялись подготовкой к нему в Идлибе, где под их управлением велась «перековка» боевиков ИГИЛ (террористическая организация, запрещена в России) в носителей турецкой модели исламского госстроительства. И теперь следует ждать, что в Сирии будет создаваться витрина, своего рода «экспортный вариант» турецкого ислама.
Но этим дело не ограничивается. Если эксперимент по «перевоспитанию» исламистов удастся в Сирии, то Турция не просто вернет себе утраченные по итогам Первой мировой войны сирийские земли. Она докажет, что турецкая модель ислама способна сделать из террористов «хороших парней», «правильных» политиков. А значит, что она приемлема для любых, самых сложных условий и в современном мире для нее нет нерешаемых проблем. И что для избавления Ближнего Востока, Азии, Африки от «исламистских» террористических сил и группировок, наводящих ужас на весь мир, необходимо обратиться за помощью в Анкару. Только здесь дадут ответы на все вопросы, а не в Эр-Рияде и Тегеране!
Турция на пути к халифату
В изложенной нами логике совершенно оправданным становится вывод: Турция под руководством Реджепа Тайипа Эрдогана нацелена на реализацию не только неоосманского проекта, но и на возрождение халифата.
Напомним, что Османский халифат просуществовал с 1517 по 1923 годы, а окончательно был упразднен в 1924 году. После этого мусульманская умма осталась без общепризнанного главы, без законного преемника основателя Ислама — пророка Мухаммеда. До сих пор никто из мусульманских правителей (законных или самозванцев) не смог получить титула халифа. И едва ли будет большим преувеличением предположить, что президент Эрдоган стремится вернуть этот великий титул правителям Турции — наследницы Османской империи.
В этом контексте Сирия становится не просто геополитическим приобретением, плацдармом для дальнейшей экспансии. Это — шаг на «большом пути» во имя ислама. Неслучайно появился лозунг «Дамаск — это ворота в Иерусалим!». А это, в свою очередь, может означать, что этот священный город (Аль-Кудс) должен находиться под турецкой, а не иорданской (хашимитской, арабской) опекой.
Нужно учитывать, что титул халифа не приобретается ни властью, ни богатством, ни силой. Он является отражением доверия со стороны уммы. Позволим предположить, что в современном мире такое доверие можно получить только будучи защитником мусульман — от «тлетворного влияния» Запада, от угроз экстремистских и террористических «отклонений», от агрессии «врагов ислама». И это именно тот образ, что целенаправленно формирует себе нынешняя Турция.
И этот образ получает признание в мусульманском мире. Так, в ходе недавнего азиатского турне президент Эрдоган был принят как «лидер мусульманского сообщества мира» (слова премьер-министра Малайзии Анвара Ибрагима) и «великий лидер не только Турции, но и исламского мира» (слова премьер-министра Пакистана Шахбаза Шарифа). Думается, это не пустые комплименты и теперь Эрдоган имеет больше оснований видеть себя действительным лидером мировой уммы мусульман.
Почему это важно для России
Подобное усиление роли Турции в исламском мире имеет самое непосредственное отношение к интересам России, как внешне, так и внутриполитическим.
Во-первых, этот новый статус и особый духовный авторитет Анкара имеет возможность транслировать на постсоветское пространство через Организацию тюркских государств, в которую входят Азербайджан, Казахстан, Узбекистан, Киргизия. Выстраивание ислама в этих государствах по турецким лекалам способно существенно изменить региональную ситуацию, включая отношения с Россией, с русскими и с православием. Но также и с Ираном, Афганистаном и Таджикистаном.
Во-вторых, можно ожидать усиления влияния турецкого ислама и в российских мусульманских регионах.
В обоих случаях необходимо помнить о сирийском опыте «перевоспитания» исламистских экстремистов и террористов, которые турки, скорее всего, будут широко рекламировать и стремиться распространить. Как это повлияет на ситуацию, во многом будет зависеть от того, насколько умело Россия сможет выстроить отношения с новой Турцией.
Наконец, нельзя не учитывать, что усиление влияния Турции (религиозного и не только) обязательно встретит сопротивление со стороны Саудовской Аравии и Ирана. Конкуренция между ними может обостриться и охватить, в том числе, и постсоветское пространство, и Россию.
Все вместе это может оказать дестабилизирующее влияние на ситуацию внутри России и по периметру ее границ в Средней Азии и в Закавказье.
Автор: Михаил Лавров
Подписывайтесь на наш Telegram-канал, чтобы не пропустить новые прогнозы от экспертов GEOFOR
Другие аналитические материалы читайте на сайте GEOFOR | Центр геополитических прогнозов
Оценили 20 человек
26 кармы