Дезертир.

-ЕЩЁ РАЗ

В руках Кюрре на этот раз был хорошо знакомый ему штурмовой автомат. Кюрре не помнил как, но выбрал он его сам.

Он снова свернул не туда. Ничего не мог сделать со своими ногами -они сами несли его. Ноги перенесли его тело за комингс гермодвери и остановились, ожидая его команд. Они снова стали принадлежать ему. Это произошло так резко, что он едва успел схватится за металлическую поверхность комингса- иначе бы упал. Теперь ничего не оставалось, как идти в неправильном направлении и Кюрре знал, что его ждёт.

Кюрре засмеялся.

Это было, в самом деле, смешно. Он ничего не мог сделать с собой. Он продолжал искать свою группу. Это было глупо хотябы потому нету уже никакой его группы. Но ничего не мог с собой сделать. Он достал нож и, не жалея лезвия, провёл по бетону. Самый обычный бетон. И ещё раз, поглубже, посильнее, чтобы потом даже под краской было видно. Сыпалась белая крошка. Из царапин образовалась первая буква. Потратив ещё пять минут, он нацарапал первые два слова.

"КЮРРЕ, ДОБРОВОЛЕЦ..."

Ещё личный номер. У него не вышла цифра пять, но всё остальное они узнают. То-то они удивятся. Или испугаются. Эта мысль принесла ему некоторое облегчение. Удовлетворение.

Кюрре остановился не зная, чтобы ещё написать. Что ещё сказать им? Тем, кто остался.

"Я БЫЛ ЗДЕСЬ".

На этот раз, он задержался у комингса больше положенного, он сам это знал, но никто его не торопил.

Он снял винтовку с предохранителя и пошёл дальше.

Стена под его рукой стала мокрой и тёплой. Кюрре отдёрнул руку как от кипятка и удивлённо уставился на неё. На его чёрных от ружейного масла пальцах не было ничего, кроме древней пыли и налипшей на стену гадости (уборщицы всегда ленятся протереть стены как следует), превратившейся от выступившей воды(самой обыкновенной) в грязь. И пальцы его оставались самыми обычными. Кюрре, брезгливо поморщившись, вытер руку о штаны.

Перехватив автомат, он заметил, что кожа пальцев, касавшаяся стены, словно бы стянуло. Как будто на них высох клей и собрал её в складочки. Он сжал кулак- и ткань беспалой перчатки едва слышно хрустнула.

Кюрре ещё раз взглянул на касавшуюся бетона руку и только сейчас заметил, что она выпачкана в какой-то белёсой, быстро сохнущей, слизи, в самом деле, похожей на вываренный из концентратного порошка клейстер.

Он оглянулся. Стена как стена. Ничего там не было.

Скинув ремень автомата с шеи, он, чтобы придать себе храбрости, стукнул по ней несколько раз прикладом.

Бетон как бетон. На удары отзывался, как положено, глухим стуком.

Кюрре не успел задержать руку и чёрный пластик с чавканьем погрузился в огромный, похожий на отвратительный концентратный студень глаз, расплескав его стекловидное тело розовыми брызгами. Осталась только трещина в бетоне. Никаких кровеносных сосудов, мышц и нервов. Только бетон. Отвратительно пористый, как кости, шлакобетон. 

Ещё мгновение назад никакого глаза там не было.

Со звуком лопающихся мыльных пузырей, глаза возникали теперь повсюду. Кюрре бил их кулаками, прикладом, топтал ногой…

Потом, перед ним появилась фигура. Она просто вышла. Раздался скрип несмазанных петель и медленно отворилась гермодверь одной из жилых ячеек(Кюрре даже успел подумать о том, что внутри, наверное, никого в живых не осталось) – и она появилась. Вполне человеческая. Она была сложена как человек, одета как человек(Точнее-так же как и сам Кюрре. С одним отличием. У неё не было оружия), у неё были черные сальные волосы, уши, улыбка и, вообще, всё, что положено человеку по штату. Кроме респиратора. Кроме респиратора и глаз. Его лицо казалось очень-очень знакомым, Кюрре наверняка сразу бы узнал его, если бы не одна существенная деталь, портившая вообще всё. На лице у неё(Или, вернее, его?) никогда не было глаз. Оно было так устроено, что глаз там не было и их наличие никогда и не предусматривалось.  

Зачем они там?

Рядом с Кюрре треснул бетон, посыпалась белая крошка –и открылся ещё один глаз. Хорошо видно таким глазом, наверное. Даже в темноте.

-Стой, стреляю! - кричал Кюрре, стараясь не смотреть на тысячи глаз, смотревших с укором на него со стены. Глаза были тоже очень ему знакомы. Голубые, чуть усталые, с красными прожилками лопнувших сосудов от того, что последние шестьдесят циклов поспать им удалось пришлось от силы три…

-Стой, стрелять буду! - кричал Кюрре фигуре, а та даже не думала останавливаться, продолжая идти на него.

Стой, стрелять буду!- кричал Кюрре фигуре, но продолжал стрелять не в неё, а по появлявшимся на стене глазам.

Он нашёл в себе силы выстрелить в неё два или три раза. Пули прошли навылет. Казалось, два попадания в живот и одно в голову не представляли для того человека никакой опасности.

Кюрре опустошил последний магазин прямо в грудь медленно приближавшейся фигуре. Но тот этого почти не заметил, только ненадолго останавливался каждый раз, когда в него попадала пуля.

Кюрре перехватил винтовку поудобнее, чтобы ударить идущего к нему.

И тут он невольно взглянул вокруг себя.

Кюрре глядел на стены и потолок на которых открывались всё новые и новые глаза и не мог оторваться. Постепенно, глаз становилось больше чем бетона. Они полностью покрыли стены и потолок, сливались, оставляя чёрные плавающие пятна зрачков. Он больше не мог не смотреть на

Они ничего не говорили, но были так знакомы…

Кюрре умер ещё раз, чтобы не видеть их.

Огнемёт брать он не хотел. Огнемёт...

Но автоматическая винтовка  оказалась бесполезна против целой стены глаз. И врядли пулемёт окажется полезнее...

Кюрре не хотел брать огнемёт!

-ТЫ ТРУС, КЮРРЕ!

Он вздрогнул. Да, он трус. Он испугался Чёрного Огня, который полился на них из-за двери. Он побежал.

Кюрре побежал от догонявшего его Чёрного Огня. Он бежал, а в его ногах путался его атомный огнемёт. И мешал бежать тяжёлый генератор давления и бак с  активным топливом. Он расстегнул ремни и сбросил свою сбрую. Он поступил как поступают только трусы, но только поэтому он выжил. Кюрре был огнемётчиком и потому лучше всех знал, что даже направленная с максимальным углом раствора сопла струя вспыхнувшей белым пламенем от начавшейся в ней цепной реакции тяжёлой воды, не успела бы сжечь в своём пламени целую волну раскалённой до двухсот градусов биологической мерзости. Он никого бы не спас.

-ДА, Я ТРУС, РОТТЕ! СЛЫШИШЬ!? ДОВОЛЕН?! СВАЛИ УЖЕ ОТКУДА ПРИШЁЛ! В ЧЁРНЫЙ ОГОНЬ!

Никого не было.

-ВЫБИРАЙ, КЮРРЕ.

Да и ему бы всё равно пришлось сжечь вместе с волной хлынувшей на них чёрной слизи и всех остальных. Они всё равно бы не выжили. Так в чём они винят его?! В том, что остался жив?! Но он не выжил. ИЗ-ЗА НИХ НЕ ВЫЖИЛ! Его осудили, Ротте. Ты и такие же как ты, назвали трусостью желание жить и не погибать глупо в бесполезной схватке с Чёрным Огнём. Его судили, судили долго. И он, Кюрре, стоял перед вами, пока ты, Ротте, и ещё два офицера разбирали его поступки. Всё старались назвать его предателем и трусом как-нибудь позаковыристей! А потом всё закончилось и его отвели обратно в камеру, забыв снять кандалы. И вывели перед самой  Волной. ОЧЕНЬ ОСТРОУМНО! И НАКАЗАНИЕ, И МОЖНО НЕ ТРАТИТЬ ИМУЩЕСТВО ЛИКВИДАЦИИ И  ДОБРОВОЛЬЧЕСКОГО КОРПУСА САМООБОРОНЫ - ПАТРОНЫ! ТЫ ДОВОЛЕН, РОТТЕ!? ЗАБРАЛ-ТАКИ МЕНЯ С СОБОЙ! ДА И ПОШЁЛ ТЫ!

Кюрре протянул руку куда-то тудав темноту  и, нащупав, крепко сжал рукоять офицерского автоматического револьвера.

-ЕЩЁ РАЗ.

Пусть. Пусть трус. Но то, что он собирался сейчас сделать требовало храбрости. Пусть даже храбрости труса. Даже наш храбрец Ротте больше не сможет поспорить с этим.

Глаза всегда появлялись после того, как он пройдёт какое-то расстояние по коридору.

Отлично!

Кюрре отщёлкнул фиксатор барабана и  взглянул - все десять гнёзд были заняты уютно устроившимися в своих постельках латунными братцами. Вернул его на место. Взвёл курок.

Зажмурил глаза.

Время шло.

Ствол смотрел куда-то вниз.

Холостой ход спускового крючка был бесконечно длинен.

Кюрре начал надеяться, что револьвер просто испорчен.

Но ноги опять сами сделали шаг в сторону знакомого комингса. За которым лежал полутёмный коридор с мигающими лампами.

Кюрре стало так страшно – так, что он не заметил, как легко его сведённый ужасом палец прижал к предохранительной скобе металлический язычок.

Грохнуло сразу несколько раз.

Одна из пуль, легко пробила ступню(Было совсем не больно первые две секунды. Может, от адреналина, а может, от того, что звук выстрела дошёл до его сознания раньше боли) и его тяжёлый ликвидаторский ботинок моментально наполнился тёплой жидкостью. Это было даже приятно. Это было единственным приятным ощущением, которое испытывал сейчас Кюрре.

Срикошетившая же сначала от пола, потом - от стены вторая пуля, ударила в голень. Разорвала кожу, добралась до кости, разбила её и, успокоившись, осталась где-то внутри.

Кюрре упал на колени, пытаясь не закричать от боли и радости.

Вот и всё.

Глаза могут сколько угодно ждать его в коридоре – он просто не пойдёт к ним!

Я разгадал тебя, Ротте!

Жди сколько угодно!

Рано или поздно-всё закончится.

Зажжётся свет.

Сюда придут люди. И он, Кюрре, фрайкор к8472945, вернётся обратно.

Два раза не казнят.

Вот так!

Кюрре упал на колени в светлом коридоре, сразу после поворота, так и не сделав ни одного шага за комингс. Пол под ним, самый обычный, был белый. У же не белый, правда, запачканный впитавшейся кровью…. Но всё же! Никто не сможет заставить его шагнуть за комингс, сделать, хотябы, пару шагов по выложенной чёрными и белыми диагоналями плитке. Он вам не фишка на игровой доске!

Кюрре хохотал и кричал что-то в коридор, в котором уже была видна знакомая тень в серой форме ликвидационных команд Добровольческого Корпуса. Как он и рассчитывал, она не решилась перешагнуть чрез комингс.

И глаза на стене не появлялись

Кюрре моментально лишился всякого страха. Он кричал, ругал, говорил, убеждал.

Тень молчала.

Она чего-то ждала. И очень быстро Кюрре понял - чего. Посадивший голос от крика, он замолчал -перевести дух. Поднял руку, чтобы утереть со лба выступивший болезненный пот -и тут же завопил от боли.

Раздвигая его кости, мышцы и жилы, на его ладони открывался огромный глаз.

Кюрре смотрел и тонул в занимавшем всю ладонь, перетекавшем на пол белёсом студне. Он даже хотел собрать руки «чашечкой», чтобы сберечь этот осуждающий, но такой знакомый, такой хороший глаз, но вторая рука держала забытый было револьвер.

Дрожа, Кюрре поднёс его к глазу на своей руке и выстрелил.

После двух простреленных ног это было совсем не больно. То есть, больно, но не выстрелить в глаз Кюрре не мог. Да и всё равно уже. Опять ничего не вышло… И потому –не больно. Он прижал к себе истекающую кровью, разорванную надвое и, качаясь взад и вперёд, баюкал её, пытаясь утишить боль. 

За комингсом, безглазая тень в серой форме «фрайкор», ждала, когда затихнут стоны и отстреливший себе кисть Кюрре истечёт кровью.

Он схватил штурмовой дробовик и застегнул на себе патронташи.

-ЕЩЁ РАЗ.

На этот раз он не стал тратить время попусту, вырезая ещё послания в бетоне, даже не кинул взгляд, чтобы убедиться, что, вырезанные им, они не исчезли – и, как хотел того, - сразу побежал, стараясь одним рывком преодолеть, лежащий между ним и следующей гермодверью коридор. За гермодверью лежало спасение.

У него получилось.

Кюрре исступлённо дергал не желавший проворачиваться штурвал, пока не ощутил спиной тысячу взглядов разом.

Кюрре кричал, выпуская, раз за разом, бетонобойные 60-мм заряды основного ствола в бетон около петель гермодвери, надеясь всё же их выбить, заставить невероятно тяжёлую дверь упасть под своим весом…

Не получилось. Бетонобойные патроны крошили бетон, но это была межблоковая гермодверь- гораздо надёжнее и прочнее установленных в жилячейках, которые они выбивали такими дробовиками.

Выпустив все пять 60-мм патронов основного ствола, Кюрре опустил дробовик. Что делать?

Он резко обернулся и в одном истерическом крике, стараясь не смотреть ни на что, кроме пламени выстрелов, выпустил шесть 20-мм патронов из вспомогательных стволов.

Он бил, рвал, колотил глаза и стены рикошетящей картечью.

Безглазый человек в серой униформе «фрайкор» подошёл к нему и положил руку на плечо. Он совсем не обратил внимания на то, как Кюрре, дважды нажав на второй спусковой крючок дробовика, разорвал ему живот, смёл с костей потоками злого и острого металла.

Кюрре упал на колени, не пытаясь перезарядить дробовик или убежать.

Глаз на стенах и потолке становилось всё больше с каждой секундой.

Кюрре положил руку на холодный красный цилиндр. Набрав на клавиатуре электронного замка свой личный номер, который, одновременно, был кодом, достал из разломившегося на две половинки защитного кожуха, закреплённый за ним БЛИК, свёрнутые в кольцо силовые кабели и миниатюрный двадцатикилограммовый субреактор, размером с блок шифратора, подключавшийся к разъёмам телефонных кабелей в коридоре.

Наверное, даже сейчас, стоя перед комингсом, подключая кабели своего оружия, Кюрре бы не ответил, чего боится больше – того, что он опять пойдёт по тому коридору или того, что сейчас заработает БЛИК.

Он сам ни разу не стрелял из него, но как работает боевой линейный излучатель Кузнецова он видел в учебном фильме.

Вот ликвидатор стоит перед стеной. Вот к стене несётся раскалённая краснота, бешеный удар, грохот(Фильм был немой, но были подписи, говорившие о том, что без усиленной защиты слуха работать с БЛИК просто опасно), светящиеся жёлтым и красным края пробитых какой-то могучей силой в бетоне дыр, становившихся чем дальше - тем больше.

БЛИК был просто иной вариацией гравижерновов. Вместо того, чтобы перемалывать, сжимать материю –он отталкивал её. Вся материя, лежавшая меж двух струн планковской толщины, порождавшихся огромными, пол-метра длиной, «рельсами» излучателя, начинала вибрировать по-особому, разрушался привычный порядок, строение, связи и она, сжимаемая в тонкий, не более двух микрометров волновой фронт, летела вперёд с гигантской скоростью. Сначала в цель ударяла чудовищная масса уже сдвинутой материи, разогретая почти что до температуры атомной реакции, а потом, цель, вне зависимости от того, уцелела она или нет, сама становилась, сдвинутая и разрушенная, частью этого фронта. Конечно, никакой из созданных людьми источников энергии, включая могучие атомные реакторы(Рядом с которыми, висевший у него за спиной, казался не более чем детской игрушкой) не мог обеспечить потребной энергетики.

Объяснение того, как это всё-таки получается было запутанным и сложным, но получалось, что нужную ему энергию БЛИК как-то забирает из горящей в термоядерной топке, где-то в невероятных глубинах Здания, перемолотой до атомов материи. А носимый реактор обеспечивает только сам процесс передачи…

Из БЛИКа стрелять было нельзя, не рискуя разрушить блок, этаж, целые кварталы…

Но разве это его сейчас заботит?

Мокрая стена с треском лопалась, открывая тысячи бетонных век…. Зажмурив глаза и открыв рот-чтобы не лопнули перепонки - Кюрре ударил по ним БЛИКом.

Кюрре падал куда-то в темноту и находил в этом облегчение. Ничего нет. Ни Безглазого. Ни стен. Ни глаз. Он их победил. Падая, Кюрре достиг самых глубоких этажей Здания –до которых доставал его БЛИК.

Лёжа со сломанной спиной на куче мусора, кусков бетона и арматуры, где-то в темноте, невероятно далеко от своего этажа, он не мог пошевелить даже пальцем. Очень хорошо было бы выпустить весь оставшийся заряд в подошедшую нему фигуру в серой форме «фрайкор» с нашивками фельдфебеля из шипением остывавшего где-то недалеко на влажном полу раскалённого БЛИКа. Разнести возникавшие то тут, то здесь, на полуобрушившихся стенах и заржавевших плитах гермодверей, глаза. Очень хорошо. Кюрре мечтал об этом, тянулся туда, где лежал БЛИК, старался заставить себя встать - одной силой воли двигать переломанные руки и ноги(Он где-то слышал, что так возможно. А, может, то был просто пропагандистский фильм или дурацкая история в стенгазете. Сейчас это было неважно. Это была единственная надежда Кюрре и он не спешил её разрушать). Потом он попробовал силой мысли поднять БЛИК. Открывал рот, ловил, слизывал с губ капли нефильтрованной, отдававшей ржавчиной, воды, стучавшие ему по лицу, надеясь, что они, запомнившие тысячи прошедших когда-то Волн, принесут ему невероятную психическую силу. Потом закрывал глаза, чтобы было легче представить образ своего оружия. Ему казалось, что он, в самом деле, ощущает некую силу, просыпавшуюся в его изломанном теле. Он, в своих грёзах, легко поднимал БЛИК в воздух, наводил его на Безглазого, стрелял… И открывая глаза, видел, что ничего не получилось и тот сидит на своём прежнем месте.

Потом, всё повторялось заново.

Потом он отчаялся.

Безглазый, с очень знакомым лицом, которое никак не получалось вспомнить, молча глядел на все его попытки, заканчивавшиеся, обычно, катящимися из глаз крупными слезами, застывавшими на щеках солёной коркой, и терпеливо ждал, когда лежащий без единого движения в своей запачканной шинели Кюрре умрёт от жажды.

Он очень долго ждал.

И глаза со стен глядели на Кюрре укоризненно.

- ЕЩЁ РАЗ.

Кюрре, сомневаясь, положил руку на свой(Он точно знал, что это именно его оружие)огнемёт.

Может, в этот раз получится сжечь Ротте?

Кюрре был огнемётчиком, он знал, как быстро сгорает всё, попавшее в белое пламя атомного огнемёта.

Сейчас он был ни в чём не уверен. Даже в том, что стоит спалить Ротте.

Кюрре выкрутил колёсико нейтронной трубки на предел мощности – самой высокой возможной для этой модели температуры активного топлива на выходе - и шагнул за комингс.

Выцарапанные им буквы оставались на своём месте. Он прошёл мимо. Ему было всё равно. 

Уже потом, из-под сожжённых излучением век, он наблюдал как, на обожжённых радиоактивным огнём стенах, возникают и тут же лопаются, погибая от атомной отравы, глаза. И снова возникают. Это походило на бульканье воды в котелке.

Потом ему это надоело и он закрыл глаза. Так было легче. Легче думать.

Жить самому Кюрре осталось тоже очень немного и потому он больше не боялся ни Безглазого, ни его глаз.

Кюрре больше вообще ничего не боялся.

Ему было всё равно. Он уже умирал пятьдесят раз и успел к этому привыкнуть.

Так что, сейчас  он мог полежать и спокойно подумать

Всё было правильно.  Радиоактивный огонь убивает не только температурой.

Если бы он ударил им по Чёрному Огню, если бы он выплеснул весь свой запас активного топлива, тяжёлой воды,  насыщенного раствора урановой соли, то тот бы просто помер на отравленном радиацией бетоне! И не пошёл бы дальше.

Как же он не понимал этого раньше!

Глаза помирают... Лопаются...

Под закрытыми веками продолжал биться огонь разогретой остатками цепной реакции ненормально горячей крови. Кюрре знал, что  умирает.

Но всё было правильно.

Он так и должен был умереть. Давным-давно.