Спасибо тем, кто увидел оскорбление в словах Мартина Скорсезе о фильмах «Марвел». Это спровоцировало его на статью-ответ. Итак, Скорсезе о кино как искусстве, о том, какое кино нравилось его поколению, о спросе и предложении в киноиндустрии. В общем, немного мудрости от великого режиссера.
Свое отношение к кинокомиксам великий режиссер высказал в большой статье, опубликованной в New York Times.
Находясь в начале октября в Англии, я дал интервью журналу «Эмпайр» (Empire). Мне был задан вопрос про фильмы «Марвел». Я ответил на него. Я сказал, что попытался посмотреть несколько таких фильмов, однако понял, что они не для меня; они в большей степени похожи на парки развлечений, чем на кино, которое я знаю и люблю всю свою жизнь. Я сказал, что не считаю их произведениями киноискусства, это не кино.
Кое-кто ухватился за последнюю часть моего ответа, назвав ее оскорбительной, а также доказательством моей ненависти к «Марвел». Если кто-то твердо вознамерился истолковывать мои слова в таком свете, я ничего не могу с этим поделать.
Многие фильмы-франшизы делают люди, обладающие большим талантом и художественным мастерством. Это видно на экране. То, что сами эти фильмы меня не интересуют, это дело личного вкуса и моего характера. Я знаю: будь я моложе, родись я попозже, эти картины могли бы мне понравиться, и может быть, я и сам захотел бы сделать одну из таких картин. Но я рос в своем времени, и у меня выработались свои чувства, свое отношение к кино, к тому, каким оно может и должно быть. И чувства эти далеки от вселенной «Марвел» так же, как Земля далека от Альфа Центавра.
Для меня, для тех кинематографистов, которых я люблю и уважаю, для моих друзей, которые начинали снимать кино в то же время, что и я, фильмы должны были быть откровением — откровением эстетическим, эмоциональным и духовным. Главное в фильмах — это их персонажи, люди сложные, противоречивые, порой обладающие парадоксальным характером. Это про то, как они могут причинить друг другу боль, как они любят друг друга, как они внезапно сталкиваются сами с собой.
Кино для меня заключалось в том, чтобы столкнуть зрителя с неожиданным на экране и в жизни, которую кинематограф показывает и толкует, чтобы усилить чувство возможного в художественной форме.
Для нас это был ключевой момент: кино как форма искусства. В то время на эту тему шли дебаты. Мы выступали за кино как за форму искусства, равноценную литературе, музыке и танцам. И мы поняли, что искусство можно найти в очень разных местах и во многих формах: и в «Стальном шлеме» Сэмюэла Фуллера, и в «Персоне» Ингмара Бергмана, и во «Всегда хорошей погоде» Стэнли Донена и Джина Келли, и в «Восходе скорпиона» Кеннета Энгера, и в «Жить своей жизнью» Жан-Люка Годара, и в «Убийцах» Дона Сигела.
Или в фильмах Альфреда Хичкока. Я думаю, Хичкок сам по себе был франшизой. Или он был нашей франшизой. Каждая новая картина Хичкока становилась настоящим событием. Попасть в переполненный кинотеатр и посмотреть «Окно во двор» — это давало неописуемое ощущение. Между аудиторией и картиной возникало какое-то взаимное притяжение, которое наэлектризовывало атмосферу в зале.
В определенном смысле некоторые фильмы Хичкока были парками развлечений. Я вспоминаю картину «Незнакомцы в поезде», где развязка происходит на карусели в настоящем парке развлечений, а еще «Психо», который я смотрел в полночь в день премьерного показа. Эти ощущения я не забуду никогда. Люди хотят удивляться, хотят неожиданностей и напряжения, и эти фильмы никогда их не разочаровывали.
Лет 60 или 70 тому назад мы еще смотрели эти картины и восхищались ими. Но что нас тянет к ним? Глубокое волнение, чувство потрясения? Не думаю. Эпизоды в фильме «К северу через северо-запад» потрясают, но это не более чем последовательность динамичных и элегантных композиций и кадров. Там нет болезненных эмоций в центре сюжета, нет абсолютной потерянности персонажей Кэри Гранта.
Развязка в «Незнакомцах в поезде» — это образец мастерства, но именно взаимодействие двух главных героев и глубокая, действующая на нервы игра Роберта Уокера оказывается в центре внимания, и по сей день вызывает трепет.
Кто-то говорит, что картины Хичкока похожи одна на другую. Наверное, в этом есть доля истины, так как и сам Хичкок задавал такой вопрос. Но похожесть нынешних многосерийных франшиз — это нечто другое. В картинах «Марвел» присутствуют многие элементы, которые являются определяющими для известного мне кино. Чего там нет, так это откровения, тайны и настоящей эмоциональной опасности. Там нет ничего, что можно назвать риском. Фильмы делают, чтобы выполнить конкретный набор требований, и они снимаются как вариации на определенный набор тем.
По названию это сиквелы, а по духу римейки, и все в них официально санкционировано, потому что иначе и быть не может. Таков характер современных кинофраншиз: сначала изучается рынок, потом проводятся испытания на аудитории, потом все лишнее отсевают, картину модифицируют, потом еще раз поверяют, потом снова вносят изменения, и процесс этот повторяется до тех пор, пока франшиза не будет готова к потреблению.
Можно сказать и по-другому. В них есть все, чем не являются фильмы Пола Томаса Андерсона, Клер Денис, Спайка Ли, Ари Астера, Кэтрин Бигелоу и Уэса Андерсона. Когда я смотрю картины этих кинематографистов, я знаю, что увижу нечто абсолютно новое, что меня ждут неожиданности, а может быть, даже не имеющие названия ощущения. Они расширяют мое представление о том, что можно сделать при помощи движущихся картинок и звука.
Вы спросите: в чем моя претензия? Может, просто оставить в покое фильмы про супергероев и прочие франшизы кино? Причина проста. В нашей стране и во многих других странах мира фильмы-франшизы становятся главным выбором, если вы хотите посмотреть что-то на большом экране. Настало губительное время для кинопоказов, а независимых кинотеатров становится все меньше. Баланс нарушен, и поток стал основной системой доставки. Тем не менее, я не знаю ни одного кинематографиста, который не хотел бы делать картины для широкого экрана, для широкого зрителя, смотрящего кино в кинотеатрах.
Это в полной мере относится и ко мне. Я говорю как человек, только что закончивший съемки картины для «Нетфликс». Она и только она разрешила нам снимать «Ирландца» так, как мы считали нужным, и за это я всегда буду благодарен этой компании. У нас появилось театральное окно, и это замечательно. Хочу ли я, чтобы эту картину показывали больше и дольше на широком экране? Конечно, хочу. Но с кем бы ты ни делал сегодня кино, факт остается фактом: большая часть многозальных кинотеатров сегодня показывает франшизы.
И если вы скажете, что это лишь вопрос спроса и предложения, и что людям надо давать то, чего они хотят, я с вами не соглашусь. Это вопрос о том, что было раньше: курица или яйцо. Если людям бесконечно давать одно и то же, то они, конечно же, будут хотеть именно это, и ничего больше.
Вы возразите: но ведь люди могут пойти домой и посмотреть все, что захотят, в интернете? Безусловно, где угодно, но не на большом экране, где кинематографист хочет показывать им свои картины.
Как нам всем известно, за последние 20 лет киноиндустрия претерпела изменения на всех фронтах. Но самые зловещие перемены происходят незаметно, под покровом ночи. Речь идет о постепенном, но устойчивом избавлении от риска. Многие фильмы сегодня являются идеальным продуктом, изготовленным для немедленного потребления. Многие из них сделаны талантливыми коллективами. В то же время, в них отсутствует нечто существенно важное для кино: объединяющая концепция одного художника. Потому что, конечно же, индивидуум в творчестве — это самый рискованный фактор.
Я не настаиваю на том, что кино надо субсидировать. Когда студийная система Голливуда жила и здравствовала, постоянно существовало напряжение в отношениях между людьми искусства и теми, кто руководит этим бизнесом. Но то была продуктивная напряженность, давшая миру величайшие фильмы в истории. По словам Боба Дилана, лучшие из этих картин были «героические и прозорливые».
Сегодня этого напряжения нет, а некоторые люди из киноиндустрии совершенно безразличны к вопросу художественного творчества, а к истории кино относятся пренебрежительно и по-хозяйски. А это смертельное сочетание. К сожалению, сегодня ситуация такова, что у нас появились две отдельные области. Первая — это всемирные аудиовизуальные развлечения, а вторая — кино. Время от времени они еще пересекаются, но такое случается все реже. И я опасаюсь, что финансовое господство первой области используется для того, чтобы вытеснить на обочину и принизить вторую.
Для тех, кто мечтает снимать кино или делает первые шаги в этой области, ситуация складывается очень неблагоприятная и даже жестокая. И это наполняет меня огромной печалью.
Мартин Скорсезе, режиссер.
Оценили 10 человек
21 кармы