Из Мариуполя по ночной дороге въезжаем в Донецк. На первый взгляд, типичный русский город. Машины ждут на светофорах зелёного света. По тротуарам идут люди. В окнах горит свет. Не кипит, но идёт размеренная жизнь. И тут же пошли раскаты от артударов. Со стороны Авдеевки «укропы» бьют по городу. В ответ работает наша ПВО. Мстят, сволочи, что их разбивают на Донецком направлении. С другой стороны, вытворяют то, что мы позволяем им делать. В таких мыслях добрались до гостиницы и заселились на ночлег.
Большая беда Донецка — нет воды. Дёргаешь кран туда-сюда — глухо. Для понимания: попробуйте отказаться хотя бы на сутки от воды в квартире. Наберите полную ванну. Вот весь запас. Помыть посуду, детей, сходить, простите, в туалет.
— Завтра обещают дать воду, помоемся, — обнадёживает один из постояльцев.
Передвигаясь пешком по Донецку, всегда смотришь под ноги. Идёшь только по асфальту, не заступая на газон. Где-то ещё остались разбросанные «укропами» мины-лепестки. Наступишь — прощайся с ногой по щиколотку. Кстати, когда возвращаешься из Донбасса, ещё минимум сутки сохраняется местная привычка передвигаться аккуратно. Дети часто принимали «лепестки» за игрушки и подрывались на них. Аллею Ангелов не обсуждают на заседании ООН. Ведь это неправильные дети, которых можно калечить и убивать. Тут мне рассказали до боли привычную историю про детей:
«В Москве в больнице лежат мальчик Роман и его мама Татьяна. Они с освобождённой территории. По ним летом «укропы» били прямой наводкой. Татьяна рассказывала, что видела, как вэсэушники выкатывали пушку, целились, стреляли по ним. Это частный сектор. Дети у дома бегали, бабы на лавках гутарили. У Ромы руку практически целиком оторвало. Милостью Божией сделали операцию, всё собрали обратно, была потом ещё пересадка мягких тканей, а потом и кожи... У Ромы от взрыва выпал хрусталик из одного глаза и часть белка вытекла. На глазах ещё операция предстоит...»
На рассвете выезжаем в сторону легендарного и многострадального донецкого аэропорта. Там стоит Иверский монастырь-мученик донбасского старца Зосимы Сокура. Батюшка ещё в 1990-х предсказал и эту войну, и возвращение нацистов: «Когда помру, закопайте меня поглубже, чтобы бандеровцы не выкопали». Думали, блажит старчик. Оказалось, пророчит нашу нынешнюю жизнь. Въезжаем на бусике в «серую зону». Здесь постоянно что-то бахает и свистит над головой. Обстрелы не прекращаются ни на секунду.
— Надо надеть средства защиты, — даёт команду офицер сопровождения.
Достали каски. Накинули броники. А рядом с нами идёт бабушка в телогрейке. Никаких броников и касок. Тут её хата. Бросать её не собирается.
Со стороны можно подумать, что от бомбёжек и разрушений Иверский храм не действует. Ошиблись. Там идёт служба. Даже приехали помолиться какие-то люди. Тут понимаешь всё про метафизику этой войны. «Укропы» под покровом Запада вышли не против России — они вышли на войну с Богом. Идут беснования. Их трясёт от православных храмов. Их корёжит от концепции святой Руси. Продали первородство за кружевные трусики…
…Долго задерживаться на одном месте нельзя. Хохлы вычисляют быстро и начинают работать по цели. А цель — это ты. Отъезжаем ближе к донецкому аэропорту. Выпрыгиваем с Сергеем Михеевым из машины. Мы приехали с ним снять фильм и осмыслить эту войну. Подходим на точку съёмки. И тут в 150 м от нас — прилёт. Что-то 150-го калибра. Арта. То ли случайность, то ли засекли. Это уже не имеет никакого значения. Залетаем в бусик. Газ в пол. Перебираемся на базу батальона «Русь». В их зоне ответственности находятся Пески.
— Мужики, снимайте броники, пойдёмте пить чай, — встречает нас комбат «Руси» товарищ подполковник с позывным Абхаз. Крупный русский богатырь. Улыбчивый и добрый. На улице земля трясётся от разрывов. А рядом с нашим войском тихо и спокойно. Мирно как никогда. Все тревоги растворяются в их хладнокровии и уверенности. Большинство из них — добровольцы. Они знают, зачем пришли на фронт.
— Мы не хотим жить в мире содомии, где мужчина может переделать себя в женщину. Нам этого не нужно. Это сатанизм, — говорит за чаем товарищ подполковник. Понимаешь, что это настоящие идеи человека, который готов за них сложить голову в бою.
Здесь, кроме казармы, оружейки и столовки, соорудили храм на передовой. Маленькая комнатка для молитвы. Военный священник Роман Заяц собрал нас и бойцов на молебен. У каждого солдатика в руке свеча. Молимся о живых и об усопших. Молимся о нашей победе. Это и есть бессмертный полк. Когда духовно живые и мёртвые встают в один строй.
— Мы обязательно победим, другого варианта нет, — говорит после молитвы комбат. Ему веришь. И опять наполняешься спокойствием.
Чуть позже в располагу приехал родной для бойцов скрипач Пётр Лундстрем. Привёз друзей-музыкантов, которые оказались на фронте первый раз. А Пётр здесь постоянный гость. Даже не гость — свой. Собираемся с бойцами в самой большой комнате. Лундстрем играет Баха. Что-то невероятное происходит здесь. Мистическое. Нереальное. Молитва и музыка перекрывают грохот украинской арты. Все слушают, никто не дёргается и не кипешует.
— Христос воскресе! Воистину воскресе! — говорим друг другу на прощание. Обнимаемся. Жмём руки.
На закате мы выехали из Донецка в сторону Ростова. Город провожал артиллерийскими раскатами. Живи, родной Донецк. Вместе победим.
Оценили 0 человек
0 кармы