Скифо-арийское нашествие в предгория Загроса из Средней Азии.

Начало: "Русско-арийское" ИГО в древнем Междуречье. https://cont.ws/@id275979478/7...

    II тысячелетие до н. э. было свидетелем существенных сдвигов в производстве и общественной жизни населения будущей Мидии и окружавших ее областей Закавказья и Ирана. К этому времени полностью было освоено производство бронзы, все большее применение получал гончарный круг; меняются типы посуды и ее орнаментация; вообще, в материальной культуре наблюдаются довольно значительные изменения, что заставляет западных ученых видеть здесь очередную этническую миграцию.

Инвентарь погребения из Тепе-Сиялка. Конец III тыс. до н. э.

В этот период окончательно оформляется первое крупное общественное разделение труда – между пастушескими и земледельческими племенами. Происходит также специализация отдельных племен, в зависимости от района их обитания, на добыче различного вида сырья (например, металлов) и на различных видах ремесла. Исключительно высокого мастерства в области металлургии бронзы достигли, например, горные племена и районе между Мидией и Эламом (в совр. Луристане).

О росте богатств говорит появление оборонительных стен вокруг поселений (Гёй-тепе, Туренг-тепе близ совр. Астрабада на территории древней Гиркании).

В недрах еще первобытно-общинного строя все чаще начинают иметь место случаи эксплуатации рабов. Захват иноплеменников был частым явлением, еще начиная со времени кутийских завоеваний.

В могильнике на Гёй-тепе из 12 раскопанных могил (4 каменных ящика и 8 грунтовых) во всех четырех каменных ящиках и по крайней мере в трех грунтовых могилах было обнаружено по два и более скелетов. Можно было бы думать о коллективных местах захоронения отдельных родов; но некоторые могилы (в особенности в раскопанном Брауном погребении «А», где один скелет лежал в вытянутом положении, с чашей под головой, а четыре были погребены в скорченном положении и два – в сидячем положении по углам могилы) почти несомненно являются погребениями хозяина и рабов.

Главным богатством – при сохранении земледельческого производства – является в это время скот; и, что особенно важно, мелкий скот – свиньи, козы и особенно овцы – начинает явно преобладать над крупным скотом; в связи с увеличением поголовья скота встает вопрос об обеспечении его пастбищами, и население начинает, вероятно, переходить на полу-оседлое скотоводство, с выгоном скота на лето в горы.

Во второй четверти II тысячелетия до н. э. часть касситов была вовлечена в племенные передвижения и проникла из гор в долину Диялы, откуда начала предпринимать набеги на Вавилонию. Такая активизация касситов ставится большинством исследователей в связь с появлением лошади как транспортного животного.

Лошадь была хорошо известна в западной Азии с давних времен; так, она была уже известна шумерийцам, которые называли ее «горным (восточным) ослом»–anšu-kur-ra. Изображения лошади имеются еще в пиктографической иороглифике времени Джем-дет-Насра (не позже 3000 г. до н. э.), но она не была еще тогда одомашнена.               В Шумере повозки и боевые колесницы запрягались ослами (медные и глиняные фигурки из Телль-Акраба и Киша). Впрочем, имеются изображения запряженных животных, слишком больших, чтобы быть ослами; повидимому, это мулы: быть может, небольшое количество лошадей содержалось в неволе для скрещивания с ослами. Так, в аккадском эпосе о Гильгамеше, восходящем к последней четверти III тысячелетия до н. э., богиня Иштар, соблазняя героя, сулит ему славу, богатство и почести, равные божественным; в числе прочего она обещает, что в его колесницу будут впрягаться kudani rabuti – «большие мулы».

В вавилонских документах домашние лошади упоминаются вскоре после времени Хам-мураби (XVIII в. до н. э.). Во второй четверти II тысячелетия до н. э. лошадь как домашнее животное включается в обиход многих государств Передней Азии.

Широко распространена была лошадь, запрягавшаяся в колесницу, в хурритском государстве Митанни, охватывавшем в середине II тысячелетия до н. э. Северную Месопотамию, а также южную часть Армянского нагорья, часть Сирии и области к востоку от реки Тигра.

Этот факт наряду с фактом наличия значительного количества индо-иранских имен среди хурритской знати этого времени заставил исследователей предположить, что колесница, запряженная лошадьми, была ведена в Передней Азии вторгшимися племенами индо-иранского происхождения; эта гипотеза подтверждалась и тем фактом, что в течение II тысячелетия до н. э. индийская ветвь индо-иранских племен появляется и в Индии, причем также с конями и колесницами, и около того же времени гибнет старая дравидическая (?) цивилизация Мохенджо-Даро. Дата эта спорна; однако речь идет скорее всего о периоде 2000–1500 гг. до н. э.

Колесницы встречаются не только в Митанни (в частности, в царском роде), но и в Сирии и особенно в Палестине.

Весьма характерен элемент Arta-, который заставлял исследователей связывать эти имена скорее с иранской группой языков, чем с индийской; однако и индийское rta вряд ли может быть иначе передано клинописью, чем как ar-ta-; ср. также чисто индийские имена некоторых митаннийских божеств: Ind(a)rа, Wаrunа. Nasatja(-nna);

напротив, термин marjanna – «воин», «знатный», в противоположность старым указаниям, не индоевропейский, а хурритский, так как встречается, например, и Угарнте, где индоевропейский языковой элемент не наблюдается.

По-видимому, в начале II тысячелетия до н. э. в связи с одомашнением лошади и применением ее для колесницы индо-иранские народы начинают довольно быстро распространяться из мест своего первоначального обитания. Этими местами следует признать уже для того времени Среднюю Азию.

В археологии распространена гипотеза, связывающая первоначальных носителей индо-иранских языков с Андроновской культурой Казахстана и Южной Сибири.

Надо предположить, что первыми сдвинулись индийские племена, отдельные ответвления которых попали затем в Иран и оттуда в Переднюю Азию, основная же масса – в северо-западную Индию. У нас нет никаких документальных данных о их передвижениях, и они не оставили следов в топонимике ни Армянского нагорья и Закавказья, ни гор Загроса и Ирана.

В Малой Азии мы встречаем изображение колесницы, запряженной лошадьми, уже в ассирийской колонии Канес в XX в. до н. э.

В Египте лошадь и колесница появились с гиксосами в XVIII–XVII вв. до н. э.

В третьей четверти II тысячелетия в Хеттском государстве лошадь применялась широко не только как упряжное животное для боевых колесниц (жеребцы), но и для пахоты (кобылы). (Хеттские законы, табл. 1, § 68: F. H r о z n у. Keilschrifttexte aus Boghazkoi, VI. WVDOG, № 36, Leipzig. 1921; ВДИ, 1953, № 4 (перевод И. M. Дунаевской), стр. 268 и прим. 7).

Еще и в I тысячелетии до н. э. кобылы не применялись для колесничной и верховой езды; ездить на кобыле считалось для воина зазорным.

Возможно, что Митанни было даже центром коневодства, так как с хурритского языка трактаты о коневодстве переводились как в Хеттском царстве, так и в Ассирии. При этом чрезвычайно любопытно, что терминология конских ристаний, сохраненная трактатом митаннийца Киккули, – индоевропейская.

Эти термины:

«айка-вартанна» – «один поворот», ср. санскр. ēка, др.- перс., авест. aiva (aēva-) – «один»,        

санскр. vartani, vartana – «поворот»; 

«т(е)равартана» – «три поворота», ср. санскр. tri – «три»; 

«нанцавартана», ср. санскр. раňса – «пять»;                  

«саттавартана» – «семь поворотов», ср. санскр. sapta, позднее satta, авест., др.-перс. bapta – «семь»;                                                         

«наввартана» – «девять поворотов», ср. санскр. nаva – «девять».

Однако, как мы уже видели, знакомство с лошадью отнюдь не было монополией индоевропейцев. Ее знали в какой-то мере уже шумерийцы. Еще ассирийцы получали своих лошадей преимущественно из Малой Азии, Армянского нагорья и Мидии. Большинство индоевропейских народов обозначает лошадь общим термином:

лат.  equus,    

греч. hippos < *hikwоs,   

др.-инд. acva,              

мид. и авест. aspa-,     

др.-перс. *asa-;                  

семиты и египтяне называли «лошадь»:    

аккадск. sisu,                                

ханаан. и др.- евр. sus,            

арам. susyā,                   

егип. Ššm;

ассирийское kudānu – «мул»,                                                                                                 индийское kotu (?) – «лошадь». (кататься?)                                                                         эламское kutu - «лошадь»,

Эламский термин почти наверное следует считать заимствованным из языков горцев.

На равнинах и низинах лошади в древневосточные времена, правда, не разводились; но в нагорьях переход к использованию лошади мог произойти одновременно у различных этнических групп, и возникшее у одного племени изобретение быстро передавалось другим; придти в движение должны были не только индоиранские, но и другие племена – одним из таких племен и были касситы.

Основатель касситской династии Гандаш был, как сейчас принято считать, современником Самсуилуны, сына вавилонского царя Хам-мураби.

В 9-м году Самсуилуны (1741 г. до н. э.) вавилонские источники отмечают войну с касситами; судя по находке копии с надписи Гандаша, стоявшей в главном вавилонском святилище бога Энлиля в Ниппуре, Гандашу удалось не только проникнуть в центральную Вавилонию, но и продержаться там некоторое время.

Однако Самсуилуне удалось вернуть себе власть над большей частью территории Двуречья; касситское царство охватывало в это время, вероятно, в основном долину Диялы, нижняя часть которой (древное царство Эшнунна, или Ашнуннак) получает теперь касситскоо название «Туплияш».

В своей надписи Агум II, который привел около 1595 г. к падению династии Хаммураби, называет себя «светлым потомком бога Шукамуны, царем касситов и аккадцев, царем обширной страны Вавилона, заселившим Ашиуннак многочисленными людьми, царем Падана и Альмана, царем кутиев – неразумных людей» и т. д. Он сообщает также, что он возвратил в Вавилон статуи богов из Ханы на Среднем Евфрате, где они, вероятно, были оставлены хеттами при их отходе после разрушения Вавилона. Таким образом, Агум II выступает в роли наследника и продолжателя царей Вавилона. Однако Агум II был не только вавилонским царем. Мы видим, что он называет себя «царем Падана и Альмана, царем кутиев». Альман (позже обычно – «Хальман») – это Хольпан, продгорье Загроса на дороге вверх по реке Дияле; Падан же, вероятно, надо отождествить с Падиром царя Анубанини и с Питану, засвидетельствованным, как мы увидим ниже, в VII в до н. э. на северных горных окраинах Элама.

Образец оттиска с вавилонской цилиндрической печати касситского времени. Третья четверть II тысячелетия до н. э.

Что касается кутиев, которых Агум с высоты своего новоприобретенного рабовладель-ческого величия называет «неразумными людьми», то они являются в его титулатуре представителями обширной территории будущей северо-западной Мидии.

Согласно надписи Сал-мана-сара I, кутии обитали на территории от Уруатри (племенной союз на Армянском нагорье, к западу от озера Ван и у этого озера) до Кут-мухи (верхней части долины реки Тигра); таким образом, долина реки Бохтан входила тогда в их территорию. Таким образом, касситский царь претендовал на власть или по крайней мере на гегемонию над значительной частью будущей мидийской территории.

Но в некоторых районах будущей Мидии касситы осели, и эти районы должны были довольно прочно входить в состав нового касситского государства, получившего название «Кар-Дуньяш».Аккадская орфография этого названия  Kar-dDun-ja-aś показывает, что оно состоит из двух слов:

аккадск. karu – «колония», второе – имя божества Дуньяш, которое в свою очередь также, повидимому, состоит из двух элементов:

dun (ср. эламск. t/dun- – «давать», «вручать») и характерного касситского слова    

jaš – «земля» (ср. имена божеств Šuri-jaš, Ubri-jaš), т. е. «колония божества, вручившего землю?».

Следует особо обратить внимание на широкое распространение применившегося касситами царского титула janzi:

Этот термин для вождя или царя – «янзи» – был, очевидно, распространен не только среди касситов, но и среди кутиев.

Говорит ли это об иx языковом родстве? Конечно, возможно, что подобный термин мог быть просто заимствован, либо касситами у кутиев, либо кутиями у касситов, но не исключена возможность, что эти две этнические группы могли быть относительно близкими по языку; ср. характерные для касситского окончания на -š,-aš и характерные для кутийского окончания на -uš, -еš;

по-хурритски «царь» – ewri, 

по-урартски – еṷri и ereli.

Хотя у нас нет данных о значительных перемещениях этнических масс и мы имеем право считать состав населения в целом неизменным с III по начало I тысячелетия. Это население на всем протяжении от района озера Урмии (включая, вероятно, отдельные этнические островки по направлению к озеру Ван) до верховьев Диялы было кутийско-луллубейским, причем, вероятно, луллубеи располагались полосой в более западных, а кутии – в более восточных районах.

В качестве третьего этнического элемента можно предполагать, на той же приблизительно территории, мехранцев. Надписи Тукульти-Нинурты I упоминают страну Мехри, позже,уже в VII в. до н. э., упоминается, что какая-то часть населения западной Мидии говорила по-«мехрански». Пожалуй, было бы рискованно связывать термин meḫri, meḫrani с самоназванием аварцев Дагестана – mа'аr, ma'arulal, хотя передача в аккадском звука ' с помощью ḫ является вполне закономерной, равно как и переход а>е перед ḫ.

К луллубейскому, кутийскому или мехранскому языку следует отнести извлеченные из топонимических названий термины:

lar – «гора» (почти несомненно луллубейский) и  

kin-, gin-, kingi- – «крепость», «поселение (?)», а также  

kutu – «лошадь».

Юго-западные районы – верховья Диялы и верховья Керхи – были заняты касситским этническим элементом. К касситско-эламской группе принадлежали, вероятно, и обитатели приморской полосы, которых античные авторы позже именовали каспиями, и др.

Наконец, возможно, что в некоторых из районов, прилегавших к Урмийскому озеру (особенно с запада и с севера), а также кое-где в западных долинах Загроса имелся и хурритский этнический элемент. Для III и II тысячелетий до н. э., о которых собственно и шла речь до сих пор, у нас нет никаких данных о хурритах на рассматриваемой нами территории; наиболее восточные точки, где они в это время зарегистрированы, – это район Керкука (Аррапха, Нузу) и средняя часть долины Диялы (Навар-Намар). Возможна также этимология от hvar- – «солнце».

Приблизительное расселение этнических групп в начале I тысячелетия до н. э.

В начале I тысячелетия до н.э., на востоке Мидии наблюдается еще один, совершенно новый языковой и этнический элемент – и р а н с к и й, происходящий, видимо, из Средней Азии.

Данные о степени развития производительных сил у всех этих племен имеются у нас довольно скудные. Однако мы можем с уверенностью сказать, что у них было весьма развито скотоводство (особенно коневодство) и на склонах гор – земледелие, что они хорошо освоили металлургию бронзы, но что железо начало проникать сюда только в начале I тысячелетия (как, впрочем, и в большинстве других районов Передней Азии): кремневые орудия еще не вышли из употребления (кремневые наконечники стрел на Тепе-Хисаре).

Что касается восточной Мидии, то о ней до конца IX в. до н. э. у нас почти совершенно нет данных (если не считать раскопок Тепе-Хисара за пределами Мидии в узком смысле этого термина). Ассирийские источники упоминают, например, лишь в целом мидийский союз – madai, но не отдельные племена мидян, названия которых известны нам уже только от Геродота. Такой характер упоминания мидян, а также постоянно применяемый к ним эпитет «сильные» показывает, что мидийский племенной союз в своей совокупности представлял собой фактор, который ассирийцы вынуждены были учитывать.

Распространение некоторых типов изделий (например, появляющихся в это время на широкой территории «чайниковидных» сосудов, сердоликовых бус и т. п.) говорит о все большем развитии межплеменных сношений.

Фигурный сосуд из Ровандуза (у западных рубежей Мидии). Ок.1000 г. до н. э.            Фигурный сосуд из Зиние (Манна). Начало I тысячилетия до н. э.

Здесь в отдельных районах развивалось земледелие, причем не только примитивное мотыжное, но, еще с III тысячелетия до н. э., и плужное, с упряжным скотом; археологические находки свидетельствуют; об усовершенствовании оборонительного и наступательного оружия (медные кинжалы, наконечники копий, шлемы) и о расширении межплеменного обмена (находки янтаря, сердолика, бирюзы, лазурита, серпентина, халцедона). В могильниках выделяются крупные погребения вождей среди мелких рядовых могил, что свидетельствует о начавшемся имущественном расслоении.

Среди государственных образований, впервые слагающихся на будущей территории Мидии в тот период, к рассмотрению которого мы приступаем, ведущая роль принадлежала вначале мелким государствам луллубейско-кутийской области Замуа.

Среди них на первое место выдвинулось государство Манна, центр которого находился в нынешнем Иранском Азербайджане, на равнине к югу от озера Урмия.

Страна Манна явилась впоследствии культурным и экономическим ядром Мидийской державы VI в. до н. э. Но в самом начале I тысячелетия до н. э. Манна, тогда еще бывшая одним из мельчайших луллубейско-кутийских государственных образований, существовала отдельно от племенного союза, уже сложившегося к IX в. до н. э. в более южных и юго-восточных районах и носившего название мидийского.

Типы мидян и маннеев. С ассирийского рельефа в Дур-Ширрукине. Конец VIII в. до н. э.

Маннейский стрелок. Изображение на бронзовой ситуле. VIII в. до н. э. (?).                         Маннейский музыкант в вавилонской одежде. Изображение на бронзовой ситуле. VIII в. до н. э.                                                                                                                                          Маннейский царь в ассирийском наряде. Изображение на бронзовой ситуле. VIII в. до н. э. (?).

Для того чтобы определить названия племен, входивших в состав мидийского племенного союза, мы должны прибегнуть к авторитету Геродота, который сообщает (I, 101), что мидяне делились на шесть племен:

бусов, паретакенов, струхатов, аризантов, будиев и магов                                             (bousai, рагētakēnoi, stroukhates, arizantoi, boudioi, magoi).

Из них одно племя, а именно паретакены (перетекающие, перебегающие?), обитавшие в районе современного Исфахана и далее на восток, имеет название с хорошей иранской этимологией, встречающееся также и в Средней Азии:

para-ita-ka–«омываемая (рекой область)», как совр. перс, rūdbār.      

para-taka - «бегущие впереди»+окончание -ān- или окончание прилагательного kān-

Par-takka; или pariy-taka- аккадск. c подобным же значением.

Термин сохранился в долине реки Заенде-руд до сих пор (в форме Ферейдан). Вероятно, иранскую этимологию имеет и название племени

(J. M a r q u a r t . Ērānšahr nach der Geographie des Moses Xorenac’t. Berlin, 1901, стр. 28).

Мидийские конники-аризанты или паретакены. Оттиск цилиндрической печати из Тепе-Сиялка (Паретакена). Начало I тысячелетия до н. э.

Паретакены стояли, видимо, особняком от остальных мидян и не всегда к ним причислялись. Что касается названий прочих мидийских племен, то из них ясную иранскую этимологию имеет только одно – аризанты. В самом деле, это, очевидно, иранское arya-zantu – «племя ариев».

Arуа – самоназвание не отдельного племени, а целого этноса, это самоназвание всех племен и народов, принадлежавших к обеим подгруппам индо-иранской группы языков.

Аrуа как самоназвание засвидетельствовано для индийцев, персов, мидян, скифов, аланов, а также для иранских по языку народов Средней Азии, но не известно ни у одного народа других языковых групп и семей.

Царь Дарий I говорит в Накши-рустемской надписи «а», что он «Ахеменид перс, сын перса, от семени ариев».

«В древности все называли их ариями»; следует обычная греческая этиологическая легенда, производящая мидян (mēdоi, форма ионийского диалекта вместо *mādoi) от героини греческого мифа Медеи (Medeiē). (He r ., VII, 02).

аrуа- – «скифское племя»; в именах собственных:

Ari-antas<*Arya-vanta,          

Aria-peithes<*Arya- paiϑa,    

Aria-ramnēs<Arya-rāmna (имя, известное также у персов в роде Ахемeнидов),  

Ari-pharnes<*Arya-farna и в более позднем имени собственном      

Aleks-arthos<*Alye-χšarϑ<* Arya-χšaϑra.                              

(В. И. Абаев. Осетинский язык и фольклор, I. М.–Л., 1949, стр. 156:);

у парфян (в документах из Нисы около Ашхабада):

Arya-barzān, Arya-niyāstak            

(И. М. Дьяконов, М. М. Дьяконов, В. A. Лившиц. Парфянский архив из Нисы. ВДИ. 1953, № 4, стр. 116).

Весьма вероятно предположение, которого придерживается, в частности, И. Алиев (О Мидийском обществе. ИАН Аз. ССР, 1948, № 10, стр. 86, 90), согласно которому тот же термин скрывается в обозначении «арабы (aribi) востока», один раз примененном к какой-то части населения Мидии в ассирийском тексте. Aribi может быть объяснено как ari+ эламское окончание множественного числа -bе.

Это бесспорное доказательство того, что аризанты («племя ариев») принадлежали по языку к этой группе, в данном случае к иранской подгруппе.

Мидийский конник-аризант. Изображение с эламской печати VII–VI вв. до н. э.

Маги, из которых сложилось сословие жрецов во всем Иране, проповедовали свои религиозные учения на иранском языке; начиная с VII в. до н. э. Почти все мидийские имена, дошедшие до нас, имеют ясную иранскую этимологию, и такую же этимологию имеют, помимо названия племени аризантов, также, по-видимому, и племенные названия паретакенов и струхатов.

Об этом свидетельствует религиозная терминология, связываемая с учением магов; например, у Плутарха (Do Isido . . , 46–47) и Страбона (XV, 3, 13 и сл.)

священный напиток omomi и иранск. hauma-;            

божества Hōro-mazdēs, Ōromasdēs, Mithra(s) и      

иранск.    Ahura-mazda-, Vahumanah-, Miϑrа-;

Бесспорно иранские этимологии имеют имена                                                                         Artem-barēs           (Артем-Барис?)

Dutis 

Dēiokēs 

Harma-mithrēs   

Kuēk-sarēs       (Кийк-царь?)      

Mitra-datēs       (Митрой данный?)  

Patizeithēs     

Phraortēs

Spakō

Этих данных достаточно, чтобы сказать, что мидийский язык иранской группы стал общим межплеменным языком мидийского племенного союза.

Трог Помпей (J u s t ., ХLI, 2) указывает, что язык парфян был средним между мидянским и скифским; это указывает также на близость двух последних языков.       (E. Herzfeld. Medisch und Parthisch. AMI, VII, 1934).

В одной из надписей персидского царя Дария I говорится: «Персия, Мидия, а также страны другого языка» (Dar. Pеrs. g, § 1: Parsa, Mada u matate šanitima lišanu).

Сам термин «мидяне» – один из тех этнонимических и топонимических терминов, которые не поддаются ясной иранской этимологии.:   

ассир. madai, amadai, matai,                              

новоэламск. mata.pe,                   

др.-евр. madaj,                       

др.-перс, mada,            

др.-греч. mēdoi<*madoi,                           

др.-арм. mar-k’                             

паpф.*maδ.

Во всяком случае иранский этнический элемент, который постепенно играл все большую роль в мидийском племенном союзе, не принадлежал к автохтонным элементам. Об этом говорит нам мидийская топонимика, в течение длительного времени на всей территории Мидии сохранявшая в основном неиранский характер (в отдельных случаях – видимо, эламоязычный). Это обстоятельство само по себе не указывает на то, что на данной территории в то время жило неиранское по языку население, так как вполне обычно, что при смене языка населения топонимика сохраняет прежний характер. Но, с другой стороны, это обстоятельство определенно указывает не только на то, что иранскому по языку населению на этой территории предшествовало иное, но и на то, что проникновение иранского языка происходило здесь постепенно, без истребления или изгнания местного населения, путем слияния носителей обоих языковых элементов, и при численном преобладании коренного населения, ибо в противном случае топонимическая традиция не могла бы быть передана от одних к другим и автохтонная топонимика сразу сменилась бы иранской.

Как по топонимическим терминам, так и по именам собственным в Мидии IX–VII вв. до н. э. явственно можно видеть продвижение иранского языкового элемента с востока на запад. Имея в виду связи мидийского языка с языками Средней Азии, трудно сомневаться в среднеазиатском происхождении этноса «ариев».

Другими словами, районы нынешнего Иранского Азербайджана и Иранского Курдистана в течение IX–VII вв. до н. э. оставались по языку не иранскими, а луллубейско-кутийскими и тому подобными; лишь восток Мидии, район нынешних Тегерана и Исфахана, был уже полностью охвачен иранским языковым элементом, занесенным коневодческими племенами из Средней Азии.

Фигурный расписной сосуд. Тепе-Сиялк (Паретакена, юго-восточная Мидия). I тыс.до н.э.

Что это были действительно коневодческие племена, видно из ряда обстоятельств, прежде всего из того, что связанная с коневодством терминология у окружающих народов – мидийская, подобно тому, как во II тысячелетии до н. э. oнa была индо-иранской.

Так, пepc.*asa – «лошадь» уже, видимо, в древнеперсидском начало вытесняться мид.- парф. aspa;в Вавилонии новая для Двуречья луговая культура люцерны носила мидийское название aspastu, *asp(a)- asta – «лошадиная еда»: засвидетельствовано впервые еще в VIII в. до н. э.

Родина люцерны, как известно, в Средней Азии, причем эта культура искони связана с коневодством. Из Средней Азии ее заимствовали, например, китайцы: семена люцерны были специально вывезены из Ферганы китайским путешественником Чжан Цянем в 126 г. до н. э. вместе с особой породой «небесных» лошадей, для которой люцерна служила кормом. (Иакииф (Бичурин). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена, г. И. М.–Л., 1950, стр. 150 и сл). Греки называли люцерну «мидийской» травой, mēdikē (современное – Medicago sativa L).

Особо славились в древнем мире кони, разводившиеся на Нисейской равнине в Мидии, и ассирийцы получали с мидян дань почти исключительно конями.

Мидийская колесница, запряженная нисейскими конями. По рельефу V в. до н. э. из Персеполи.

Быть может, именно будучи конниками или, скорее, колесничими, аризанты смогли приобрести в мидийском племенном союзе такое значение, что их язык стал межплеменным языком союза.

Места расселения отдельных племен этого союза остаются неясными; можно лишь предположить, что аризанты жили на крайнем востоке Мидии и там же, вероятно, жили маги (около Раги, средневекового Рея, под нынешним Тегераном). Почему Геродот при перечислении персидских племен (I, 125) на первое место ставит пасаргадов, – а потому, что к последним принадлежал царский род Ахеменидов. Их следует, очевидно, помещать в районе современного Хамадана, где впоследствии находилась столица Мидии. Паретакены, как мы знаем, жили около современного Исфахана. Будии, быть может, были самым западным из мидийских племен.

Хотя нам сейчас трудно указать первоначальные причины создания мидийского союза и, в частности, решить вопрос, носил ли он вначале оборонительный или же наступательный характер, – в целом, однако, вряд ли подлежит сомнению, что его длительное сохранение уже в период начавшегося образования государств объясняется необходимостью солидарности мидийских племен какого бы то ни было происхождения в борьбе с ассирийской агрессией 834–788 гг. до н. э.

(Источник: И.М.ДЬЯКОНОВ ИСТОРИЯ МИДИИ ОТ ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЕН ДО КОНЦА IV ВЕКА ДО Н.Э. 1950 г.)

Продолжение следует...