Уважаемые подписчики и гости канала «Чтобы помнили», сегодня мы узнаем, какой была Вторая мировая война глазами финского солдата, сегодня мы послушаем воспоминания Илмари Коскелайнена, которые в своё время наделали шума в Финляндии, где его даже называли трусом и предателем.
Не факт, что подобные воспоминания были бы опубликованы в стране Суоми, возможно именно поэтому Илмари дал большое интервью в 1999 году не своим соотечественникам, а журналистам из шведской газеты.
Да не просто газеты, а старого ежедневного и популярного таблоида «Свенска Дабгладет», в прочем неудивительно, ведь Швеция сохранила нейтралитет в ходе Второй мировой войны и официально не поддерживала ни одну из сторон мирового конфликта.
На самом же деле, всем известно, что Швеция сотрудничала и торговала с Третьим Рейхом, а также «строила глазки» СССР, даже приютила у себя на территории нескольких советских военнопленных и не выдала их немцам, следовательно шведам безразлично, что печатать, лишь бы было свежо и интересно.
Также нужно учитывать и тот факт, что Финляндия долго жила под шведским протекторатом, пока не попала под русский в ходе русско-шведской войны и поэтому шведы никогда не прочь посмаковать, пусть даже в прессе, как жидко обделались в той войне их младшие «нерадивые скандинавские братья».
Ладно, хватит предисловий, давайте послушаем, что думал о СССР и той страшной войне простой финский солдат Илмари:
«Знаете, что на протяжении всемирной истории войн сгубило не одну отличную и обученную армию? Недооценка противника и шапкозакидательство, да именно…
История ничему нас не учит. Во время той великой войны недооценкой врага страдали все стороны. Гитлер недооценил русских, недооценил Сталина и война закончилась на пороге Рейхсканцелярии, а Сталин в свою очередь недооценил немцев и это едва не стоило советам Москвы, но они быстро опомнились и смогли огромной ценой всё исправить.
Когда опомнились немцы, то исправлять было уже слишком поздно, Германию уже ничего не могло спасти.
Моя Родина, моя Финляндия наверное единственная страна, которая всю войну так и провела в иллюзиях переоценки, а опомнилась уже после войны. Я по сей день думаю, что Карельская земля, где каждый метр полит финской и русской кровью, не стоит жизней славных и храбрых сыновей Суоми.
Осознание последствий пришло в Финляндию поздно, как приходит похмелье после шумного застолья.
Я понимаю Маннергейма, он хотел для финнов больше земли, больше прав, а его личные и политические амбиции толкали к тому, чтобы хоть на немного почувствовать себя равным среди равных, сесть за один стол с такими гигантами, как Британия, СССР и Германия и сделать ставку в большей игре.
Когда для всей Финляндии наступило «похмелье», то оказалось, что мы понесли настолько крупные и трудновосполнимые потери и теперь у нас едва хватает мужчин, чтобы заселить и работать на той земле, которая у нас есть. Нам было не до чужой земли, нам было уже даже не до Карелии, свою бы землю обработать.
Всего бы этого не случилось, если бы многие думали, как после войны, но как известно, охота драться пропадает когда у тебя уже сломан нос.
Тогда, накануне лета 1941-года мы с упоением слушали и внимали историям тех солдат, кто успел поучаствовать в «Зимней войне 1939-1940 года».
Газеты пестрили заголовками о подвигах героев той войны, а заверения военного руководства внушали оптимизм, нам говорили, что «Линия Маннергейма», об которую русские сломали зубы два года назад стала ещё более непреступной, а оставшиеся на территории Финляндии укрепления были доработаны и усовершенствованы.
С первых полос, герои той войны в снисходительном тоне рассуждали о боевых качествах советских войск, придумывая всё новые унизительные эпитеты для недавнего врага, а в обществе всё больше разжигали истерию по поводу досадно утраченных территорий.
Все были уверены в том, что финскому солдату, опираясь на немецкую военную мощь, по плечу занять не только всю Карелию (имеет ввиду Карельский перешеек потерянный финнами в ходе первой зимней войны),но и пойти дальше, забрать обратно Выборг и расширить свои границы за счёт советской земли и возможно даже претендовать на часть Псковской, Новгородской области и получить кусок русского Севера
Планы были обширные, планы были интересные, планы были самонадеянные.
Перспектива поссориться с Францией и Англией нас не пугала, Франции фактически уже не было, она была под немецкой оккупацией и существовала лишь номинально на картах и глобусе, а англичан мы тогда презирали за то, что их обещания нам помочь в «зимней войне» ограничились лишь незначительными поставками вооружения и пустой болтовнёй.
Финляндия очень ждала в ходе первой войны высадки англо-французского экспедиционного корпуса, который должен был нам помочь разделаться с русскими, но он так и не пришёл. Но теперь нам не нужен был Черчилль и вечно колеблющийся француз Деладье, теперь у нас был Гитлер и его Вермахт
Милитаризм, предвкушение хорошей драки и адреналин играет в крови, когда ты слушаешь пламенные речи командиров, читаешь кричащие заголовки газет или когда тебе мало лет и ты играешь в игрушечных солдатиков в своей гостиной на полу, но когда тебе в лицо начинают лететь мозги и коненчости твоих друзей, то это быстро, похлеще ледяного душа, приводит в чувства.
Мой азарт закончился, когда мы закапывали в землю моего друга детства Юхи Ваальнена, точнее то, что от него осталось после разрыва тяжелого снаряда русской гаубицы.
Мы с Юхи росли на одной улице на окраинах Хельсинки, вместе играли, вместе окончили школу, вместе пошли добровольцами в армию, только война нас и разделила, судьба распорядилась, что умереть мы должны порознь.
Летом, когда мы несли гораздо большие потери чем рассчитывали и чем полагало наше командование мы сетовали на то, что нам не занимать храбрости, но чертовски не хватает танков и тяжелой артиллерии, но с другой стороны разве этого не знало финское руководство? Если у тебя почти нет танков и пушек, так какого дьявола ты ввязываешься в войну с советским великаном? На что рассчитывали? На чудо? На Гитлера? Судя по всему, выбирая между здравым смыслом и Гитлером, Маннергейм выбрал второе.
Осенью мы вошли в Выборг. На Родине этот день объявили великой победой и чуть ли не национальным праздником, но они просто не видели наших измученных лиц. Они не знали, что как такового сражения за Выбор не было, если бы оно было, то очень сомневаюсь, что мы бы его взяли. Советы просто отступили боясь быть отрезанными.
Мы не ворвались в город, мы даже в него не вошли, вы в него вползли, преодолевая грязь, усталость и собственный страх. Номинально вроде победа, а по факту уже тогда в душе чувствовали себя проигравшими, но на словах храбрились и подбадривали друг друга
Юхи тогда был ещё жив, он сказал мне: «Илмари, если мы уже победили, то радости я не ощущаю, я хочу домой, я хочу убраться отсюда».
Я сам чувствовал тоже самое, но старался выглядеть невозмутимым и подбадривал себя и его тем, что нужно ещё немного потерпеть и станет легче, немцы поднажмут, совершат решающий бросок и Советы развалятся, карточный домик Сталина рухнет, вместе совсем этим государством.
Но очень скоро мы узнали, что карточный домик оказался на деле с крепким фундаментом, а быстрее начал рушиться наш боевой дух, особенно его подкосило известие о том, что вместо триумфа солдаты Гитлера волочили обмороженные ноги из под Москвы и фронт от юга до севера мог рухнуть в любой момент. Тогда стало по настоящему страшно.
Кстати, в то самое время, когда немецким солдатам доставалось по первое число, нам воевалось легче, чувствовалось, что все русские подкрепления и резервы, все снаряды и бомбы брошены ими в наступление против немцев и у нас, на нашем участке фронта наблюдалось относительное затишье и спокойствие.
Но как известно, на войне всё относительно, бои шли ежедневно, а иногда и ежечасно, за небольшой бугорок на местности, за линию окопов, за улучшение позиций и выравнивание линии фронта. Локальные бои, но очень ожесточенные, кровавые и изнурительные.
Особенное негодование и озлобленность вызывали наши неудачные попытки расширить плацдарм и выйти на реку Свирь, что частично бы улучшило положение наших войск, осложнило бы наступательные операции русских и дало бы нашим немецким союзникам так необходимую им передышку.
Но у русских были свои планы на этот счёт и фронт больше в этом районе не сдвинулся ни на километр. Он по большому счёт стабилизировался и не двигался здесь больше до лета 1944 года.
Во время тех боёв произошёл случай, в результате которого я потерял своего друга детства, своего лучшего друга в жизни Юхи Ваальнена.
Нам удалось взять в огневой мешок взвод русских, которые попытались нас обойти, может они проводили разведку, а может просто заплутали, теперь уже неизвестно, но засада получилась удачной, они ничего не заподозрили и угодили в наш капкан. Огонь вёлся почти в упор, не ушёл никто. Чудом выжил русский комиссар, которого мы взяли раненным, хотели допросить, но сведений от него не получили.
Толи он был таким крепким орешком, а может наш русский и его финский были так плохи, что допрос не получилось провести как следует, не помню. Факт в том, что понесенные на днях потери, холод, неудачи и депрессия основательно нас обозлили и наш лейтенант дал своё согласие на то, чтобы этого комиссара расстреляли.
Не просто расстреляли буднично и тихо, а так чтобы подкосить моральный дух врага, расстрел должен был стать таким мини спектаклем на глаза у русских.
Советский политрук всё понял, был бледен и спокоен, словно то что должно случиться произойдёт не с ним. Его заставили подняться на окопную насыпь рядом с бруствером и пустили ему пулю в голову на глазах у русских по ту сторону фронта.
Что тут началось…
Я не помню такой канонады за всю войну, морозный воздух разорвали десятки и десятки взрывов, превратив весь наш передний край и ближний тыл в месиво. Мне кажется, что артиллерийским огнём были выкошены даже деревья на целый квадратный километр, так сильно и долго они стреляли.
Наши позиции представляли из себя поверхность швейцарского сыра, одни кратеры и воронки. Русские стреляли из всего что у них было и похоже израсходовали двухмесячный запас снарядов.
По крайней мере, после того обстрела они вообще не стреляли из артиллерии около двух месяцев на нашем участке. Это была их месть, их злость, их ярость за убитого комиссара.
Я не думал, что русские так могут…
Во время того обстрела моего друга Юхи и разорвало на части, так что мы едва смогли его опознать.
Я бы тоже умер там, в тех окопах, рано или поздно, меня постоянно не покидало ощущение, что я не выберусь оттуда.
Мне помог, точнее меня спас случай. У одного из офицеров нашего полка разболелся зуб и я смог его вылечить в кустарных условиях фронта, навыки у меня были, я ребёнок из медицинской семьи, отец стоматолог, а мать акушер. Раньше я и не мог предположить, что это меня спасёт.
Слава о моих незаурядных и нужных способностях быстро разлетелась по фронту и через месяц я уже был чем то вроде ординарца и личного фельдшера полковника Лахтинена.
Когда Лахтинен, будучи уже человеком пожилым и склонным к тяжелым мигреням не мог находиться на фронте и надлежащим образом исполнять свои обязанности был заменен на своей должности, то он увез и меня в тыл.
Лично походатайствовав о том, чтобы мне подготовили необходимые документы и отправили учиться на фельдшера, а после опять же с помощью Лахтинена я смог получить и направление на дальнейшую учебу, но уже в высшем медицинском учреждении в Хельсинки.
Я смог избежать смерти в этих промерзших окопах, но мой случай единичный, большинству не повезло так как мне и они остались обнимать землю Карелии навечно, удобрив её своей кровью и своими костями, став с ней единым целым.
Я считаю, что эта война одна из самых больших и трагических ошибок Финляндии».
Вот такие вот дела, друзья. Как уже водится, каждый сделает свои выводы из услышанного, хотя обсуждать данную тему можно очень долго, она ещё недостаточно изучена, но время всё расставит по местам и всё рассудит…
Спасибо за Ваше внимание. С вами был Дмитрий и канал «Чтобы помнили».
Оценили 5 человек
12 кармы