Лисеич. Константин Коровин считал, что настоящий художник не может не быть поэтом

Друзья-художники звали его Костенькой, а крестьяне и охотники - Лисеичем.

Посмотришь, какой он на фотографиях - глаза веселые, улыбка прячется в усах и бороде, волосы взъерошены. И весь он такой ладно скроенный, не богатырь, но видно: крепкий человек, бывалый. С таким не то что на охоту, на Северный полюс можно двинуть. Лисеич, одним словом.

А глядя на картины Константина Алексеевича, непременно подумается о счастье. Не вообще о счастье, а вот о какой-нибудь минуте в летних сумерках, когда дождевые тучи уходят за грузные мокрые тополя, а солнце вдруг заливает двор тихим малиновым светом.

Оказывается, и русский человек может быть счастлив. Может быть радостен и приветлив.

Коровин считал, что настоящий живописец всегда поэт. Художник - и не понимает поэзии? Чушь собачья. Быть такого не может. "Разве не поэт Левицкий - какие и как поняты у него женщины! - говорил он своим ученикам. - И разве не поэты Рембрандт и Боттичелли?.."

Когда его друзья уезжали в Италию, Коровин забирался в какую-нибудь неказистую деревеньку Владимирской губернии, бродил там по лесам и полевым дорогам. Писал этюды без устали. Когда его картины появлялись на выставках, люди удивлялись: ярко, сочно, не хуже Италии. Ведь до Коровина-то среднерусскую природу видели все больше серенькой, унылой, со свинцовыми тучами.

Лисеич не разделял природу, людей, искусство - все это была для него одна жизнь. "Чудесна жизнь", - приговаривал он. Как хорошо, что он успел оставить нам не только свои веселые картины, но и воспоминания. Читая их, проникаешься каким-то мирным и снисходительным чувством. И думаешь о сегодняшнем дне уже без раздражения и досады: что ж, бывают и такие времена. И в такие времена надо кому-то жить.

Этот добродушный, чуть насмешливый взгляд не изменял Константину Алексеевичу даже в смуту 1917 года.

"Один ученик пришел ко мне. Я в это время ел что-то за столом. Я пригласил его. Он, кушая, спросил меня:

- Что это за портреты у вас на стене висят?

- Моего деда один, а другой моей бабушки.

- А вот у вас нет портрета товарища Луначарского.

- Нет, - говорю, - нету...

- А портрета Владимира Ильича, я вижу, тоже нету, - говорит он.

- Нет, - говорю, - нету.

- А жаль, - сказал он, вздохнув. - Какие личности. Не мешало бы вам завести.

Выходя из-за стола, я говорю ученику.

- Товарищ ученик, вот мы поели, споемте теперь "Интернационал". Начинайте, товарищ.

Он молчал.

- Что же, - говорю, - вы не знаете.

Он робко ответил:

- Знаю немного, да не твердо.

- Ну, к субботе чтоб знали. Прощайте".

Власть не любит, чтобы к ней относились иронически. Так русский художник оказался в изгнании. Там и пришлось обратиться к писательству - надо было кормить семью. Его рассказы печатались в эмигрантских газетах. Шаляпин дивился тому, какой большой литературный талант открылся у его старого друга: был просто художник, а стал художник слова.

Проза Коровина - это, конечно, поэзия. Некоторые страницы запиши столбиком - и вот тебе стихи. Верлибр.

Сегодня все рассказы Константина Алексеевича собраны и часто издаются. Причем книги художника расхватываются без всякой рекламы. Любой книжный интернет-магазин высыпет перед вами обложки книг Коровина, но под каждой приписка: "нет в продаже". А под обложкой коровинских "Рассказов о любви к людям" написано: "ожидается".

Что ж, подождем. Может, еще и дождемся любви к людям.

А сам Константин Алексеевич ни одной своей книги в руках не успел подержать.

В 1939 году во время налета фашистской авиации на Париж старый художник споткнулся на улице и больше не встал. Возможно, он успел еще что-то сказать подбежавшим людям.

"Это я... это мое пение за жизнь, за радость... я люблю солнце, реку, цветы, смех, траву, природу, дорогу..."

Все краски слова

Из рассказа "Ненастье"

Дождик день и ночь. Кончились ясные дни. Желтые осины осыпают мое крыльцо и дорогу у сарая. Одиноко старая беседка дремлет под липами. В воздухе пахнет дымом овина. Медленно идет стадо, мычит, вытянув шею, корова. К ненастью, говорят. Осенний день. Но в этом дожде, в сером дне, в запахе дыма какая родная жизнь. Необъяснимое чувство русской тоски связано живой нитью со мной, с душой, с дружбой, с мокрой крапивой у сарая и с тусклым огнем в окне избы лесного сторожа. Как я люблю ушедшие и уходящие дни, вечера и ночи прекрасной страны моей...

- Ненастье, - говорит рыбак, подходя к крыльцу дома с ведерком. - Скучно, тебе, Лисеич, поди, одному-то... Эдакое ненастье.

Из рассказа "Первая любовь"

Москва. Давно то было. В воздухе пахло весной. Солнце. Блестели купола старой церкви Харитония в Огородниках. Рядом с церковью были небольшие деревянные дома, с двориками, крыльцами, у которых густо насажена сирень. Двор кой-где мощен булыжником, Гнилой забор соседнего сада. Бузина выпустила маленькие, как бисер, листочки. Весна. Синее небо. Летят белые облака.

У крыльца дома, где я жил, - большая бочка, полная капельной воды. Я и Тата, девочка из соседнего дома лет десяти, смотрим в бочку. Замечательно. Видно небо, как бегут облака. Я вижу себя и Тату. Когда пальцем взволновать воду, все делается смешно, так забавно прыгают глаза, нос, наши лица.

У Таты на голове маленькая шапочка пирожком и белый воротничок на жакетке. У Таты матовое лицо, темные, как слива, глаза, большие ресницы. И когда она смотрит на меня, то часто мигает ими.

Тата так нравится мне, что выразить нельзя.

Мне одиннадцать лет. У Таты сестра Аня, старше ее. Тата меня зовет Костю, а я ее - Тата.

Тата такая хорошенькая, и я близко смотрю на нее, потом опять в бочку и говорю ей:

- Тата, можно вас поцеловать?..

Тата посмотрела на меня, часто замигала ресницами и сказала:

- Не знаю, я спрошу маму...

Я подумал: «Ну вот, мама, наверное, скажет, что нельзя».

В 2021 году исполняется 160 лет со дня рождения Константина Коровина.

                                                                                               По материалам: 1, 2, 3