"Все дело в том, чтобы мы любили,
чтобы у нас билось сердце —
хотя бы разбивалось вдребезги!
Я всегда разбивалась вдребезги, и все мои стихи — те самые серебряные сердечные дребезги".
(Марина Цветаева)
«Маленькая моя Муся все складывает слова в рифмы, наверное, будет поэт», - такие записи делала в своем дневнике Мария Александровна Мейн - мать шестилетней Марины Цветаевой. Стихи малышка сочиняла не только на русском, но и на немецком и французском языках, но такого вида творчество в семье с жесткими немецкими традициями не поощрялось: от девочки даже стали прятать бумагу и карандаши. «Права на просьбу в нашем доме не было. Даже на просьбу глаз», – вспоминала впоследствии поэтесса.
Упрямая девочка не отступалась, продолжая слагать стихи, естественно, о любви. Ей было девятнадцать, когда она опубликовала свой первый сборник стихов «Вечерний альбом», в который вошли ее школьные и юношеские работы. За ним последовали сборники «Волшебный фонарь» и «Из двух книг». Стихи были хороши, их оценили Валерий Брюсов, Максимилиан Волошин и Николай Гумилёв.
Славная спокойная жизнь с молодым мужем – поэтом и публицистом Сергеем Эфроном, рождение дочерей Ариадны и Ирины … И вот здесь плавное течение жизни обрывается: Марина Цветаева, точно так же, как и ее собственная мать, чуждается своих детей. Цветаева вполне откровенна: «Когда Аля (Ариадна) с детьми, она глупа, бездарна, бездушна, и я страдаю, чувствуя отвращение, чуждость, никак не могу любить». И Ариадна Эфрон позже напишет о матери: «Снисходительная к чужим, с близких — друзей, детей — требовала как с самой себя: непомерно».
В голодное послереволюционное время дети оказываются в Кунцевском приюте, тяжело болеют. Трехлетняя Ирина умирает от голода… Тогда же Константин Бальмонт вспоминал о необыкновенной чуткости и доброте Марины Цветаевой: «…добрая и безрассудная. У нее в доме несколько картофелин. Она все их приносит мне и заставляет съесть». Что же это? Как и из каких неведомых глубин души могли родиться такие строки:
Две руки, легко опущенные
На младенческую голову!
Были – по одной на каждую –
Две головки мне дарованы.
Но обеими – зажатыми –
Яростными – как могла! –
Старшую у тьмы выхватывая –
Младшей не уберегла.
В те же годы наступает расцвет поэтического таланта Цветаевой: в начале 1922 года в Москве выходит сборник «Вёрсты», понравившийся и литературным критикам и читателям, что само по себе большая редкость, в Берлине печатается сборник «Разлука», содержащий полную версию поэмы «На красном коне». Только за два года в немецкой столице, куда в 1922 году выехала в эмиграцию, семья Цветаевой, у поэтессы вышло пять книг. Но вот стихи ее в эмигрантской среде успехом не пользуются, хотя пишет она много и, в основном, в стол. «Эмиграция делает меня прозаиком», - Цветаева создает свою лучшую прозу: «Мой Пушкин», «Дом у Старого Пимена», «Повесть о Сонечке», воспоминания о Максимилиане Волошине, Михаиле Кузмине, Андрее Белом.
Занятия литературой денег практически не приносили: «Никто не может вообразить бедности, в которой мы живём. Мой единственный доход — от того, что я пишу. Мой муж болен и не может работать. Моя дочь зарабатывает гроши, вышивая шляпки. У меня есть сын, ему восемь лет. Мы вчетвером живём на эти деньги. Другими словами, мы медленно умираем от голода».
Несмотря на труднейшее положение, Цветаева всячески противится возвращению на родину: «Можно ли вернуться в дом, который — срыт» - прежняя Россия умерла, а нынешней не нужны люди из прошлого. Оказалось – можно. В июне 1939 года семья воссоединяется в Советской России, но совсем ненадолго: через два месяца под арестом за шпионаж оказалась дочь – Ариадна Эфрон, давшая под пытками показания против отца; спустя еще два месяца осудили и расстреляли мужа - Сергея Эфрона. Стихи перестали рождаться…
В эвакуации в Елабуге оборвалась жизнь ярчайшего символа Серебряного века Марины Цветаевой, которую странно называть как принято – поэтессой, но только Поэтом. Каждый год, отдаляющий нас от событий жизни Марины Цветаевой, самым непредсказуемым образом делает ее все более отчаянно близкой, наверное, потому, что все ее яркое творчество – искренняя повесть «о времени и о себе». «Моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед...», – предсказала свой триумф двадцатилетняя Марина. Время Цветаевой – время Есенина, Блока, Ахматовой, Бальмонта, Маяковского, Мандельштама – какие непохожие личности, непохожие стихи и судьбы! И даже среди этих великих поэтов Цветаева немного наособицу: «Какие стихи Вы пишете, Марина... Вы возмутительно большой поэт», - писал Марине Цветаевой Борис Пастернак.
Она не признавала никаких литературных школ и течений, только человеческие чувства и всегда оставалась внутренне свободной.
А ведь темы ее стихов, поэм, прозы все так же неизменны и самобытны, как и столетия назад: любовь, родина, поэзия, жизнь… Сильная, свободолюбивая, уверенная женщина, прошедшая горнило революций, нищету и череду черных чересполосиц, пережившая множество личных драм и трагедий, всегда замечала, что писать стихи – это все равно что «вскрыть жилы», из которых неостановимо и невосстановимо хлещут «жизнь» и «стих». «Равенство дара души и слова – вот поэт».
Казалось, что она не замечала бурь, свирепствовавших над ее головой, уносящих множество жизней – и, конечно же, это не так. Тончайший камертон ее души выстраивал гармонию звучания стихов, в которых Марина Цветаева так талантливо выразила все величие своей жестокой эпохи.
Марина Цветаева. «Реквием»
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все — как будто бы под небом
И не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.
Виолончель, и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
— Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
К вам всем — что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?! —
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто — слишком грустно
И только двадцать лет,
За то, что мне прямая неизбежность —
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
— Послушайте! — Еще меня любите
За то, что я умру.
Марина Цветаева. Вы, идущие мимо меня…
Вы, идущие мимо меня
К не моим и сомнительным чарам, —
Если б знали вы, сколько огня,
Сколько жизни, растраченной даром,
И какой героический пыл
На случайную тень и на шорох…
— И как сердце мне испепелил
Этот даром истраченный порох.
О летящие в ночь поезда,
Уносящие сон на вокзале…
Впрочем, знаю я, что и тогда
Не узнали бы вы — если б знали —
Почему мои речи резки
В вечном дыме моей папиросы, —
Сколько тёмной и грозной тоски
В голове моей светловолосой.
1913 г.
Оценили 32 человека
79 кармы