Мужик

Горе каждый переживает в одиночку. У всех свои проблемы и беды. И наше горе - оно только наше. Для других это рассказ о горе, а не сама боль.

Так думала одна женщина. Она возвращалась с похорон мамы. Ехала обратно на север, где работала на шахте инженером. Маму похоронили; поплакали, повспоминали. Брат и сестра остались в городе, они там жили. А девушка села в поезд и поехала. Потому что надо работать. Надо жить дальше. Ничего не поделаешь.

А ночью девушка плакала на своей верхней полке. Внизу храпели пожилые муж и жена. А на другой верхней полке лежал грубый такой мужчина. Мужик. Он и до этого все ворчал себе под нос, все ему не нравилось. Ругался тихо. Раздражался. Неприятный тип, похож на сидевшего. Стрижка такая, морщины на лбу, маленькие глаза…

Девушка укуталась с головой в вагонное одеяло. И сотрясалась от рыданий, беззвучных вроде, но различимых. Старалась прекратить. Даже рукой душила себя и закрывала рот. Прятала голову под подушку, сжималась в комок. Но все равно плакала…

Она боялась разбудить пассажиров. Особенно - угрюмого мужика.

Но тот и не спал. Видимо, все слышал. Потому что кряхтел и неразборчиво бормотал что-то себе под нос. Ругался, наверное, что мешают спать. И девушке было ещё тяжелее от мысли о том, что на неё злятся. Она мешает.

Солнце взошло. Поезд остановился на станции. Пожилые супруги взяли свои чемоданы и вышли. И злой невыспавшийся мужик с маленькими колючими глазами тоже вышел. Но без вещей.

Наверное, подымить пошёл. Распсиховался. Стоянка пятнадцать минут. И едем дальше!

Девушка слезла со своей полки и достала влажные салфетки - лицо протереть. И уже в голос заплакала. Тихо, но со звуком: всхлипывания и приглушенные рыдания. Хоть пять минут можно поплакать. Нет никого. Это лучше, чем когда кто-то есть, но нельзя жаловаться и плакать от горя. Лучше уж пусть не будет никого…

Дверь съехала в сторону, в проеме этот злой пассажир стоит. Протягивает девушке прозрачный пакет с вареной молодой картошкой, пакет с огурцами малосольными и булочку.

И говорит: «Поешь. Ты вчера ничего не ела. Когда горе, надо поесть. Я жрать неделю не мог. Потом друг заставил. Полегчало. На!».

И тут девушка сначала откровенно расплакалась. Громко. А потом стала почему-то просить прощения у мужика, про которого плохо думала. «Вы простите меня, пожалуйста! У меня мама умерла!»…

И этот простой человек сидел и слушал короткий рассказ. Не лез в душу и не расспрашивал. Вздыхал. Говорил: «Тут ничего не поделаешь. Так уж суждено. Ешь картошку. Давай, я тебе посолю, соль вот взял у проводницы. Ешь!».

А больше он ничего не говорил. Угрюмый замкнутый человек злодейской наружности. И через пару часов он вышел на каком-то полустанке, да и все. Надел бушлат, взял вещмешок и вышел. И в купе сели другие пассажиры.

А девушка ела картошку с огурцом. Через силу. Но ела. И начинала оживать и жить; через силу, но начинала.

А о людях плохо она больше не думала. Люди не так хороши, как считают романтики. Но и не так плохи, как говорят циники и пессимисты. Жить можно. С людьми можно жить.

Иногда люди могут спасти. И принести картошки и хлеба. Потому что слова иногда излишни.

Анна Кирьянова