Дагестан: свои и чужие

Статья взята с ресурса: https://dzen.ru/

Ссылка на статью: https://dzen.ru/a/YL2Ng3f08xQ-...

У реликтовых народов, - стоящих на родоплеменном уровне социокультурного развития, – с преобладанием вертикальных общественных связей над горизонтальными, поведением управляет жесткая матрица. Реликт, независимо от того хороший он человек или плохой, умный или глупый, в тестовой ситуации поступит только так, а не иначе.

Работая в махачкалинском футбольном клубе «Динамо», я любил проводить выходные в древнем городе Дербенте, привлекавшем атмосферой уюта. Со стороны его жителей встречалось неоднозначное отношение. Администратор гостиницы – тетка средних лет в пестром платке, увидев меня, первым делом произнесла, - «Руусский!», - с предостерегающим завыванием и подозрительным прищуром. Но большинство проявляло радушие: местные сопровождали меня в походах по предгорным окрестностям, вокруг крепости Нарын-Кала, однажды провели в святая святых, куда туристам обычно вход закрыт – в Джума-мечеть, расположенную в магалах – старой части Дербента. Правда, замечалась реакция – если я признавался, что не просто гость Дагестана, а состою тут на штатной должности, эти мои знакомые сразу мрачнели, смурнели, норовя отойти в сторону. Сие вызывало недоумение, но один лезгин, председатель ячейки коммунистов, ничего не уточняя, посоветовал, - «Не говори им, что работаешь здесь!», и до меня, наконец, дошло – во мне видели нарушителя закона, о котором не сказано ни в одном кодексе. А именно – если получаю зарплату в Дагестане, то, выходит, забираю деньги из «тухумной» (общинной) кассы, ибо в указанной республике понятие «государственное» и «клановое» не разделяются. Ну а коли так, значит, покушаюсь на «расовую территорию», что, знаете ли, оскорбление (в фауне вожак стаи помечает ее ареал мочой и зверь из другого прайда не смеет нарушить границу, иначе будет разорван в клочья). Я не видел в Дагестане, где частный бизнес – «священная корова», ни одного магазина русского или украинца. Попробуйте открыть там дело, не принадлежа ни к одному из тридцати шести коренных народов! Зато, если в Саратове рискнете действовать против дагестанцев их же собственными методами, то немедленно «загремите» по 282-й статье.

* * *

Рассказывая банальные вещи, не соглашусь, если кто-то назовет безнравственными характерные проявления племенного эго тех же кавказцев. Аморальной как раз считаю разобщенность русских, превращающая наших людей в бессильных жертв перед агрессором. Уже никого не удивляет то обстоятельство, что нация, которой мир обязан победным 1945 годом, лишившись внутреннего стержня, с удивительной легкостью оказалась растоптана во многих бывших республиках СССР. Потомки тех, кто отважно сражался с танковыми армадами Гота и Гудериана, безропотно спасовали перед толпами небритых, дурно пахнущих лесных братьев и прочих «революционеров», которые ратуют за некое возрождение, служа сторонним координаторам. К примеру, чеченцев с дагестанцами в масштабе России немного, однако, пользуются же они исключительно выгодным положением в стране!

Приехав в Дагестан, я был поражен уровнем жизни в этой республике. На ее фоне Швеция и Швейцария, судя по рассказам очевидцев, «отдыхают»! Центр Махачкалы застроен частными особняками высотой до шести этажей – с лифтами и бассейнами на крыше. Районного значения города - Кизляр, Хасавюрт, Каспийск, Буйнакск, Избербаш, Дербент, - украшены домами ценой в сотни тысяч и миллионы долларов. В Дагестане не встретишь ни изношенных тяжкой работой пожилых людей, ни брошенных стариков и детей, ни бродяг из числа представителей коренных народов. Такое положение вещей объясняется укладом жизни аварцев, даргинцев, кумыков и других местных племен. Каждое из них живет сектой – тухумом, где все связаны кровным родством, поэтому и незначительный член общины не остается обездоленным, получая хотя бы мизерный куш от федеральных дотаций и прочих доходов, зачастую обусловленных криминалом. Взамен этой материальной поддержки и защиты дагестанец лишен права серьезных самостоятельных решений - например, в плане вступления в брак. В семью допускаются только соплеменники: для дагестанцев основа основ - расовый закон, и нарушить его не решаются даже мужчины с научной степенью, состоящие в априори интернациональных сообществах. Женщине - хранительнице генофонда, не сносить головы, если она осмелится связать жизнь с инородцем, тем более - не мусульманином. Утрата расовых яйцеклеток считается тяжким позором для семьи, видимо потому, что кровосмешение по женской линии грозит ослаблением племенного могущества и финансового благосостояния. Словом, не удивляйтесь, если, предложив дагестанке пройтись вместе по какому-нибудь населенному пункту республики на том основании, что ваша знакомая учится в престижном вузе и одета во все европейское, встретите пугающий аргумент, - «Вдруг кто-нибудь увидит?!». А застукают такую пару наверняка и передадут компромат кому надо. Далее в зависимости от степени раскрытой связи применят ту или иную форму насилия.

Если кяфир (неверный) подаст жалобу, руководствуясь соображением, будто в Российской Федерации законы для всех одинаковы, искателя справедливости запросто могут с перерезанным горлом и с запиханным в рот заявлением швырнуть в канаву, где тела никто не найдет. Говорю об этом исключительно к сведению идиотов, что восхищаются, - «Путешественник, иду по аулу, а из домов наперебой зовут, - «Заходи! Шашлык кушать будем как братья!». Этикет приятный, но из серии "мягко стелют, да жестко спать". Поверьте, слишком серьезно его воспринимать не стоит. В действительности русские никому в Дагестане не нужны.

Очутившись на работе в этой республике из-за сиюминутного настроения известного футбольного тренера Леонида Назаренко, взявшего меня на должность клубного пресс-атташе, передвигаясь по городу, я постоянно подвергался «наезду» отвечающих за правопорядок. От придирок не спасали ни форма с логотипом махачкалинского «Динамо», ни штамп клуба в трудовой книжке, которую на всякий случай я носил с собой вместе с паспортом. Видя эту печать, вероятно недавно спустившиеся с гор молодчики в милицейской форме, заросшие щетиной, щелкая языками, лишь твердили, - «Э, тут все туманно! Такого не бывает!». Заявляли, - «Может, ты террорист, приехал сюда дома взрывать?», хотя любой вменяемый поймет с первого взгляда - на боевика я похож не больше, чем на австралопитека. Принимались шарить по карманам, вымогая деньги. У меня же не выходило из головы то, как выступавшие по саратовскому телевидению в 90-е годы демократы - политик Валерий Давыдов и адвокат Елена Сергун, брызгали слюной в адрес националистов, которые якобы задевают и ущемляют кавказцев. Что здесь ответить? Соглашаясь: не всякий этнический русский готов следовать библейской заповеди, - «Ударили по щеке - подставь другую», как единственному с подачи властей способу для «имперской» нации сохранить мир в стране, выскажем крамольную мысль - даже в царские времена фразеологизм «Россия – тюрьма народов» по отношению к нацменьшинствам выглядел надуманным. Экстраполировать приведенное высказывание на день сегодняшний, если оно опять-таки подразумевает угнетение малых этносов – верх цинизма. Ибо нечем крыть довод, - «Назовите русского с тем же статусом на Кавказе, какой в Саратове у строительного магната Байтемира Шамхалова». Сколько всего кавказских бизнесменов, владеющих в средней России ресторанами, магазинами, казино или просто виллами, облицованными красивым дербентским камнем? Наверное, не подсчитать. И если какой-нибудь "славянофил" поднимет руку даже на рядового чеченца или дагестанца, приехавшего, чтобы «наварить деньги», то виновного засудят, не забыв прополоскать в прессе, которая стоит горой за "интернационал".

Теперь представьте: европейские колонисты в Северной Америке вместо выполнения миссионерских задач вставили бы себе в разные места индейские перья и, заискивая перед краснокожими, взялись бы третировать вновь прибывающих из метрополии соотечественников. Бред – скажете вы. Между тем, для русских это норма поведения. Меня крайне удручила та реакция, с которой я столкнулся в первый же день на работе в Махачкале. Во время вечерней прогулки на проспекте Расула Гамзатова ко мне подступили странные субъекты и один из них, носитель исконно русской фамилии, называющий себя журналистом, поставил ультиматум – в наши газеты не пиши, иначе будут у тебя проблемы. Воображаю, какой адский вой разразился бы, посмей кто-нибудь в коренной России разговаривать с дагестанцем – здесь ларек не ставь, там не торгуй. Прожужжали бы все уши жалобами на великодержавный шовинизм, причем, в этом хоре голоса русских «правозащитников» едва ли не были бы самыми громкими! Оценив ситуацию, другой предпочел бы смотать удочки, но я остался, и неприятности не заставили себя ждать. В номер гостиницы, где я жил вместе с иногородними игроками, вломился немолодой аварец, кого довелось сменить в роли клубного видеосъемщика. "Ты зачем сюда приехал?! По миру меня пустить?!" – завопил он, словно на кону была серьезная сумма, а не смешные 200 долларов, составлявшие операторскую зарплату. Я попытался объяснить, что его все равно выгнали бы, так как он нарушал дисциплину, не выполнял поручений главного тренера, грубил. Мой же приход на это место – простое стечение обстоятельств. Куда там! Уволенный продолжал настаивать – я специально его подсидел. Он выложил условия, по которым Назаренко обязался взять меня в клуб, и сослался на информатора - того самого типа, остановившего меня на проспекте. Скорее всего, из доверительной беседы с тренером, допускавшим панибратство со стороны нахальных махачкалинских журналистов, тот узнал нечто, в описываемой ситуации превратно истолкованное. Тогда кое-как удалось утихомирить крикуна, заявлявшего, - «У меня десять братьев, лучше убирайся из города!». Казалось, инцидент исчерпан, но через пару месяцев, неосторожно сообщив на стадионе во всеуслышание о своем повышении в должности и прибавке к зарплате, я опять вызвал бурю. После матча аварец, кому, несомненно, донесли о моей похвальбе, со зловещим прищуром спросил, - «Еще работаешь?». Молча проследовал я в клубный автобус, куда следом забежал тот «благородный джигит», чтобы оскандалить меня перед командой. По-скотски пьяный, он грязно матерился, угрожал, порывался разбить видеокамеру, за которую я отвечал головой. Свидетели эксцесса советовали немедленно мне покинуть республику. Не преувеличиваю степени риска, которому тогда подвергся: те, кто знаком с местными нравами, говорили - оказав конкуренцию дагестанцу на его земле, я тем самым нанес оскорбление, и теперь он не простит. При каждой следующей встрече мой враг устремлял на меня жесткий взгляд выпученных глаз, казавшихся стеклянными. Его злоба вдобавок подогревалась окружением, и, судя по всему, интригу раздувал упомянутый русский из Махачкалы, демонстрировавший солидарность с аборигенами. Нельзя было предлагать, - «Давайте, мужики, выпьем по рюмке, поговорим и все уладим», - такой шаг расценят как капитуляцию, и вам будет только хуже. Открыто же вступать в конфликт с туземцем означает вызвать на бой весь его клан.

Хорошо известен трагический эпизод, произошедший в другой столице автономии на Северном Кавказе – Нальчике, где дремотная жизнь в пору брежневского застоя внезапно обернулась массовыми беспорядками. Июльским днем 1968 года на центральном рынке старшина милиции Владимир Токарев задержал нарушителя - колхозника из аула Нартан. Отказываясь пройти в отделение, житель Кабардино-Балкарии бешено сопротивлялся, разорвал форму на блюстителе закона, голосил, - «Помогите, убивают!». На крики сбежались односельчане. Арестованного вызволили, однако отпускать с миром обидчика никто не собирался. Милиция пыталась вывезти старшину в автозаке, но разъяренная толпа опрокинула автомобиль – пробили колеса, перерезали бензопровод, вскрыли обшивку кузова и, вытащив жертву, принялись ее линчевать. Такие столкновения всегда носят межвидовой характер, и тут уместна фраза из фильма Der Untergang, приписываемая вождю Третьего рейха, - «Взять, например, обезьян – они насмерть растаптывают чужаков». Остановить расправу не смогли ни прибывший первый секретарь республики, которого зачинщики мятежа забросали гнилыми овощами, ни 250 военнослужащих Нальчикского гарнизона, срочно поднятых из казарм.

Советская пресса ни словом не обмолвилась об эксцессе – как и о волнениях в Ташкенте, где через три года после разрушительного землетрясения 1966-го отплатили черной неблагодарностью тем, кто восстанавливал и реконструировал город. Тогда изуверы под видом футбольных болельщиков, распаленных домашним проигрышем «Пахтакора», вырвавшись толпой со стадиона, избивали прохожих с европейской внешностью, призывая мазать крыши домов кровью русских оккупантов. Оба инцидента прокомментированы западными «голосами». Вспышка насилия в первом случае связывалась с тогдашними леворадикальными выступлениями студентов во Франции, пример которых якобы подвигнул кабардинцев на борьбу с тоталитарным советским режимом. Видимо, подразумевалось, что в убийстве стража порядка некоренной национальности выразился выплеск эмоций народа, находившегося под игом (хотя в брежневском СССР многие частные дома на Кавказе полностью оклеивались пленкой «под кирпич», а в «метрополии» такую роскошь позволяли себе изредка для отделки интерьеров). В ташкентских выступлениях усматривалась рука спецслужб Китая, с войсками которого в 1969-м произошли боевые столкновения на острове Даманский и у озера Жаланашколь, выигранные советской стороной. Однако первопричину кровопролития и в том и в другом примере неправомерно объяснять иностранным влиянием. Для людей с европейскими взглядами на жизнь удивительным оказалось то, что иные высокопоставленные лица из республики и кабардинской диаспоры в Москве – писатели и ученые, ходатайствовали о смягчении наказания зачинщикам расправы над милиционером – полуграмотным колхозникам. Природа этого «странного» заступничества кроется, вновь повторю - в той общественной пирамиде, где все социальные элементы слиты в единый организм. Тут нельзя забывать: настоящая или мнимая обида, нанесенная отдельному члену, автоматически переносится на всю семью. Ударив по губам сквернословящего подростка, чужак тем самым задевает весь его род. Переспав с женщиной из племени, посторонний сексуально «опускает», быть может, главу администрации или даже президента маленькой, но гордой республики. Вера в либеральные постулаты сыграет плохую шутку, если в простоте душевной вы объявите туземца своим кунаком, часто бывая в его доме как гость. Пока «в Багдаде все спокойно», вас, разумеется, накормят, напоят и уложат спать после задушевной беседы, но стоит шейх-уль-исламу нашептать пастве, что вы идейный и расовый враг, тут же убьют, не испытав ни малейших угрызений совести.

Виновных в гибели нальчикского старшины Токарева расстреляли по приговору суда, несмотря на покровительство авторитетных соплеменников. А при ельцинском безвластии никто и пальцем не пошевелил в защиту русских, кого под дулами автоматов выводили из домов, лишая нажитого имущества. Эта жалкая участь на окраинах бывшей советской империи вынуждает быть не просто конформистами – чтобы спастись, русские и в Прибалтике, и на Украине, и на Кавказе, и в Средней Азии служат охранителями самых отвратительных местечковых устремлений. Здесь выбор невелик: или пляшешь под дудку тамошних хозяев земли или - «чемодан-вокзал». Не выдержал прессинга и мой работодатель в Махачкале. Он сам встречал в этом городе грубые выпады. Как-то на стадионе его, седовласого, по возрасту годившегося в отцы милиционерам, стоявшим у входа под трибуну, последние окликнули, - «Эй, куда прешь?!, - вероятно, не зная статуса этого человека и руководствуясь моралью реликтов, - «Со своими недопустимо, с чужими позволительно». Властный, всякий раз готовый выпалить гневную тираду, Леонид Назаренко счел за лучшее ответить миролюбиво, - «Послушайте, как вы разговариваете?». Несомненно, его восстанавливали против меня дагестанцы, которым очень хотелось получить мою должность. До конца сезона я все-таки доработал и моральным утешением был звонок мне в Саратов. Назаренко благодарил за интервью, размещенное на сайте «Сборная России по футболу», - материал, подготовленный с качеством недоступным блатному Айдемиру или Ахунбабаю, заменившему меня на посту пресс-атташе в клубе.

* * *

Надеюсь, эти откровения не будут считаться попыткой очернить всех и вся. Ситуации, невольным участником которых я стал, видятся неминуемыми не при поверхностном, а при достаточно тесном и продолжительном контакте с представителями отдельных народов на их «земле обетованной». И здесь прослеживается закономерность: чем настойчивее официозные фразы о безопасности для гостей на конкретной территории, тем скорее в такой поездке нарветесь на неприятность.

В наших национальных республиках не меньше, чем во многих постсоветских странах, легко бросают реплику, - «Уезжайте к себе Россию!». Подобное нежелание фильтровать речь вряд ли следует объяснять одним лишь невысоким культурным уровнем лиц, демонстрирующих пренебрежение в столь открытой форме. Так выражается защитная реакция, вернее первый аргумент, приходящий на ум тому, для кого явный или мнимый конфликт с инородцем или просто с человеком не своего круга всегда связан с ощущением собственного рангового превосходства и безнаказанности. Понятно, в этом примере речь идет о нападках на этнических русских, действительно оказавшихся слабым элементом во время катаклизмов, потрясших некогда великую страну. Но толковать о непротивлении злу насилием как об одном из главных факторов распада империи и первопричине того предвзятого отношения, на которое в глазах усредненных нацменов, тем более на юге, обречен всякий русский, - «независимо от возраста, профессии, положения в обществе и группы инвалидности» (Дина Рубина «Камера наезжает»), - было бы неправильно. Истоки такого восприятия гораздо более глубокие, чем жизненные пласты ныне здравствующих поколений. Искать их следует, например, в эпоху Кавказской войны – бесконечно длинной и проведенной войсками «белого царя» на редкость бездарно, хотя и послужившей источником вдохновения авторам «Валерика», «Хаджи-Мурата» и прочей романтики с лирикой. Зачем надо было штурмовать с огромными потерями орлиные гнезда мюридов, когда требовалось отсечь горные аулы от плодородных равнин, чтобы взять врага голодом, и, перекрыв пути подвоза оружия, принудить к сдаче? Главный в этой связи вопрос, впервые прозвучавший, видимо, еще при закладке города Порт-Петровск, получившего при советской власти тюркское имя – Махачкала, - «Для кого русские завоевали Кавказ?». Вот с англичанами, которые ликвидировали Новую Францию как административную единицу в долине реки Святого Лаврентия, на Ньюфаунленде и в районе Великих озер, все предельно понятно. Аннексированная ими Канада стала важнейшим оплотом метрополии, а сами военнослужащие, сражавшиеся за присоединение новых земель к британской короне, были пожалованы правительством как владельцы новоприобретенных угодий площадью от 5-и до 50-и тысяч акров (1 акр – 4047 квадратных метров). Но что получали за свой ратный труд солдаты и вообще нижние чины в русской армии? Несколько медных грошей и порцию грубой пищи. В лучшем случае давали медаль в виде креста с выгравированным лозунгом, - «За Веру, Царя и Отечество». В основном же доставались на Руси вышедшим в отставку простым служивым батоги и презрительное отношение вельмож – вспомните гоголевскую «Повесть о капитане Копейкине». Этому явлению «покоренные народы», безусловно, выносили оценку, притом, видя бесправие гражданских русских поселенцев в «колониях». А те, подхватив революционную пропаганду, высказывались в том духе, что им ближе рабочий узбек, татарин или горец, чем русский жандарм. Такой интернационализм со стороны «завоевателей» как-то объясним, если оценивать их личный экономический интерес применительно к районам Большого Кавказа, где пахотной земли мизер и приобретенные территории были важны, прежде всего, как форпост против внешних врагов империи. Но ровно так же пришлые великороссы вели себя на тех окраинах, где по идее велик простор для предпринимательства, добычи различных преференций. В бедах русских людей часто обвиняют советский строй, при котором их второстепенный социальный статус в национальных образованиях можно сказать был юридически закреплен. На деле, как уже сказано, на присоединенных царями землях, будь то Финляндия, Польша, Закавказье или ханства Средней Азии, русские в основном числе не пользовались никакими преимуществами перед коренными жителями и не были защищены от разных посягательств со стороны инородцев. И тому виной не столько слабость строя Российской империи, лишь внешне выглядевшей национальным государством, сколько особенности той народной массы, которая в метрополии служила исключительно расходным материалом и вовсе не носителем колониального и расового гнета. Не получилось у русских нормальной империи. И, верно, не получится уже никогда.

Саратов, 2018 год.