IV
Цахес пришел сразу после того, как часы пробили семь. Во дворе яростно залаял пес, и Лилита выглянула в окно кухни.
— Иди, — крикнула она Руфусу в комнату. — Пришел твой старый черт. И скажи ему, чтобы не дразнил собаку.
Цахес, облаченный в свою лучшую пиджачную пару, и в самом деле стоял посреди двора, на безопасном расстоянии от собачьей будки, в каком-то метре от захлебывающегося лаем Кекса, показывая ему язык и издавая неприличные звуки. Он был так увлечен этим занятием, что заметил приближающегося Руфуса только тогда, когда тот схватил Кекса за ошейник и затолкал пса в будку.
— А-а, кх, кх, — радостно заперхал Цахес. — Молодой Брыкс! А я тут вот шел мимо…
— Заходи, заходи.
Цахес воровато оглянулся и достал из-за пазухи бутылку шнапса.
— Ого, — сказал Руфус. — «Кинг сайз»?
— Ну, а чего мелочиться, — важно ответил Цахес, вручая Руфусу бутыль. Он поднялся по ступенькам крыльца и вошел в дом.
Лилита вертелась на кухне, помешивая в кастрюльке соус и время от времени заглядывая в духовой шкаф, из которого распространялся аромат жарящейся курицы с картошкой и сыром. Несмотря на то, что она еще дважды с утра повторила Руфусу, что «раз твой гость — ты и готовь», тем не менее, готовить ужин она принялась сама. Когда муж сунулся было в кухню с робким предложением помощи, она лишь презрительно фыркнула и сказала:
— Если мне понадобится разбить пару тарелок или рассыпать по полу крупу, я всегда смогу сделать это сама, и можешь быть уверен, даже это я сделаю гораздо лучше тебя.
Так что Руфус вернулся в комнату и два часа кряду развлекал Ким, чтобы она не мешалась матери. Как раз перед приходом Цахеса он катал ее на своей спине по комнате, изображая ослика и время от времени крича «И-а-а-а!»
Руфус проводил Цахеса в гостиную. Ким уже сидела за столом, склонившись над листом бумаги, и что-то рисовала цветными карандашами.
— Твоя, что ли? — спросил Цахес, одобрительно глядя на Ким.
— А как же, — не без гордости ответил Руфус. — Четыре будет в марте… Ким, а что сказать надо?
Ким оторвалась от листка.
— Здрасьте, — сказала она, окинув Цахеса быстрым взглядом. — А я вас видела, у папы на работе.
— Точно, кх, кх, кроха, — сказал Цахес и повернулся к Руфусу. — Давай, наливай, что ли.
Они уселись за стол — Руфус рядом с дочерью, а Цахес напротив, рядом с окном. Руфус откупорил бутылку и налил шнапсу в уже приготовленные стопочки — Цахесу полную, а себе и Лили поменьше.
Вошла Лилита с подносом в руках, пинком затворила дверь в кухню и с грохотом водрузила поднос на стол.
— Добрый вечер.
— А-а, кх… Да, добрый, добрый.
— Цахес, это моя жена, Лилита.
— Очень приятно, кх.
— Взаимно, — холодно ответила Лили, составляя с подноса тарелки с картошкой и куриными ножками и бросая крайне неодобрительные взгляды на огромную бутылку со шнапсом.
— Много не пей, — с угрозой сказала она, поворачиваясь к мужу.
— Я помаленьку, — поспешил заверить ее Руфус, демонстрируя свою стопку.
Лили унесла поднос и начала греметь на кухне посудой — видимо, нагружала его второй партией снеди.
— А чего ты себе так мало? — подозрительно спросил Цахес.
— Гастрит, — быстро соврал Руфус. — Доктор не дозволяет, сам понимаешь.
— Понимаю. Питаетесь всякой дрянью, вот и… Кх, кх. Ну, давай… За здоровье.
Цахес сгреб стопку в свою огромную волосатую лапу и опрокинул ее содержимое в пасть. Шумно выдохнул и как-то сразу посерьезнел, нахмурился. Ткнул вилкой в кусок картошки и отправил его вслед за шнапсом.
— Все, — заявил он. — Все. Кончено.
— Что кончено? — не понял Руфус.
Лили вернулась с кухни, на подносе была маленькая тарелочка для Ким и высокие бокалы с рубиново-красной жидкостью — наверное, фирменный ягодный морс Лили.
— Убирай карандаши, детка, — сказала она дочери. — Я ставлю тебе картошку.
Ким поспешно отодвинула от себя карандаши на середину стола — обеими руками, выставив ладошки перед собой. Потом показала матери листок с рисунком.
— Это папа, он ослик. Видишь?
— Прекрасно вижу, — отозвалась Лилита, ставя перед ней тарелку. — Ох, детка, где же ты была со своим рисунком, когда я согласилась выйти за него?
Она положила пустой поднос на подоконник и уселась за стол. Взяла стопку.
— Так что за повод, Цахес? — деловито спросила она.
— Петиция, — хмуро ответил Цахес, прожевывая картошку. — Руфус рассказал, небось?
— Не успел, — признался Руфус.
Цахес глубоко вздохнул.
— Наливай по второй, не томи… В общем… Увольняют меня. Ходил вчера, носил петицию по отделам. Сегодня вот к начальству пошел.
— И как?
— А никак. Знаете, что они сделали?
— Что?
Цахес поднял стопку и выпил.
— А ничего! — еще один кусок картошки с корочкой сыра отправился в рот. — Даже читать не стали. Этот козел, Азиз. Он даже не взглянул на нее. Взял, и… Порвал. Кх, кх, кх. Порвал, вот так вот, на куски, и швырнул в корзину. У нас, говорит, молодым везде дорога, а тебе, мол, старый черт, у нас почет и заслуженный отдых. И катись, дескать, колбаской на все четыре стороны.
Цахес постучал пустой стопкой по столу. Глаза его были пустыми, уголок рта подрагивал. Руфус поспешно плеснул ему еще шнапса.
— Вот так вот, — сказал Цахес. — Вот так вот. Работаешь. Душу вкладываешь. Душу свою! В эту!.. Паршивую!.. Работу!..
Лилита похлопала его по плечу.
— Сочувствую.
— Ну… Это… спасибо. Давайте, что ли…
Они чокнулись, выпили. Руфус не знал, что сказать и молчал. Цахес угрюмо ковырялся в тарелке. Лилита, порозовевшая от шнапса, похоже, пребывала в отличном настроении. Проблемы Цахеса не волновали ее ни в малейшей мере.
— Ешь курочку, детка, — сказала она Ким. — Курочка очень полезная.
— Я ем, — отозвалась Ким. — А знаешь, что я рисовала вчера у папы?
— Что?
— Показать тебе?
— Давай после ужина, детка. Поешь сначала.
Но Ким уже соскочила с табурета и унеслась в свою спальню. Вернувшись оттуда, она вручила матери растрепанную стопку бланков, покрытых ее мазней. Лилита отложила вилку и быстро просмотрела несколько верхних рисунков.
— О, а этот мне нравится, — сказала она. — Только «в котле» пишется с буквой «О». Не возражаешь, если я возьму его себе на память?
— Конечно, — пожала плечами Ким. Она уже забралась обратно на табурет и теперь вгрызалась в куриную ножку.
— И ведь пятьсот лет, а! — воскликнул горестно Цахес, не обращаясь ни к кому конкретно — скорее, просто отвечая каким-то своим мыслям.
— А пенсия, — поинтересовалась Лилита. — Что тебе пообещали?
— Шиш с маслом, — ответил Цахес.
Ким захихикала.
— Шиш с маслом, — повторила она. — Шиш с маслом!
— Перестань, мышка, — одернул ее Руфус.
Ким сложила губы трубочкой и потянула отца за рукав рубашки, заставляя его наклониться. Всунув губы почти в самое его ухо, она зашептала:
— А дядя с тобой работает?
Руфус кивнул.
— А он тоже наказывает плохих дядек?
— Мышка, давай не будем за столом…
Но Цахес уже успел заметить заинтересованные взгляды Ким.
— Что, кроха? Спросить что-то хочешь? Кх, кх. Так ты не стесняйся, спрашивай.
— Да, ничего, Цахес, просто интересуется, где ты работаешь… Хм, в смысле, работал, — ответил Руфус.
— А-а… Смоловарни, — сказал Цахес, глядя на Ким. — Смоловарни, будь они неладны.
Ким поморгала. Любопытство под давлением в несколько атмосфер распирало ее изнутри. Пару секунд она собиралась с храбростью, а потом спросила:
— А что это такое?
— Кх, кх… Смоловарни-то?.. Ну, как… Вот смолу видела? Смолу с деревьев? Вот представь озеро из такой смолы. И кипит. Ну и мы туда, значит, ссыльных, да с головой, а ежели высунется — крюком по башке ему, ныряй, подлец!.. А если…
— Кхм, — громко кашлянул Руфус. — Цахес, извини. Пожалуй не стоит ребенку… Ну, ты понимаешь.
— А? Ну, впрочем, да. Кх, кх.
Руфус посмотрел на Ким. Она сидела молча, во все глаза глядя на старого Цахеса. Руфус потрепал ее по плечу.
— Кушай, мышка. Тебе надо сил набираться.
Ким помотала головой и повернулась к матери.
— Мама, я все. Можно я в спальню?..
— Иди, только ручки вымой. А курочку что не доела? Доешь курочку.
— Я не хочу.
Ким выскочила из-за стола и побежала в ванную комнату.
— Что сказать надо? — крикнул ей вслед Руфус, но опоздал: Ким уже открыла кран и не слышала его.
— Хорошая, кх, кх, девочка, — прохрипел Цахес. — Наливай.
Руфус налил.
V
Ушел Цахес около одиннадцати. Руфус, с трудом поднявшись с табурета, проводил старика до калитки.
— Дойдешь?
— А кх, кх, кх-куда же я денусь? — ответил Цахес. — Ладно… Давай. Удачи.
И побрел в темноте. Был он сильно пьян, его качало из стороны в сторону, но тем не менее ему удавалось не только двигаться, но и придерживаться взятого курса. Руфус подивился, как Цахес вообще умудряется стоять на ногах, ведь он в одиночку выдул не меньше трех четвертей бутыли.
Кекс провожал Цахеса истеричным лаем, перебудив всех соседских собак. Он замолчал лишь когда Руфус присел перед ним на корточки и почесал за ушами.
— Все, все, ушел он, ушел старый черт. Хватит гавкать. Иди-ка к себе в будку. А я пойду к себе.
Лили уже успела убрать со стола и теперь застилала кровать в их спальне. Ким давно уже спала в своей кроватке. Сегодня ей пришлось заснуть без сказки. Руфус почувствовал легкий укол совести. Впрочем, только легкий.
Он умылся в ванной и кое-как почистил зубы. Потом добрался до кровати, упал и тотчас уснул.
Утро, как и следовало ожидать, пришло неожиданно и не принесло с собой ничего хорошего.
— Папа! — громким шепотом позвала его Ким.
Руфус приоткрыл один глаз и сразу закрыл снова. Просыпаться не хотелось. Но Ким не отставала.
— Па-а-апа!
— Что? — буркнул Руфус.
— Вставай! Мама завтракать зовет.
— Угу, — ответил Руфус, переворачиваясь на другой бок.
— Ну, папа!
— Ладно. Встаю, встаю…
Откинув одеяло, Руфус уселся и моментально пожалел об этом.
— О-о-о, — простонал он.
Внутри черепа медленно раскачивался стальной рельс, тяжело и гулко ударяясь изнутри о стенки. Во рту было натоптано и накурено.
— Я убью тебя, Цахес Кляйн, — шепотом пообещал он.
На кухне брякала посуда — Лили готовила завтрак. Ей-то любой шнапс нипочем. Она никогда не болела после таких посиделок, даже если они затягивались до самого утра.
Руфус прошел в ванную комнату, поплескал на лицо холодной водой из-под крана и поплелся в кухню.
— Пробудился, красавчик, — злорадно усмехнулась Лилита, увидев его красноглазую физиономию в обрамлении всклокоченной шевелюры. — Садись, ешь. Вот тебе кофе.
Ким уселась рядом с отцом и, жуя бутерброд с колбасой, глядела, как он прихлебывает жиденький растворимый кофе.
— А мы сегодня пойдем к тебе на работу?
— На работу? А разве мама… — начал было Руфус, но перехватив взгляд Лили, передумал. — Да, мышка, видимо пойдем.
— Тогда я пойду возьму карандаши, — Ким соскочила с табурета и убежала в комнату, бросив недоеденный бутерброд.
Час спустя Руфус, держа дочь за руку, спустился с крыльца. Кекс запрыгал, замахал хвостом, бросился обнюхивать руки Ким, но, обнаружив в них только коробку с карандашами, вернулся в будку.
В пропускной снова дежурил Кики. Он помахал ему рукой и чиркнул закорючку в лежащем перед ним журнале — отметил время прихода Руфуса.
— Что-то ты неважнецки выглядишь, Руф.
— Я и чувствую себя неважнецки, — признался Руфус. — Кто на смене?
В ночную смену дежурил Саймон. Когда Руфус вышел в сектор, он сразу увидел его тощую высокую фигуру. Саймон как раз заканчивал утренний обход сектора. Издали заметив Руфуса, он приветливо помахал ему вилами.
— Ну и ночка, — широко улыбаясь, сообщил он, приблизившись. — Трое бегунов. Трое, Руф, представь себе! Похоже, сговорились… А это что у нас тут за красавица?
Ким застеснялась и уткнулась лицом в руку Руфуса. Руфус наклонился к ее уху.
— Что сказать надо?
— Здрасьте, — сказала Ким.
— Здравствуй, здравствуй, — улыбнулся Саймон. — Полночи за ними бегал, ноги гудят…
— Всех поймал?
— Само собой, — кивнул Саймон. — Куда им деваться. Ладно, пойдем, передам тебе смену.
Руфус отмахнулся.
— Я уже принял. Распишись у Кики, что смену сдал.
Он принял из рук Саймона вилы и медленно двинулся вдоль котлов. Ссыльные провожали его глазами, изредка кто-то выкрикивал ему в спину какое-нибудь ругательство. В другой день Руфус, возможно, нашел бы виновника и ткнул пару раз вилами под ребра — просто так, для профилактики — но сегодня ему было не до того. В голове все еще шумело, несмотря даже на две полные чашки кофе и целую горсть таблеток, которые Лилита заставила его принять. Он проглотил их, давясь и чувствуя, как они царапают ему горло. Лили пообещала, что станет полегче, но пока что легче не становилось. Во всяком случае, ненамного.
Добравшись до дверей в смотровую, он провел картой-ключом по магнитному замку. Повернул тяжелое колесо, выдвигая засов.
Новую лампочку уже вкрутили. Света она давала немного, но по крайней мере, ступеньки были теперь видны. Ким бодро ускакала, цокая копытцами, вверх по лестнице, а Руфус побрел следом за ней, то и дело останавливаясь, чтобы отдышаться, шепотом бранясь и сожалея, что вместо магнитного замка не установили лифт.
В смотровой он уселся прямо на пол, под трубами вентиляции, обхватил руками колени, опустил голову и задремал.
VI
Он зевнул и приоткрыл глаза.
Из вентиляции тянуло прохладой и какой-то гнильцой. Откуда-то издалека — может, через ту же вентиляцию — слабо доносились отзвуки шумов, какие-то глухие удары, лязг цепей и приглушенные крики. Рабочий день в разгаре.
Работать не хотелось.
— Ким! — позвал он. — Ким! Мышка!
Он привстал.
— Ким? Ты где?
Тишина.
Руфус вскочил на ноги. Карандаши и несколько изрисованных листов бумаги лежали на столе. Табуретка стояла у окна. Ким в комнате не было.
Руфус кинулся к окну.
Ким была внизу. Судя по всему, с ней было все в порядке. Она сидела на корточках в проходе между котлами и что-то царапала карандашом на земляном полу. Несколько ссыльных, перегнувшись через края котлов, наблюдали за ней.
— Проклятье! — выругался Руфус. — Проклятье!
Он схватил вилы, прислоненные к стене, и помчался вниз по лестнице. Дверь внизу была распахнута — Ким не удосужилась закрыть ее за собой, или, скорее, просто не смогла. Удивительно, как она вообще сумела провернуть тяжеленное колесо, отпирающее засов.
— Ким! — закричал он от двери. Ким подняла голову и помахала ему ручкой.
Руфус направился к ней. В голове стучал паровой молот, дышать было трудно.
— Ким, малышка, нельзя же так убегать без спроса!
— А я спрашивала, ты сказал «угу».
— Да?.. Я не помню. Ладно, пойдем в смотровую. Что ты тут делала?
— Я разговаривала с дяденькой.
— Каким еще дяденькой? — удивился Руфус. — Со ссыльным?
— Нет, с дяденькой! В котле! — показала пальцем Ким.
Руфус повернулся к котлу.
— Какого черта ты… — и тут он узнал ссыльного. Это был тот самый старикашка, прибывший в конце его прошлой смены.
Старик выглядел еще более жалким, чем в день прибытия. Он держался красными пальцами за край котла, губы его дрожали, редкая бороденка, грязная и спутавшаяся, торчала клочьями в разные стороны.
— Извините, — просипел ссыльный. — Извините, я…
Руфус поднял вилы.
— Какого дьявола тебе надо от моей дочери?
Старик испугался и что-то забормотал, отпустив край котла. Он попытался отодвинуться от края, но кто-то из ссыльных толкнул его обратно.
— Папа! — крикнула Ким, хватая Руфуса за локоть. — Папа, не надо!
Руфус, не отводя взгляда от ссыльного, опустил вилы и взял Ким за руку.
— Пойдем.
Поднимаясь по лестнице, он сказал ей:
— Ким, не убегай больше, хорошо?
Ким пообещала.
— Зачем он тебя позвал? Чего ему было нужно?
— А он не звал. Это я с ним разговаривала.
— Ты?
— Ага.
— И… О чем же ты с ним говорила?
Ким пожала плечами и опустила глаза.
— Ни о чем, — быстро ответила она.
Лучше на нее не наседать, подумал Руфус. Он достаточно хорошо знал свою дочь. Нужно всего лишь подождать несколько минут, и она сама все расскажет.
Он оказался прав. Когда он наконец поднялся в смотровую — этот подъем дался ему даже труднее, чем утром — и снова уселся под трубу вентиляции, Ким уже успела забраться на табурет и что-то рисовала на чистом бланке.
— Уф, — сказал Руфус, утирая вспотевший лоб рукавом. — Что рисуешь, мышка?
— Дяденьку, — ответила Ким.
— А-а… Подожди, какого дяденьку?
— Ну, того, — махнула рукой Ким. — Который в котле.
Ким оторвалась от листка и посмотрела на отца.
— Он плохой, — понизив голос почти до шепота, сообщила она.
— Почему?
— Он мучил других дяденек. И тетенек.
— Он… Что он делал? Это он тебе сказал?
Ким кивнула.
— Он был раньше злой. И он мучил и даже знаешь что делал?
Руфус не знал. Ким оглянулась по сторонам и громко прошептала:
— Он их убивал!
Ну, это не новость. Невинные агнцы сюда не попадают, подумал Руфус. Здесь у нас только сливки общества — убийцы, насильники, палачи… Тем не менее, он сделал вид, что удивлен.
— Ай-яй-яй… Какой злодей.
Ким потерла ладошкой пятачок и вернулась к рисунку.
— Ему приказывали другие дяденьки. Они тоже плохие.
Само собой. Так всегда и бывает. Всегда есть кто-то, кто виноват еще больше. Кто-то, на кого можно свалить вину, сказать: «Мне приказали. Я только выполнял приказ». Они все одинаковые. Даже те, кто делал все сам, винят других. Люди!.. Руфус прикрыл глаза, слушая, как карандаш Ким шуршит по бумаге. Интересно, что же на самом деле натворил старикашка?
Когда-то, по молодости, когда он только устроился на эту работу, он, бывало, с интересом просматривал карточки ссыльных. Пока ему не надоело. Интересные экземпляры встречались крайне редко, один на тысячу — в основном, обычный набор проступков, банальный как адское пламя. В конце концов, он стал интересоваться ими все реже и реже, пока наконец любопытство его вовсе не сошло на нет. Теперь, когда в сектор поступали новые ссыльные, он даже не пытался узнать, что им вменяется в вину — какая разница? Наказание все равно одно и то же.
И старикашка… Наверняка один в один с остальными. Еще один мерзавец, ничем не примечательный и не выделяющийся из общей массы мерзавцев. И все же…
Руфус встал.
— Я пойду, обойду сектор, мышка. Посиди тут, хорошо?
Дождавшись, когда Ким кивнет ему, он вышел. Спустившись в сектор, он направился к воротам.
Кики немного удивился его просьбе, однако вышел в заднюю комнату, где помещался архив сектора, и принес оттуда дубликат карточки.
— Чего это ты вдруг заинтересовался? — спросил тот.
Руфус пожал плечами и слабо улыбнулся в ответ.
— Просто так.
Когда Руфус уже открыл дверь, чтобы вернуться обратно в сектор, Кики снова окликнул его.
— Ты же вроде был знаком с этим, десятником, Кляйном? Слышал уже про него?
Руфус кивнул.
— Я знаю. Его уволили.
Кики поднял бровь.
— Неужели ты не слышал?.. Он повесился ночью.
VII
Руфус, пошатываясь, вышел на крыльцо. Было уже темно, в прохладном воздухе тонко гудело комарье. Кекс, увидев хозяина, лениво выбрался из будки и побрел к нему, позвякивая цепью.
— Что, собак, — наклонился к нему Руфус. — Ухо почесать тебе?
Он уселся на верхнюю ступеньку крыльца, поставил рядом наполовину опорожненную бутылку шнапса и привлек пса к себе. Кекс положил ему голову на колени.
— Эх, ты, собак-собак, — проворчал Руфус. — Сукин ты сын.
Кекс прикрыл глаза. Руфус потрепал его по кудлатому загривку и голове, ласково подергал за уши. Кекс млел и вяло помахивал хвостом.
— Вот ты у меня какой, да-а, соба-а-ак, кобелина ты моя неумытая… Будешь шнапс?
Руфус подсунул горлышко бутылки под нос псу, тот фыркнул и отвернулся.
— Ну и дурак, — назидательно сообщил ему Руфус и отхлебнул из горлышка. — А мне вкусно.
Комар впился ему в локоть, Руфус дернул рукой, чтобы прихлопнуть паразита, но едва не выплеснул из бутылки остатки шнапса. Комар успел удрать.
— Вот с-скотина, — прошипел ему вслед Руфус. — Да ведь, собак?.. Скотина?
Кекс приоткрыл один глаз, взглянул на хозяина, но ничего не ответил. Руфус почесал укушенный локоть.
— Помнишь Цахеса, собак? А? Помнишь старого черта? — еще порция шнапса отправилась в глотку. — За тебя, старый черт…
Он посидел минуту молча, слегка покачиваясь и запустив свободную руку в шерсть на шее пса. Потом Кекса укусила блоха и он вывернулся, запуская зубы в шерсть на ляжке и злобно рыча.
— Ага, — согласился Руфус. — Так оно и бывает.
Где-то за домом шумели кусты, ветер сорвал где-то в темноте листок и бросил под ноги Руфусу. Руфус глотнул еще.
— Похожи мы с тобой, — сказал он псу. — Я вот тоже… Как собака на цепи. Только и умею, что лаять и кусать. Кто-то посадил меня на цепь, чтобы я лаял и кусал, кусал и лаял. Работа такая.
Пес вздохнул и снова положил голову ему на колени.
— И так у всех. Все на цепи сидим. Да, кобелина?
Кекс моргнул влажными глазами.
— Работа такая, — повторил Руфус. — Они пытают, расстреливают кого-то там, а ты их за это в котел. А потом р-раз — и ты с копыт! Как старый черт Цахес Кляйн… И что дальше, спрашивается? Куда, скажи, псина, куда нас потом девать, если мы всю жизнь занимались тем же, что и наши мерзавцы?
Кекс грустно смотрел на хозяина. Он даже перестал махать хвостом.
— А ведь знаешь что, кобель? Они же тоже не сами это придумали, это ведь им тоже кто-то приказал. А их все равно — в котел! Вилами в бочину, и в котел! Потому что подлец!.. А я-то, я!.. Я ведь то же самое делаю, и тоже кто-то приказал! Понимаешь, собак? Значит, и я — подлец?.. И меня надо — в котел?
Кекс молчал и только подрагивал всем телом, когда Руфус, забывшись, слишком уж небрежно дергал его за ухо.
— А ведь ежели по справедливости подумать, — тихо продолжал говорить Руфус. — Если по чести, так разве я придумал всю эту пакость, котлы эти, смолокурни, рвы со змеями, ледяные озера, пыточные? Я, что ли? Да ежели по мне, так и провались оно все к дьяволу. У меня вон дочка, да жена… да ты еще, кобелина. Что мне еще надо? Нужны мне были эти котлы? Об этом я, что ли, всю жизнь мечтал?
Руфус запрокинул бутылку над головой и вдруг обнаружил, что она уже опустела. Он отшвырнул ее в сторону, не особо заботясь о том, куда она упадет.
— Придумают там себе… Всякую пакость! Концлагери! — Руфус с отвращением выплюнул это слово. — Мерзавцы? Еще какие… В котел их! Чтоб не повадно… А мы-то сами чем занимаемся? У нас-то что тут? У нас-то разве не концлагерь, а, Кекс?
Где-то далеко, со стороны леса, заухала сова. Над головой у Руфуса пронеслась какая-то тень — вероятно, летучая мышь.
— Эх, собак, собак… И кто только выдумал эту нашу жизнь дурацкую… Кто? Кто все это придумал, а? Кто это проклятое место сотворил?!
Пес жалобно заскулил, и Руфус удивленно обнаружил, что последние слова он почти выкрикнул. Он потрепал пса по загривку, чтобы успокоить.
— Ну, не бойся, не бойся. Я не на тебя кричу… Черт, как же мне все надоело…
Позади послышались шаги. Руфус обернулся и обнаружил над собой лицо Лилиты. Против всех ожиданий, она не выглядела ни сердитой, ни даже недовольной. Спустившись по ступенькам, она присела рядом с мужем. Кекс сунулся мордой в ее ладони, облизал, замахал хвостом.
— Дождь будет, — сказала Лили, поглаживая пса по голове. — Вон тучи тянутся.
Руфус посмотрел на небо и вздохнул.
— Ким уже спит. Ты идешь в дом?
Он кивнул.
— Сейчас…
Руфус попытался встать, но ноги слушались плохо. Странно, с чего бы?.. Всего бутылочка… Он ухватился одной рукой за дверной косяк, а другой — за плечо жены. С ее помощью ему удалось пройти в дверь. На пороге он обернулся.
— Запустить бы пса в дом… Промокнет.
— Я запущу, — сказала Лили. — Ты иди, давай.
Руфус еще раз взглянул на черное, беззвездное небо Ада и ушел в дом.
Оценили 9 человек
19 кармы