Клойцы.

Тайны-то здеся особой нет… да и не тайна это вовсе. А просто история нехорошая.

Когда у старожилов спрашивают, куда подевались деревни Верхние и Нижние Клойцы (ведь были же здесь такие!), они хмурятся, а потом, (ну ежели, понятно, со всем вежеством расспрашивать, да полштофа поставить), кое-как расскажут. С умолчаниями, конечно, всякими, да тот, кто домыслить может – и сам всё поймёт…

Клойцы-то – они в лесу завсегда водились. Видели их нечасто, да и за добычу никто не считал. Мелковатые оне. Ну, супротив зайца раза в два помене. Шкурка меховая есть, конечно, да только с ушей снимать – забубенишься. Уши-то у клойцев – как у чебурашки тропической, только вытянутые да покрупнее будут. Ежели по зиме приведётся клойца скачущего увидать – только и зришь, как уши те необъятные по сугробу телепаются. Да редко их видали, говорю.

А зима тогда страшная выдалась. Людям-то, кто дровишек не поленился заготовить – оно и ничо, а зверью лесному, видать, совсем тяжко пришлось. В общем, как-то с десяток клойцев к деревне ночью подошли, да у Бирюка Ефимия несколько яблонь объели.

Ефимий – он завсегда на выселках жил, с самого краю. Вот и сад развёл, так чтоб было куда дальше, если что. А тут утром, глядь – погрызены яблоньки-то, да так, что к весне уж не оправятся.

Бирюк тут рассвирепел, да пошёл в лес на клойцев силки ставить. В обычные-то заячьи они не попадаются, грю – мелковаты. Так Бирюк что удумал – петли помельче сделал, да пониже поставил, да вторую петлю ишшо протянул, для ушей клойцевских, вестимо. Ушами-то оне и попались, бажаные, штуки четыре.

Бирюк по следующей зорьке силки проверил, пойманных клойцев замёрзших тушки в мешок собрал, да в саду у себя на заборе и развесил. Острастки для.

Эх, кто ж знал, что с клойцами так нельзя… Невелик зверёк, вроде, дак и не совсем зверёк, как Бирюк Ефимий перед смертью-то узнал. Да поздно.

Ночью клойцы толпой пришли. Десятков пять. Дверь в избу Бирюка с разгону открыли, самого Бирюка зубами с лавки на пол стащили, да и навалились всей грудой на ноги, на руки. Оно, конечно, смешно кажется, с кучкой зайцев недоделанных не совладать – да только Бирюк руку из-под кучи выпростал – тут же ему сухожилие на локте перегрызли. Ефимий аки зверь раненый, рванулся, кое-как на ноги встал – так в подколенную жилу тоже десяток резцов вонзилось. Рухнул Бирюк на пол.

А пара клойцев по разны стороны от Бирюка встали, силок тот новый, им самим придуманный, на шею ему накинули и лапками своими смешными давай в разные стороны тянуть…

Нашли утром соседи Бирюка задушенного. Да следов клойцевских вокруг видимо-невидимо. Загудела тут деревня, засмурнела. Взъярились мужики. Сход собрали, погутарили, да пошли в лес облаву делать.

Ой, кому другому рассказать – засмеют. Прёт толпа в лес, да у каждого – рогатина, али топор при себе. Это против клойцев-то? Тут токмо вилы в подмогу, да и то – ежели того клойца в сугробе углядишь, да за уши к дереву приколешь. По пояс в сугробах – тую мелочь ловить не наскачешься. К вечеру где-то с пару десятков клойцев – всей добычи. И то щенки, видать, подрость зелёная, несмышлёная. А мужики-то аж с двух деревень всем миром лес чесали, да глазами люто зыркали…

А вот потом беда была… Да… То-то старики и неохотно рассказывают.

Той же ночью клойцы из лесу к деревне вышли.Все, видать, сколько их там ни на есть. А жило их там, теперь понятно - две тьмы да с тремя воронами впридачу.

И пошли те клойцы избы грызть. С нижних венцов, ясно, зачиная. Как толпой избу облепят – только и слышен хруст, да опилки летят. Ежели кто из мужиков на клойцев с топором и кидается – так тут же ему клойцы ноги всей кучей обоймут – и лежит вояка с ногами перегрызенными, воет в голос мучительно, снег кровью заливает. Бабы, кто поумнее – детишек похватали, в тёплое одели – сами из домов бегом. Толпой на околице столпились, только всплакивают. Да смотрят, как избы, будто во сне тяжёлом, липком, медленно на снег заваливаются да под хруст нескончаемый в мелочь да щепу еловую переходят.

Так и не стало тех двух деревень-то. Клойцы утром в лес обратно ушли. Жители по соседям зиму пережили кой-как, потом за реку перебрались, вёрст за двадцать отсюда.

А место то, где деревни были, теперь не Верхние Клойцы зовётся, и не Нижние, а Чёрная Грызнь, и никак иначе.

© Сумеречный Макс